Страница 43 из 52
Когда в феврале-марте я всё вспомнил и перестал задавать знакомым идиотские вопросы, словно только что после амнезии, выяснилось множество полезных знакомств. Коллеги — директора издательств, с которыми я пьянствовал на дачах и презентациях, — узнали о моей долгожданной новой рукописи и стали наперебой предлагать свои издательские услуги. Я выбрал московский «Феникс», название которого показалось мне символическим для моего писательского возрождения из пепла. К тому же мы были на короткой ноге с его владельцем, Борисом Назаровым, человеком интересным и в меру эксцентричным.
Я не прогадал. В первую неделю после тиража Назаров устроил на улицах Москвы акции скинхедов по сжиганию «Льда» (сжигали списанный тираж стихов). Жгли не в пустоту, а на камеры съёмочных групп телевидения. Сотней экземпляров оригинала пришлось пожертвовать для крупных планов. Вечером того же дня сюжет обошёл новостные передачи многих российских и некоторых зарубежных телеканалов. В магазинах за моими книгами стали выстраиваться незнакомые юному поколению очереди.
В августе, к выходу «Чапаева и Пустоты» мы планировали молниеносное, в стиле гринписовских акций (возможно, их же силами), сооружение гигантского пенопластового унитаза на Красной площади и утопление в нём «Чапаева» негодующими национал-большевиками.
Фрагмент новой книги вышел в июльском «Новом мире». Там же появились две рецензии: ругательная от Вячеслава Курицына и хвалебная — от Бенедикта Сорнова. На начало августа мы запланировали выход стотысячного тиража.
По просьбе Гусева, который тоже весьма успешно продвигался в своём направлении, я лично пригласил на презентацию «Чапаева и Пустоты» Аллу Пугачёву. Мы говорили по телефону, и она сказала, что как раз сейчас на её ночном столике лежит моя нашумевшая книга. Дочка позаботилась, чтобы мама тоже получила порцию отрицательных эмоций.
«Теперь точно придётся прочитать. Если не понравится, приду и дам тортом по морде», — пошутила она.
Её реакция мне понравилась: она разговаривала со мной как с равным. Видимо, я перешагнул какой-то определённый уровень популярности, и мы в своём кругу могли материть друг друга, ничуть не напрягаясь и не настораживаясь. Книгу разослали всем приглашённым за неделю до мероприятия.
К этому времени моя жена Таня была на шестом месяце беременности. Тогда, на пороге весны, впервые обнаружив её в своей постели, я снова почувствовал себя подростком на пике гиперсексуальности. Все мои юношеские мечты и фантазии, основанные на изображении постера, висевшего на старой работе в редакции, нескончаемым праздничным фейерверком ударили в небо. И не только в небо, как я благополучно сумел убедиться ровно через девять месяцев.
8
Для презентации книги Назаров арендовал банкетный зал Дома актёров. Одна за другой к подъезду подкатывали мёрсы и BMW представительского класса, оттуда выходили разряженные богачи, шишки всех мастей, а также властители дум, грёз и низменных инстинктов (к последним я причислял, например, Гусева). Пугачёва, первая московская барыня, приехала в лимузине. Петь не обещала, но выпить была явно в настроении.
Расселись за столами, согласно разложенным карточкам, выступил Назаров с обязательной речью и провозгласил первый тост. Потом я подписал книги, потом смотрели концерт, галдели, выпивали и закусывали.
После публикации «Льда», новую книжку открывали с опасением, но она оказалась понятной и нестрашной, с признаками юмора и некоторого, местами ходульного, изящества. Как я уже упоминал, страницы, нагруженные детсадовской философией или бредом, я вычеркнул. Получились две изящные повести в одной книге — «Чапаев…» и «Дженирейшн Пи». Понравилось всем. Пахнущий коньяком уже с утра Никита Михалков, будто бы прочитавший за одну ночь, лез целоваться. Березовский предлагал миллион для учреждения нового прогрессивного литературного журнала. Карен Шахназаров вызывал на серьёзный разговор об экранизации. Я вежливо отмахивался и обещал после.
Голова немного кружилась, и я хотел скорее напиться, чтобы не замечать камер и репортёров. Творческий человек, в отличие от политика или чиновника, может позволить себе дурачиться на публике. Инженеру человеческих душ не зазорно быть выпивши. Писатель трезвенник вызывает недоверие и подозрение, что всё написано не от души а по расчёту.
Оглядевшись, я увидел Гусева и Пугачёву. Они сидели за бутылкой хорошей водки и, хитро улыбаясь друг другу, неспешно разговаривали. Я понял, что Гусев кадрит Пугачёву. Это, конечно, была с его стороны наглость. С другой стороны, я ещё не воспринимал его как знаменитость. Я придвинул стул и сел без церемоний.
— А! Писатель! Я прочитала, — Алла протянула руку. — Порадовал. Смешно. Честно, не ожидала.
— Спасибо. Можно с вами выпить?
Гусев налил, и мы чокнулись.
— За тебя, — сказала Пугачёва.
Сказала так, будто я сам ещё не понимаю всех приятных последствий моего открывшегося таланта. А она в этом деле уже собаку съела.
— А где жена? — спросил Гусев.
— Она не пьёт. И вообще… ей лучше побыть в спокойной обстановке.
— С каких это пор?
— А ты не понял, — сказала Пугачёва.
— А-а… — сказал Гусев и, покачивая головой, налил по полной. — Тогда ещё раз за писателя.
Потом я от них пересел и выпил с забежавшим на огонёк Михалковым. Потом со многими другими, чинами поменьше. Выпил со всеми, кто подходил, наливал и что-то говорил. А Гусев и Алла Пугачёва в разгаре вечеринки тихо смылись.
9
Ехали в случайном такси, отпустив личных шофёров восвояси. Гусев то и дело отворачивал пробку плоской бутылки, к которым имел привязанность во всех своих воплощениях, предлагал спутнице, затем сам делал пару глотков. Алла обмахивалась шляпой, пряча лицо от шофёра; Гусев курил одну за другой, выдувая дым в опущенное окно. Его слегка трясло от волнения: он ещё не настолько свыкся со своим собственным звёздным статусом, чтобы запросто поиметь Аллу Пугачёву.
Кристина была на даче, ехали к Алле в пустую городскую квартиру. Вот её улица, двор, парадная…
— Будут верещать малолетки, — прошептала Алла, наклонившись к Гусеву, не обращай внимания, проходи мимо. Если появится высокий парень, брюнет такой с хаером, бей в морду, он драться не будет.
Гусев кивнул и протянул деньги шофёру.
— Та не надо, — сказал вдруг тот, обернувшись. — Для Аллы Борисовны завсегда даром.
Пугачёва взяла деньги, вынула из сумки фломастер и размашисто расписалась на зелёной купюре.
— Теперь возьмёшь?
— Возьму. В рамку поставлю. Здоровьица вам, Алла Борисовна!..
Едва вышли, с визгом набросились фанатки. Гусев, как договорились, пошёл мимо будто сам по себе. Волосатый парень не появился. Алла пробивалась к парадной с боем. Наконец у них за спинами щёлкнул кодовый замок, стало тихо. Поднялись на лифте, вошли в квартиру.
— А что за высокий с хаером? — поинтересовался Гусев, осматривая помещение.
Просторные комнаты, соединённые арочными проходами, заканчивались видневшейся где-то далеко огромной кроватью-сексодромом, покрытой алым сверкающим шёлком. Вид «сексодрома» не вызвал в Гусеве прилива энтузиазма. Если бы дело было в общаге или на природе, без помпы, похоть давно владела бы всем его существом. Любые специальные приготовления, вроде свечей и накрытого стола, только отбивали желание. Ничего такого здесь не было, но сегодня он слишком хотел, чтобы желание пришло к нему, поэтому оно не приходило. Это всё равно как заплакать или засмеяться по заказу — нужен особенный талант.
Алла вышла откуда-то в коротком халате. Когда успела?..
— Филя?.. Киркоров, работал у меня в подпевке. Псих ненормальный. Его уже и били, и брили, и в ментовку сдавали. Он на учёте, ему всё по барабану. — Алла приблизилась вплотную и понизила голос. — Короче, композитор. Ты приставать хотел? Давай, приставай, пока я пьяная. А то передумаю. Только в ванной ополоснись. Желательно весь.