Бой

Только о Маше не переставал Борис вспоминать. Машу нельзя было забыть. О Маше он думал по-прежнему часто. Но Маша была так далеко! Борис, конечно, помнил о ней и тосковал по ней, но все это было спокойнее, чем раньше, в городе. Борис привык к тому, что Маша далеко, привык к постоянным немножко грустным мыслям о Маше. Маша, его Маша существовала на свете, и в его сердце и в его голове было для нее постоянное место, и это ничуть не мешало ему работать изо всех сил, не нарушало его жизни, не вмешивалось в его жизнь. Он жил очень хорошо.

Вот приехал Андрей. Вдруг приехал Андрей. Борис вспомнил их размолвку. Размолвка - какое странное слово! И какая, по существу, была между ними размолвка? Теперь все казалось совсем иначе. Что-то было все-таки. Что-то происходило тогда. Но теперь даже никакого осадка не осталось от этого. Андрей здесь! Они будут жить вместе, рядом, помогая друг другу, будут работать и жить здесь. Очень важно жить хорошо, и обязательно нужно работать очень хорошо. Мы с Андреем опять пограничники. Мы - пограничники. Очень важно, что мы опять вместе и что мы опять пограничники. Странно, что мы какое-то время не были пограничниками. Странно, что мы были в запасе. Маша? Конечно, Маша сразу вспомнилась. Но все, что казалось так важно раньше, теперь вообще перестало существовать. Нужно просто спросить Андрея о Маше. Какое отношение имеет Маша к их дружбе? Просто смешно, до чего все это не имеет никакого значения. Мы вместе с Андреем, мы опять пограничники, и мы такие друзья с Андреем...

- Ша-агом! - пропел Андрей.

Его жеребец снова захрапел.

Ночка пошла шагом.

Борис нагнулся и погладил Ночку по шее. Андрей не видел его лица, когда он спросил:

- Как Маша живет, Андрей?

- Маша. Я... я не знаю, как Маша живет... Я не видел ее.

- Ты? Ты не виделся с ней все это время?

- Я не виделся с ней после нашего боя. Я думал...

Борис выпрямился и прямо посмотрел на Андрея.

- Я думаю, что я был дураком, - сказал он. Он улыбался, у него было смущенное выражение лица, и вид у него был как у очень счастливого человека.

Андрей засмеялся.

- Я тоже так думаю, - сказал он.

Некоторое время они ехали молча.

Красный снегирь взлетел со снежной ветки и, перелетев через дорогу, сел на верхушку молоденькой сосны. Ярко-красный снегирь на белом снегу, и красный цвет еще ярче рядом с зеленью хвои.

- На лыжах вам придется походить, товарищ лейтенант, - сказал Борис.

- Как хорошо, что мы снова пограничники! - сказал Андрей.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

На заставе было неспокойно.

С участка на заставу пришел старший наряда пограничник Степанов и доложил, что с наблюдательного пункта на холме он заметил на той стороне границы необычайное оживление. К хуторам, которые были за рубежом в расстоянии километра от границы, подъезжали грузовики, и потом два раза проехал легковой автомобиль.

В самом сообщении Степанова еще не было ничего особенного, но пограничники все последние дни чувствовали, что за границей что-то готовится. Старшина заставы позвонил в комендатуру и спросил, где лейтенант Горбов. В комендатуре сказали, что лейтенант должен скоро быть на заставе. Пограничник Степанов ушел обратно на наблюдательный пункт.

Борис въехал в ворота заставы. Старшина ждал на крыльце. По выражению лица старшины Борис сразу понял: что-то произошло. Борис соскочил с лошади и взбежал на крыльцо. Старшина доложил о донесении Степанова.

Борис выслушал и долго молчал.

- Ты, Андрей, кажется, прямо с корабля попадешь на бал, - сказал он. - Знакомьтесь. Наш старшина Серебряков. Лейтенант Воронин. Лейтенант Воронин приехал к нам помощником начальника, старшина. Лейтенант Иванов ложится в госпиталь. Пока он не поправится, командовать заставой приказано мне. Вот и все новости.

Серебряков был высокого роста, с красивым открытым лицом. Как многие очень сильные люди, он был слегка медлителен. Он улыбнулся Андрею и сильно пожал ему руку.

- Что делают люди?

- Замполитрука проводит занятия, - сказал Серебряков. - В Ленинской комнате.

- Хорошо. Подберите лейтенанту Воронину хорошие лыжи. Когда-то он умел ходить на лыжах. Я на минутку зайду в канцелярию. Ты, Андрей, соберись пока. Подгони крепления, приготовь все. Пойдем с тобой на место происшествия. Заодно и участок осмотрим. Ты устал здорово?

- Нет. Я не устал.

- Это все равно. Даже если и устал, идти нужно сразу. Чем-то серьезным пахнет все это. Верно, старшина?

- Пожалуй, что так, товарищ лейтенант.

Старшина снова улыбнулся.

- Ну, живо, - сказал Борис.

Андрей и старшина пошли в сарай за лыжами, а Борис прошел в кабинет начальника заставы. Он плотно закрыл дверь и остановился посреди комнаты. Нужно было собраться с мыслями. Может быть, через несколько минут придется командовать, приказывать, вести людей. Он, Борис, отвечает за массу необычайно важных вещей. Он отвечает за участок советской земли. Он отвечает за жизнь пятнадцати бойцов. Он отвечает за то, чтобы его бойцы были победителями. Его бойцы обязательно должны быть победителями, потому что иначе не будет неприкосновенна советская земля, не смогут они жить. Все дело в том, чтобы они были победителями. Он, Борис, должен распоряжаться ими, он должен отвечать за них. Он, один он. Он - командир. Борис чувствовал, что сегодня предстоит серьезное дело.

По старой привычке он тихо сказал сам себе:

- В общем, может быть, все не так уж серьезно.

__________

Все оказалось очень серьезно.

Когда Борис и Андрей подошли к холму, пограничник Степанов сполз по снегу вниз и встал перед Горбовым. Степанов был весь в снегу. На синем от холода лице его белело обмороженное пятно. Горбов, Андрей и Степанов стояли в ложбине, скрытые от границы холмом. На холме в зарослях молодых сосен лежал второй пограничник с биноклем.

- Потрите щеку, - тихо и спокойно сказал Борис.

Степанов нагнулся, поднял комок снега и раздавил его на своем лице. Степанов был маленького роста и очень широк в плечах. Он был старослужащим. Почти три года он провел на этой заставе. Он знал каждый куст, каждую тропку на участке. За три года службы он стал отличным следопытом. Борису он очень нравился. Нравилось его невозмутимое хладнокровие, нравилась молчаливость и скромность. Степанов был по-настоящему храбрым человеком и к физическим лишениям, к голоду, к боли, к холоду относился с удивительным равнодушием.