Наши в космосе

Лейтенант от этих слов чуть об потолок не ударился. Хорошо, уберегла теснота кабины, а так бы наверняка подскочил.

- Что ж... что ж... - Он запнулся, не зная, что говорить дальше. От злости и досады на этого чертого умника, который разглагольствовал в темноте.

- Что ж ты... - Он не видел, кто, но догадывался. - Зоотехник, что же ты раньше молчал? Давыденко вдохнул и выдохнул.

- Планета геоморфов. Надо же! А с виду такой приличный старик. С бородой. И вел себя мирно.

Лейтенант представил широкий генеральский лампас, в который скоро упрется его виноватый взгляд, и сказал тихо и уже безо всякой злости:

- Утюг. Без тока. Эх ты, зоотехник.

ВОСЬМАЯ ТАЙНА ВСЕЛЕННОЙ

- Когда такая закуска, и рассказ должен быть особенный.

Слушатели притихли. Что-то он расскажет сейчас, старый космический волк, ходячая легенда космофлота Земли, Федор Ильич Огурцов.

А дядя Федя чуток подпустил важности, осмотрел слушателей поштучно, словно примеривался, смекал, стоит ли изводить бисер. Лотом начал:

- История эта, товарищи дорогие, случилась лет тридцать назад на "Мичурине". Был такой звездолетишко, класса, кажется, третьего, планету приписки не помню, да и вам разницы никакой. После его списали, тоже замечательная история. Была в ней замешана женщина, переодетый робот. Но про это - за отдельную выпивку.

Итак, идем на "Мичурине". Идем, значит, идем, и вот наконец приходим. Куда-то нас принесло.

Смотрим, планета не планета - вроде какой-то шар, похоже, даже искусственный. Посылаем сигнал-запрос, в ответ - никакого ответа. Тогда забрасываем беспилотный шлюп, подводим его на расстояние выстрела, а шлюп целехонек - не сбивают. То ли боятся связываться, то ли стесняются. А может, давно там все перемерли и отвечать не хотят.

Был у нас на борту такой Веня Крылов. "А что, - говорит, - братишки, помните, на Тау Кита мы всемером раскидали сотен пять или шесть. Чай, и с этими не сплошаем".

"Так то ж были мыслящие кузнечики, - отвечает Вене известный спорщик Бычков. - С теми и парализованный справится".

"Уж ты, Бычков, помолчал бы. Ты среди тех семерых, кажется, восьмой был".

Бычков отошел, завял.

"Предлагаю, - предложил Веня товарищам, - набрать абордажную группу и, не тяня резину, трогать. Кто за?"

"Я", - сказали одиннадцать ртов разом.

"И я", - двенадцатый рот был Бенин.

Они оделись в скафандры, вооружились кое-каким оружием, помолились, как водится, на дорожку и после обеда отчалили.

Наш корабль, коли память сильно не изменяет, завис от таинственного объекта примерно этак в полупарсеке. От после обеда до ужина по корабельному часов шесть. Ребята вернулись за десять минут до ужина. Были шибко оголодавши, но лица имели хитрые. И все двенадцать молчали. То есть какие-то слова они говорили, космонавту без слов нельзя, но слова все пустяковые, а про поход ничего, будто его и не было. Даже Фролов молчал, первый корабельный болтун.

Сели ужинать. Ну, думают остальные, сейчас ребята покушают, подобреют, разговорятся. Ни фига. От них только чавканье да обычный застольный присвист, если кто-то из едоков делает продувку зубов. А как который вытащит глаза из тарелки и встретится с товарищем взглядом, так оба фыркнут, как жеребцы, разбрызгают по столу что у кого во рту и снова рожу в тарелку. А Фролов, тот сидел-сидел, а перед самым компотом как всхохотнет на весь стол. "Вы, говорит, - как хотите, а я сейчас обоссусь". И пока бежал до дверей, смех из него так и сыпал.

"Братцы, - наконец не выдержал капитан, - не томите, выкладывайте все подчистую".

"А ты сам слетай, посмотри", - Веня ему отвечает. Капитан Дедюхин был человек простой, и с ним в разговорах особенно не церемонились. Вообще у нас на "Мичурине" народ подобрался бывалый, шляпы ни перед кем не снимали. А уж фуями да ёпами сыпали, не жалея.

Но этих будто бы подменили. И ведь видно - хочется ребятам сказать и вот-вот вроде бы скажут, но вместо слов - одни слюни и глупый щенячий смех.

Тогда завхоз корабля пошел на крайние меры. Выписал с кухни бутыль девяностошестипроцентного.

Первый стакан капитан поднял за доверие. Все выпили не переча. Те двенадцать молчат.

Второй стакан капитан поднял просто так, чтобы побыстрей шибануло.

Лишь когда спирту в бутыли оставалось толщиной с папиросу, языки у ребят развязались и они, не сговариваясь, затянули старинную - "Схоронили парня на Плутоне". На втором куплете ребята позабыли слова, и Веня Крылов полез к капитану целоваться. Ужин закончился тяжело.

Наутро хитрый хозяйственник решил отыграться на опохмелке. Как ребята проснутся и станет на душе у них муторно, так, придумал завхоз, он им - сразу же ультиматум. Или развязывайте языки, или подыхайте с похмелья.

Проснулись ребята бледные. А тут еще наш хитрец вырубил кольцевые двигатели. На корабле - невесомость. А невесомость с похмельем - что Малюта в обнимку с Берией.

Туго пришлось абордажникам. Не всякий такое выдюжит. Да, видно, стоила тайна пытки. Не выдали. Ни один. Обложили завхоза ёпами, помыкались, проблевались и через денек отошли.

Потом за полетными буднями про тайну как-то забыли. Авралы, вахты, ремонты - не до нее было. Скоро у меня самого с "Мичуриным" получился развод, уволился я с "Мичурина". Уволился, перешел сцепщиком на "Исаака Ньютона". "Мичурин" без меня тоже недолго коптил Вселенную, пустили его на сковородки.

Такой, товарищи, переплет. Но самое интересное в случае на "Мичурине", думаете, что? Та искусственная планетка? Нет, товарищи, не планетка. Самое интересное - почему из нас-то никто, из остальных, не додумался слетать на нее, посмотреть, самим во всем разобраться. И никому ведь даже в голову не пришла такая простая мысль.

Все, товарищи, этой сказке конец. - Федор Ильич потянулся. - Вопросы есть?

- Есть, - сказал малахольный Данилов.

- Давай, Данилов, спрашивай свой вопрос.

- А какая же, дядя Федя, была у вашего завхоза бутыль, чтобы довести до похмелья столько здоровых мужиков? Или такой был хилый раньше в космофлоте народ?