Страница 7 из 77
Приехав вчера домой, Андрей выпил полбутылки коньяку и уснул в кресле. В пять утра проснулся с колотящимся сердцем, пересохшим горлом и ощущением паники, махнул одну за одной несколько рюмок, с отвращением скинул на пол пропахшую рвотой одежду, рухнул на диван и провалился в сон.
Сейчас он опять ощущал, что сердце гулко стучит о ребра, все тело липкое от горячего пота, голова чугунная, а во рту горечь и металлический привкус.
- А-а, ты вчера ещё пил! - торжествующе вскричала Вика, углядев на столе пустую бутылку. - Целых поллитра вылакал! Неужели мало нализался до этого?! Ты что - бездонная бочка?
"Хоть бы она замолчала..." - думал Андрей, страдальчески морщась от пульсирующей боли в затылке.
- Когда это наконец кончится? - как обычно, начала заводиться жена, и её голос приобрел знакомые визгливые интонации. - Неужели ты не понимаешь, что спиваешься? Погляди на себя - ты же законченный алкоголик! Смотреть на тебя противно, а жить с тобой - ещё противнее.
От мысли, что сейчас она опять затеет многочасовой скандал, у него ещё сильнее разболелась голова.
- Не ори, - еле ворочая сухим языком, хрипло проговорил он. - У меня от твоего визга ещё сильнее болит голова.
- Ах, голова болит! - издевательски передразнила супруга. - Еще бы! Напился вчера, как скотина, опозорил меня перед гостями, а теперь я должна тебя жалеть! И не подумаю! Если хочешь знать, после того, как ты сбежал, я вслед пожелала, чтобы ты разбился всмятку! Туда тебе и дорога, алкоголик несчастный!
Андрей сел, помотал тяжелой головой, ощущая, что перед глазами все плывет, потом с трудом встал. Жена тут же заступила ему дорогу и прошипела:
- Нет, тебе не удастся опять сбежать, не надейся. Я...
- Отойди, - попросил он.
- Не отойду! - взвизгнула она. - Я знаю, что сейчас ты опять налакаешься, скотина!
Не обращая на неё внимания, Андрей прошел к бару, достал непочатую бутылку коньяку, свинтил пробку и налил полный фужер.
- Так я и знала! - заверещала Вика, пытаясь отнять у него бутылку.
Он отклонился в сторону и в несколько глотков выпил коньяк. Поднял бутылку с фужером высоко над головой, снова налил и выпил, хотя благоверная остервенело колотила его кулачками по груди и животу, не переставая сыпать оскорблениями.
Когда немного полегчало, Андрей перевел на жену тяжелый взгляд, от которого та попятилась.
- Ты опять хочешь меня ударить? - вскрикнула она. - Только попробуй! Я все рассказала маме!
- Знаешь что - иди-ка ты к своей маме, - спокойно произнес он, и от этих слов испытал облегчение.
И в самом деле - зачем ему нужна эта истеричная, скандальная дурочка, которая умеет лишь упрекать и требовать? Что хорошего было у них за три года их брака? Даже вспомнить нечего.
- Что-о? - Ее глаза округлились от возмущения.
- То, что слышала. Убирайся из моего дома. Меня от тебя мутит.
- Тебя мутит не от меня, а от пьянки!
Одним движением развернув субтильную жену спиной к себе, Андрей обхватил её руками поперек туловища и донес до прихожей. Открыл замок одной рукой и поставил супругу на ноги лишь на лестничной площадке.
- Ябедничай на меня своей маме, но больше здесь не появляйся, - сказал он и захлопнул дверь.
Воскресенье Алла провела с Олегом в праздном безделье. О Сергее она почти не думала. Так, всплывали перидически мысли, но она заставляла себя переключаться на другое. Что толку жевать-пережевывать свои печали, если все равно не можешь получить ответ на мучающий вопрос?!
Время покажет. Нужно сделать паузу, Сергей как-то себя проявит. Если он обратился к ней с потребительскими намерениями, ему не место в её жизни. У неё есть Олег, человек достойный во всех отношениях, она его любила ещё до недавней встречи с Сергеем и не перестала любить до сих пор. Останется с ним и заставит себя забыть Сергея. Ведь сумела же справиться со своей болью и разочарованием, будучи двадцатилетней, а уж в свои тридцать шесть и подавно совладает с собой.
Утром Олег ушел на работу, а Алла решила заняться любимым котом.
В бытность котенком, сэр Персиваль расценивал процедуру причесывания как игру и вертелся, стараясь ухватить расческу зубами. Его шерстка тогда была как пух и быстро сваливалась. Борьба с колтунами - занятие утомительное для хозяев и болезненное для животного, а потому Перс стал сердиться. В итоге немало пластмассовых расчесок пострадало от его острых зубов. Пытался он куснуть и щетку для вычесывания подшерстка, но не тут-то было - она сплошь утыкана острыми проволочками, загнутыми под определенным углом. Поранив губу, сэр Персиваль возненавидел щетку и, едва увидев в руках хозяйки ненавистный предмет, тут же прятался, да так, что вовек не найдешь - этот хитрюга мог часами сидеть, затаившись под кроватью или в ином укромном уголке, однажды даже каким-то немыслимым образом умудрился забраться на антресоли и устроил там уютное и безопасное логово.
Облазив все места возможного пребывания питомца, Алла взывала:
- Вылезай, засранец, я сдаюсь.
Хорошо известное ему слово "засранец" свидетельствовало, что хозяйка имеет нежелательные намерения, и умненький Перс не собирался покидать свое укрытие.
- Твоя взяла, - смеялась Алла. - Не буду тебя расчесывать, честно.
Раз хозяйка говорит веселым голосом и смеется, значит, все в порядке, и смышленый котенок являлся пред её очи. Она никогда не обманывала его если обещано, что неприятная процедура ему не грозит, значит, так и будет.
- Мир, - говорила хозяйка, беря его на руки, а котенок отвечал ей довольным урчанием, мол, ты все понимаешь правильно.
Теперь Алла не пользовалась щеткой, столь ненавидимой её любимцем, зато приводила его в порядок ежедневно "человечьей" расческой с мелкими зубьями. Подшерсток удалялся, колтунов удавалось избежать, и все оставались довольны. Процедура коту стала нравиться, и он сам вытягивал шею, мол, вот тут расчеши, здесь мне приятнее всего. Но к хвосту и прилежащим областям он относился трепетно и старался сократить до минимума соприкосновение с расческой. Теперь его шерсть стала ещё длиннее, чем раньше, зато жестче, и каждодневный туалет занимал всего несколько минут.
После её манипуляций с расческой сэр Персиваль выглядел ещё симпатичнее, хотя и так красив до невозможности, и хозяйка залюбовалась своим питомцем. От короткого розового носика спускается белый треугольник, верхняя часть мордочки, грудка, передние лапки и брюшко тоже белоснежные, а остальной окрас необычного жемчужно-серого цвета с голубоватым отливом. В трехмесячном возрасте его шерстка была почти голубой, а теперь посерела, но красоты это ничуть не убавило, наоборот, теперешний оттенок необычен, в природе такого нет, однако у персидских котов очень редкой масти бело-голубой биколор, оказывается, бывает.
Недавно вокруг его шейки появилось пышное жабо, как и положено коту персидской породы, - спереди оно спускается на грудку длинной белоснежной манишкой, а за ушками стоит как корона. А пушистый хвост, по длине почти такой же, как и туловище, вполне мог бы стать горжеткой или украшением на каске кирасира. На задних лапках у него очень смешные штанишки из густой шерсти, похожие на шаровары восточных танцовщиц. Когда Перси поворачивает попой, то выглядит презабавно - голубовато-серые шаровары и белые "носочки". Если кот валяется на спине, забавляясь с игрушкой или собственным хвостом, то видна преимущественно белая шерсть, на брюшке она тоже очень длинная и волнистая, как у породистой овечки.
Лапки у него короткие, поэтому шерсть спускается почти до пола и кажется, что он плывет, не передвигая конечностями. Все его движения удивительно грациозны и изящны, он полон чувства собственного достоинства и ощущает себя лучшим представителем кошачьего племени. Впрочем, так оно и есть.
- Хорош, черт дери! - восхитилась Алла, а сэр Персиваль, очень любивший, когда его хвалят, однако хорошо знающий себе цену, с достоинством посмотрел на нее, безмолвно ответив: "Сам знаю!"