Рассказы

Он жить не мог без «барбарисок»; Юлька постоянно таскала в портфеле серый конфетный кулек.

Он действовал на нее, как наркотик. Войдя утром в класс и не застав там Ордынца, Юлька маялась и беспокоилась. Когда он не приходил к началу урока, она испытывала почти физическую тоску; когда он, наконец, просил разрешения войти, равнодушно выслушивал положенный выговор и и проходил мимо Юльки к своей последней парте – радость ее была сравнима только с первым прыжком в теплое летнее море.

Когда он говорил, Юльке хотелось закрыть глаза, потому что детская рожица вопиющим образом не вязалась с его манерой выражаться. Она поводилась прогуливать с ним уроки, и о грозящем «уде» в четверти думала отстраненно, как о бесчинствах режима Претории. Иногда Ордынец был настроен благодушно, и тогда Юлька спрашивала.

– Откуда ты знаешь про Плотину? – спросила она однажды.

Плотина лежала перед ними, огромная, жутковатая – как челюсть мертвого великана.

Он поднял белые брови:

– Что я знаю про Плотину?

– Ну, двенадцать сел… Десять церквей… Шесть кладбищ…

– Пять кладбищ.

– А откуда ты знаешь?

– Это не вопрос. Вопрос – откуда ты не знаешь.

– А мне никто не говорил.

– А мне сказали.

– Кто?

– Дядя в спортлото.

Юлька обиделась. Ордынец прекрасно понял, что она обиделась – но не пошевелил и пальцем, чтобы загладить обиду. А чего там – никуда не денется. Переживет.

Юлька посопела уныло – и пережила. Над серой водой кружились мелкие, как семечки, серые чайки.

– Значит, могилы так и остались? На дне?

– Их смыло.

– Как смыло? Вместе с покойниками?

– А что тебе до покойников? Там живые люди тоже были…

– Их выселили. А покойников так просто не выселишь, да?

Ей показалось, что Ордынец усмехается. Она никогда не понимала, когда он усмехается ей, а когда – своим мыслям. Да и жуткое это зрелище – усмешка желтобрюхого варана.

– Покойников не выселишь, – подтвердил он с непонятным удовлетворением. Юльке показалось, что этот малоприятный факт почему-то доставляет ему удовольствие. Ей стало не по себе, она отвернулась.

– Знаешь, что такое капище? – спросил Ордынец за ее спиной.

– Идолы? – предположила Юлька неуверенно.

Далеко за плотиной истошно заорал пароход. Странно заорал, тоскливо, как живое существо.

Ордынец молча поднялся с травы и, будто забыв о Юльке, побрел по направлению к автобусной остановке.

Иногда ей бешено хотелось получить от него знак внимания. Ну, хоть вялую ромашку. Хоть одуванчик с газона, что ли! Или билет в кино – хотя бы и на мультсборник… Зря она, что ли, таскается за ним, как на веревочке?!

Однажды она специально запихнула в портфель четыре тома детской энциклопедии. Старенький портфель из клеенки под крокодила едва не разошелся по швам – крокодиловые бока раздулись, будто рептилия заглотнула слона. Юлька шла в школу, скособочившись и выкинув в сторону левую руку – Ордынец удивленно пожал плечами, однако и движения не сделал, чтобы ей помочь.

А на перемене он стоял с девятиклассницей Неведовой. Глупенькая Неведова нависала над щуплым собеседником, и глаза ее казались удивленными и перепуганными одновременно; тихая двоечница, она полностью сформировалась к пятнадцати годам, и ее тесная школьная форма лоснилась в наиболее выпирающих местах. Неведовские одноклассники кружили вокруг, как стадо пираний.

Вечером Юлька поклялась, что больше не заговорит с Ордынцем. Никогда.

Несколько дней она упивалась горечью покинутой Джульетты. Хулиган Саенко выждал момент и нарисовал на обложке Юлькиной «Математики» смачную когтистую фигу.

А после уроков она застала Неведову в умывальнике – глупенькая девятиклассница рыдала.

Она рыдала, размазывая по лицу слезы, горячую воду из умывальника и потеки чего-то красного – не то помады, не то (подумалось испуганной Юльке) крови. Неведова не замечала ничего вокруг, она пребывала в глубокой истерике, и глаза ее в рамке воспаленных век казались белыми и слепыми.

Через полчаса – Юлька задержалась в пионерской комнате и видела все отлично – в умывальню поспешила медсестра.

Кто знает, что случилось в тот день с девятиклассницей Неведовой. Кто знает, что привело ее в столь плачевное состояние – однако Юльке сделалось почему-то тоскливо и не по себе.

На другой день Ордынец подошел к ней с обычной покровительственной улыбкой; Юлька не смела противиться и вслед за ним слиняла с труда. Это было тем более глупо, что к труду-то Юлька готовилась, у нее был реферат по домоводству, форменные передник с косынкой – и заданные на дом недошитые трусики.

Спустя пару дней в класс ворвался возбужденный Саенко – по его словам, пацаны из девятого «Б» класса заловили Ордынца в мужском туалете и в настоящий момент делают ему «темную». Все посмотрели на Юльку она с безучастным видом перерисовывала в тетрадь по зоологии выпотрошенного дождевого червя. Картинка получалась вполне натуралистичная; карандаш в руке дрожал.

Спеша насладиться небывалым зрелищем, орда пятиклассников ринулась вслед за ликующим Саенко, и Юлька осталась одна в опустевшем классе.

Стиснув зубы, она дорисовывала червяку пищевод, когда распахнутая дверь закрылась и шум перемены отдалился. Ордынец стоял у входа и казался веселее, чем обычно – сытый желтобрюхий варан. Юлька разинула рот.

Как ни в чем ни бывало, Ордынец прошествовал к своей парте и бросил в Юльку тетрадью:

– Нарисуй мне тоже червяка… У тебя, блин, хорошо получается.

Девятнадцатого мая, в день рождения пионерской организации, шефы устроили прогулку на катере. Юлька стояла на корме, подставив ветру незаплетенные волосы, и воображала себя дочерью капитана Гранта. Ордынец сидел к ней спиной, сосал «барбариску» и тупо глядел в жиденький пенный хвост, тянущийся за речной калошей.

После истории с девятым «Б» Ордынец окружен был не столько презрением, сколько славой, и отблеск этой славы падал на Юльку. Характер его к тому времени сделался совсем уж невыносимым, но Юлька терпела, потому что с прочими он вообще не разговаривал. Ни о чем. Никогда.