Тревожная служба

Это счастье!

В тридцатые годы украинские девчата Паша Ангелина, Паша Кавардак, Дарья Гармаш, Мария Демченко - всех не перечислить - честным трудом на колхозных полях прославили свои имена на весь мир.

Это счастье!

Вот вы собрались на сход и свободно обсуждаете насущные вопросы своей жизни. Вам не мешают ни помещик, ни кулак, ни стражник, ни староста.

Это счастье!

- Спасибо за объяснение, - проскрипел дед, - но нашему брату мужику этого не понять. Мужицкое счастье - хлебушка вдоволь, скотины полный двор. И землица своя. А вы, русские, нам этого никогда не дадите.

Старик засмеялся - скрипуче, как несмазанная арба. Кое-кто подхватил этот смех. Особенно старались те, что окружали старика.

"А человек-то - подлей некуда! - решил я. - Видимо, верховодит в селе. Вон сколько прихлебателей вокруг него трутся".

И тут встал подполковник Литовчук (до этого он, чуть откинувшись назад, за моей спиной тихонько переговаривался о чем-то с секретарем партийной организации). Спокойно приблизился к толпе, которая тотчас расступилась. Пройдя по живому коридору, Иван Степанович остановился перед стариком. Тот втянул голову, сгорбился и настороженными глазами смотрел на офицера. В наступившей тишине раздался твердый, уверенный и спокойный голос Литовчука:

- Вначале подумалось мне, что ты, дед, безобидный, что от тебя один вред для односельчан - воздух портишь из-за стариковской немощи. А ты, оказывается, не пустобрех! Ты не только воздух - души людей отравляешь. Это ведь ты кричал: "Сыновей в Красную Армию угоняют! Москалей всюду понатыкали. Что им здесь - Расея?" О чьих ты сынах распинался? О своих? Так всем же известно, что в сорок первом ты благословил их на службу вначале в гитлеровскую полицию, а затем - в дивизию СС "Галичина". Им повезло, твоим сыновьям, - живы остались после того, как Красная Армия перемолола "самостийников" в боях под Бродами в сорок четвертом году.

Самое время было им явиться с повинной. А что ты, старик, посоветовал сыновьям? Идти в леса, в шайку бандитов, резать, вешать, расстреливать невинных людей, поджигать дома, посевы, взрывать мосты.

Литовчук достал белоснежный, заботливо выглаженный носовой платок, развернул его, вытер лицо, снова аккуратно его сложил и спрятал в карман. Все это он проделал неторопливо, по-хозяйски.

Дед не шевелился, словно окаменел.

- Вблизи своего логова волк не режет овец, - продолжал Иван Степанович. - Не твои сыновья мост взорвали. Но они хорошо знают - кто! Мой тебе наказ: увидишь отпрысков своих, скажи, чтоб явились с повинной в сельсовет, в любую воинскую часть да других чтоб прихватили - вместе веселее. Скажи, пусть не мешкают, иначе могут опоздать. Дальше. Секретарь вашей партийной организации, председатель сельсовета, заведующие почтой, сберегательной кассой, больницей, магазином, директора школы, маслозавода украинцы. Где ты увидел, дед, русских - "москалей", как ты презрительно выразился? Зачем мутишь народ? С чьего голоса и по чьему заданию поешь? А для чего ты подкинул "вопросик" о счастье? Я скажу - для чего! Ты хотел не только сорвать сход, увести его в сторону от строительства моста, а и опорочить все советское, в душу односельчанам плюнуть.

Не удалась тебе твоя затея, дед! Никто не верит байкам националистов, которым ты служишь верой и правдой. Наторевшие на обмане, на двурушничестве и подлости, они до того изолгались, что у них уже не осталось и двух правдивых слов, которые бы можно было связать вместе! Ты хорошо видишь, дед. Но ты - слепец! Задыхаясь от злобы, ты проглядел, что вокруг все давным-давно изменилось. Ты все талдычишь о старом, а его уже нет, оно лопнуло как мыльный пузырь, и ветер разогнал оставленный им смрад. Воистину сказано: "Сова никогда не видит солнца, поэтому думает, что над сопками всегда ночь". Но вернемся к тому, с чего, как говорится, разгорелся сыр-бор.

Иван Степанович посмотрел на меня, чуть заметно мигнул и продолжал:

- За столом сидит командир полка войск МГБ. Я - его заместитель по политической части. Мы уже были на месте взорванного моста. Читали и "плакат". Завтра в село придут наши солдаты. Они проверят, заминированы ли берега, и построят добротный мост, который очень нужен и вам, дорогие товарищи, - Литовчук обвел взглядом собравшихся, - и жителям окрестных сел, особенно сейчас, когда вот-вот начнется уборка урожая.

Я почувствовал, как легко вздохнули мужчины и женщины, увидел, как улыбка радости тронула их лица. Правда, все тотчас убрали ее.

"Люди еще боятся открыто выражать свои чувства. Как их запугали!" подумал я.

- А ты, дед, - голос Литовчука стал стальным, - передай сыновьям, те пусть передадут "лесным", "зеленым" или каким там еще братьям: мы не позволим взорвать этот мост! - Иван Степанович помолчал и, рубанув рукой воздух, повторил с расстановкой: - Не-поз-во-лим!

- Вот бы нам такого агитатора заполучить, товарищ майор! - обратился ко мне секретарь партийной организации. - Плохо еще у нас с кадрами, очень плохо.

- Он и так днюет и ночует в ваших краях, - ответил я. - В штабе его редко когда застанешь.

- Наши края обширные, - развел руками секретарь партийной организации.

- И последнее, - сказал Литовчук. - Всех, видимо, удивил мой резкий разговор с пожилым человеком. У нас в стране уважают умудренных жизнью людей, окружают за их добрые дела почетом. На Украине тоже чтут старших. Я украинец, дед, значительно моложе тебя, но уважать тебя не хочу и не могу! И односельчане тебя не уважают. Кое-кто подпевает тебе, заискивает, кое-кто боится, это верно, но чтобы почитать - ни-ни! Владелец магазина и староста в прошлом, кому ты только не служил! Польским панам, петлюровцам, фашистам, бандеровцам... Гнусноватый список-то, а?

Дед кашлянул, прикрыв рот рукою, медленно поднял голову и несмело посмотрел в лицо Литовчука.

- Мне прикажете собираться, товарищ подполковник?

- Куда? - не понял Иван Степанович.

- В тюрьму...

- А зачем ты там нужен? - брезгливо поморщился Литовчук. - Выполняй полученное от меня задание. И не вздумай больше финтить, понял?

Дед низко поклонился. Но Литовчук уже повернулся и направился к столу...

Случилось так, что в этом селе наши люди не только мост построили (между прочим, берега не были заминированы), но и оставили о себе другую память. Возвращаясь в полк после выполнения боевой задачи и проезжая через это село, капитан П. К. Бабич увидел, как над одной из хат поднялся столб дыма. В одно мгновение вспыхнула не только соломенная крыша - факелом загорелся весь дом. В селе - старые да малые, все в поле. И если б не наши бойцы, быть бы большой беде. Они отстояли от огня две соседние хаты, справа и слева от горевшей. Капитан Бабич вынес из объятого пламенем жилища женщину, только-только родившую ребенка, ухаживавшую за ней старушку и пятилетнюю девочку, которые наверняка погибли бы.

Через неделю после пожара в штаб полка приехал уже знакомый мне секретарь партийной организации и привез письмо, подброшенное в помещение сельсовета. Оно было адресовано мне:

"Товарищ майор! Пишет вам тот самый человек, семью которого спасли ваши солдаты во главе с капитаном - не имею чести знать его имя и отчество, а также фамилию.

Отовсюду идут слухи, что ваши солдаты помогают вдовам убирать хлеба, ремонтируют дороги, строят мосты. Какой-то старшина вытащил тонувшего в реке мальчишку, при этом сам чуть не погиб. Вы нам хорошее несете, а мы отвечаем пулями. Стыдно и горько нам - в трех соснах заблудились.

Наш кущ{10} решил явиться с повинной, другие кущи, с которыми мы связаны, - тоже. Пусть встретит нас капитан, о котором выше написано, именно ему мы хотим повиниться..."

Бандиты писали, сколько их, какое у них оружие, где они будут ждать решений своей участи.

Я показал письмо первому секретарю райкома партии и начальнику райотдела МГБ, вместе обсудили, как следует поступить.

К месту выхода бандеровцев мы отправились на трех грузовых автомашинах. Впереди колонны шел бронетранспортер. На совещании в райкоме партии было решено, что предосторожность - делу не помеха.