Сила, которая защищает

Немного погодя он обнаружил следы на снегу.

В глубине души он понимал, что они должны были бы напугать его, но при виде них испытал лишь чувство облегчения. Следы означали, что здесь кто-то прошел – прошел совсем недавно, иначе ветер уже успел бы их занести. И этот кто-то мог ему помочь.

А помощь была необходима. Он был голоден, замерз, ослабел. Под коркой засохшей крови и льда раненая нога все еще кровоточила. Силы его были на исходе – остановись он еще раз и, очень возможно, остановится и его жизнь. Этот след принадлежал человеку, который так или иначе мог бы решить всю его дальнейшую судьбу.

Он двинулся по следам; они вели влево и вниз, в лощину между холмами. Он не сводил с них взгляда, боясь потерять, и опасался лишь, что путь, которым шел тот, кто их оставил, окажется ему не по силам. Потом он увидел место, где тот упал, истекая кровью, отдохнул и поднялся снова. Вскоре Кавенант добрался до следующего холма. У него создалось впечатление, что теперь он шел по следами человека, который полз, как и он сам. Еще не понимая до конца, в чем дело, он почувствовал себя обессиленным, всеми покинутым, и его охватило такое отчаяние, какого никогда прежде в Стране испытывать не доводилось.

В конце концов он понял, конечно, что произошло. Он больше не мог обманываться, не мог скрывать от себя ужасную истину, которая заключалась в том, что все это время он шел по своим собственным следам и попросту кружил между холмами не в силах их преодолеть.

И только тогда до него в полной мере дошло, что это конец. Последние силы оставили его, он упал навзничь и скатился в неглубокую расщелину, засыпанную снегом.

Однако это был еще не конец; упав, он лицом уткнулся во что-то, прежде скрытое под снегом. Задыхаясь, чувствуя, что сердце готово выскочить из груди, он ощутил сильный запах, настойчиво бьющий в ноздри. Острый и соблазнительный, запах привлек его внимание; с каждым вдохом желание узнать, от чего он исходит, становилось все сильнее. Опираясь на руку, другой он расчистил перед собой снег.

И обнаружил траву, росшую под снегом. Каким-то чудом ей удалось выжить; видны были даже неяркие желтые цветы. Это их острый аромат привлек его внимание. У него не хватило сил сорвать их. Опустив лицо в траву, от просто откусил и съел несколько цветков.

Как только он проглотил их, кровь в его жилах, казалось, обезумела. Это неожиданное ощущение застало его врасплох, но он продолжал срывать ртом и жевать цветы. Когда он сделал это в четвертый раз, судорога пронзила все тело и он рухнул в снег, неестественно выгнувшись и чувствуя, как яростная сила разливается в жилах.

Он закричал от ужасной боли. Однако почти сразу же ощущение собственного тела и вообще самого себя исчезло. Он оказался в черной пустоте, где не было ничего, кроме зимы, и холодного ветра, и злобы. Он вновь видел Лорда Фоула, словно это был живой человек; нервы завибрировали, точно больше между ним и злом не было никакой преграды. Из глубин этого странного видения возникла одна мысль и пронзила его, точно копье. Он внезапно осознал то, что прежде казалось невозможным.

Магия.

Мысль мелькнула – и тут же снова исчезла. Магия – древняя сила; ее не существовало, не могло существовать. И все же она являлась частью Страны, хотя он и не признавал ее. Эта мысль болью отозвалась в его сознании, точно кто-то безжалостно повернул в ране копье.

В его ушах зазвучали слова Морэма: “Ты сам – Белое Золото”. Какой в этом смысл? Он бессилен. Кавенант узнал откровения, но почерпнуть в нем жизненную силу не мог. Магия – сила. Прежде всего – сила. Она ускользала, такая близкая и такая недостижимая. Судьба Страны была намертво запечатана в Белом Золоте его кольца, а он не мог спасти даже самого себя.

Осуждая себя неизвестно за что, он ощутил, что пророческий дар и безумие стали неотделимы; он запутался в противоречиях, стремясь к тому, чтобы, совместив их, заполнить зияющий разрыв в своей душе.

Потом перед глазами замелькали резкие вспышки, и мысли о магии погасли, затуманились. Сознание вернулось, и он обнаружил, что держится на ногах, хотя не мог вспомнить, когда и как поднялся. Вспышки продолжали мелькать, словно безмолвная навязчивая мелодия. Дикий свет травы здоровья и безумия играл во всех его мышцах и жилах; он засмеялся, внезапно с пугающей ясностью осознав, насколько тщетны были все его усилия. Он надеялся выжить в одиночку – это ли не безумие?

Ему предстояло умереть – отвратительной смертью прокаженного.

Смех сменился неясным бормотанием. Спотыкаясь, хромая, Падая, он побрел, направляясь к мертвым деревьям. Каждый раз, падая, он снова разражался смехом, не пытаясь постичь скрытого сарказма своих страданий. Теперь он даже желал, чтобы и в самом деле наступил конец, который, так или иначе, сулил отдых; и тем не менее яркие всполохи, не гаснувшие в сознании, заставляли его каждый раз подниматься и продолжать путь к опушке леса.

Теперь он все отчетливее слышал странную мелодию и пришел к выводу, что это пели деревья – и пели для него. Вспышки перед глазами то появлялись, то исчезали, между ними и музыкой, которая не умолкала в ушах, была непонятная, но отчетливая связь. Иногда огни плясали прямо перед ним, а когда он пытался протянуть к ним руку и схватить, точно алианту, они рассыпались, оказываясь вне пределов досягаемости. Однако потом они снова и снова манили к себе, пока в конце концов он ни обнаружил, что оказался среди черных стволов.

Уже на краю леса он почувствовал, что стало заметно теплее. Дневной свет за спиной растаял, впереди не было ничего, кроме мрачной глубины леса. И все же с приходом ночи зимний холод не усилился, как этого следовало ожидать, а, напротив, ослабел. Между черными стволами снега было мало и кое-где даже проглядывала живая зелень. Ветви отдельных деревьев тесно переплетались, точно деревья держались друг за друга – точь-в-точь израненные, но верные и преданные друзья, которые не падают только потому, что вместе. На снегу там и сям мелькали цепочки следов, проложенные животными; они так петляли, что у Кавенанта начинала кружиться голова, когда он пытался проследить за ними взглядом. И с каждым шагом становилось все теплее.

Мало-помалу вокруг него стал заметен тусклый зеленоватый свет. “Что это?” – с удивлением и страхом подумал он. Но только когда влажная прядь мха коснулась лица, он неожиданно понял, куда забрел.

Стволы и ветви деревьев слабо светились, как будто облитые призрачным лунным светом. Со всех сторон вокруг Кавенанта они мерцали, точно светящаяся паутина; казалось, чьи-то белые глаза неотступно следят за ним. И со всех ветвей свисал влажный черный мох, похожий на занавеси и канаты.

Страх – безумный, нерассуждающий – овладел им. Он повернулся и бросился обратно. Однако раненая нога на каждом шагу подгибалась, да и музыка деревьев странным образом удерживала от бегства. Ее властная, чарующая сила заставила его, потеряв ориентацию, бежать среди мерцающих стволов и полотнищ мха не к выходу, а все дальше и дальше в глубину леса. Вскоре он перестал что-либо соображать. Безумная сила аманибхавама играла в крови, точно яд; голубовато-зеленые вспышки мелькали перед глазами то здесь, то там, уводя за собой. Он бежал, точно за ним гнались, запутываясь во мху, шарахаясь от стволов, оставляя на ветвях клочки волос. Звери разбегались, заслышав его приближение, и на всем протяжении пути его сопровождали унылые крики сов.

Вскоре силы окончательно оставили его. Неожиданно огромный, размером с большого баклана, покрытый шерстинками мотылек вспорхнул с ветвей, заметался среди деревьев и рухнул на Кавенанта. Удар свалил его на землю, точно мешок с костями. Некоторое время он еще слабо трепыхался, пытаясь восстановить дыхание, собрать остатки сил и все-таки подняться. Однако борьба была недолгой; провалившись в теплый, мягкий дерн, он полностью отключился.

Один из мерцающих огоньков, которые вовсе не были плодом воображения Кавенанта, долго парил над ним, точно ему было любопытно, почему тот лежит неподвижно. Потом, посверкивая, огонек заскользил среди деревьев, оставив его наедине с невеселыми снами. Пока он спал, свечение вокруг стало ярче. Деревья, казалось, со всех сторон придвигались ближе, как будто угрожая; однако они не причиняли вреда. Неожиданно, словно дуновение, по ветвям и мху пронесся легкий шелест. Свечение деревьев заметно ослабело, когда сверху на Кавенанта один за другим посыпалось множество легких, быстрых пауков. Они собрались вокруг его ран и, дружно работая, принялись плести над каждой из них свою паутину.