Страница 10 из 15
Я путешествовал по Енисею, собирал были и выдумки, связанные с берегами и водами этой великой реки. Вопрос: "Чем славятся ваши места?" задавал почти каждому встречному. Отвечали разно: богатой охотой, рыбной ловлей, кедровыми орешками, добычей золота.
В селе Ворогово тетка, у которой я остановился, сказала:
- Островами. У нас их, как у арабов сказок, тыща с большим гаком. И еще медведем. Есть у нас такое диво.
Я попросил рассказать.
- Это надо поглядеть самому. Я пойду доить корову. И вы со мной, предложила тетушка.
Идя по селу, мы собрали изрядную толпу доярок с подойниками. Моя хозяйка говорила всем, кивая на меня:
- Хочет нашего прокурата медведя поглядеть. Все отзывались:
- Надо, надо. Забавный зверь.
За селом мы сели в лодку и переправились на остров, где паслось по летам колхозное стадо. Остров назывался Молочным и был знаменит тем, что каждую весну река в разлив потопляла его, после этого вырастала замечательная трава, а коровы с нее давали самые большие надои. Весь остров дышал запахом свежего молока. Коровы уже ждали доярок, молоко отдавали охотно, щедро. Вскоре мы поехали обратно.
- А когда же будет медведь? - не утерпел я.
- Будет, будет. Не все сразу, вот сперва это, - успокаивали меня доярки, угощая молоком. - Ну, как оно вам?
Молоко было действительно замечательное, под стать тому, какое получается на богатейших разнотравных горных лугах.
На берегу доярки сказали мне:
- Мы пойдем домой, а вы останьтесь недалечко от лодки. Скоро объявится медведь. Не пугайте его и сами не бойтесь. Он не тронет.
И едва двинулись они, как в другой стороне из леса показался большущий медведь. В тот солнечный день его рыжеватая шерсть отливала золотом. Он шел спокойно, с явным наслаждением, шумно вдыхая запах молока, плывший с острова. Подойдя к лодке, он слизнул с нее молочные капельки, оставленные доярками. Потом бултыхнулся в воду и быстро, ловко поплыл к молочному острову.
- Эй! - крикнул я дояркам. - Поглядите, что он!..
- Видим. Знаем, - откликнулись они. Некоторые остановились, другие ушли.
Медведь явно старался плыть тем же путем, каким плавали доярки, и попасть на мысок, где собиралось коровье стадо для дойки. Но в последний момент что-то помешало ему, и река пронесла его мимо молочного острова. Потерпев неудачу, медведь повернул обратно к коренному берегу, там отряхнулся и уныло побрел в свой лес. Не пушистый и золотистый, а мокрый, с прилипшей шерстью, уродливо худой.
- Счастливого пути, Михаил Потапыч! Больше к нам в колхоз не вяжись! У нас без тебя своих двуногих нахлебников хватает, - прокричали ему доярки.
Медведь покосился в их сторону. Они добавили:
- Пора понять, что тебе нет пути к нашему острову. Нашелся тоже колхозник.
И потом начали рассказывать, что этот медведь уже второе лето пытается попасть на молочный остров, пробует раза по три в неделю. Но бесполезно.
- Что же мешает ему? - спросил я.
- Он сам себе мешает.
На мое удивление доярки рассказали, что медведи - звери умные, ловко подделываются под человека. Вот и этот не из дураков, все старается сделать, как доярки. Но не понимает того, что он не лодка, у него нет весел, и река сильней сносит его. Ему надо начинать с другого места, выше по течению. А сообразить это - ум короток. Ум недодумок.
- А если доберется?
- Не успеет набедокурить, как пристрелят его. Коров постоянно стережет охрана с ружьями, стережет от двуногих охотников.
- Почему не убьют медведя сейчас?
- Не надо, медвежье мясо мы не едим, шкур не носим, шерсть не прядем. И забавно узнать, надолго ли хватит упорства у медведя.
МЕДВЕДЬ ТУНГУССКИЙ
Мы плыли на теплоходе по притоку Енисея Нижней Тунгуске. В первый раз забирались в глухую таежную даль, где еще не бывало таких больших кораблей, как наш "Рабочий".
Горная, порожистая река упрямо, остервенело, без передышки толкала наш корабль и прицепленный к нему караван барж обратно в Енисей. А мы с таким же остервенением вели его вперед.
Была ранняя весна, здесь довольно серая. Недавно ушел лед, березы, лиственницы еще не распушились, преобладала мрачноватая вечная зелень кедров, сосен, елей.
Красило наш путь больше всего другого небо, то солнечное, то звездное. Однажды большущее удовольствие доставил медведь. Он поднялся на задние лапы среди береговых скал и медленно поворачивал голову вслед нашему каравану. На теплоходе начался переполох, спор, перебранка: охотники сгорали от нетерпения поскорей хлопнуть зверя, а фотографы хотели снять его обязательно живым. Спор решил наш лоцман Воронов:
- Стрелять запрещаю! Медведь - мой приятель, вышел поздороваться со мной. У меня с тунгусскими медведями дружба. Я не трогаю их, они не трогают меня. Двадцать лет по одной тайге бродим, из одной реки пьем. - Он помахал косолапому рукой и крикнул: - Здравствуй, Михаиле Пота-пыч! С добрым утром! Как спалось?
Зверь не сделал в ответ ничего заметного, но лоцман стал уверять, что тот приподнял приветственно одну из передних лап. Он, лоцман, по-стариковски дальнозоркий и видит лучше нас, молодых.
- А мне можно поприветствовать вашего друга? - спросил лоцмана капитан.
- Сколько угодно.
- Михайло Потапыч, привет от всей команды теплохода "Рабочий", гаркнул капитан в рупор и дернул ручку сирены. По берегам раскатился долгий могучий рев теплохода.
Медведь сильно вздрогнул, быстро, явно в панике, завертел головой, возможно, подумал, что теплоход - тоже зверь. До этого он знал, что самый сильный зверь, хозяин сибирской тайги, - медведь. А тут увидел такого огромного и такого страшного: шумит, дымит, волнует всю реку и кричит на всю тайгу. Медведь бросился удирать, но споткнулся, упал, вскочил, снова упал и так, натыкаясь на каменные выступы, падая и кружась меж них волчком, оглядываясь на теплоход, потешал нас довольно долго. А капитан посылал вслед ему гудок за гудком, звуки резкие, хлесткие, как удары бича.
Фотографы бойко щелкали "лейками".
После этой потехи помощник лоцмана Иван Рогоманов пристал к Воронову:
- А здесь много медведей?
- Да поболе, чем нашего брата, человеков.
- И ты не убил ни единого?
- Даже не поднял ружья. Я - не охотник, а лоцман.
Проводник, помощник. Пропитал [Пропитал - пропитание (простореч.)] себе добываю больше рыбалкой, даже мелкого зверя и птицу бью редко. А медведя мне нельзя. Хочешь в тайге жить - с медведем не вражить. Кто не соблюдает этого, тот постоянно рискует своей головой. Убьешь хоть одного вечно будешь ненавистен всему медвежьему царству. Медвежатников много погибает допреж своей смерти, в медвежьих лапах.
- Как же узнают они, кто убивал?
- По запаху убитых и еще по взгляду. У охотников особый взгляд. В глазах-то у нас все, что видали, записано.
- А есть охотники, которые убили не по одному - и живут. Это как? - не унимался Иван.
- Живут, озираясь, дрожмя дрожат за свою голову. Завидовать им нечего: страху, риску у них не меньше, чем у лоцмана, а славы, почести... - Воронов огляделся, будто искал что-то. - Ни спереди, ни сзади. Лоцману всяк поклонится, а медвежатника иной раз обзовут зверем, хуже медведя. Я не люблю кровавую славу. И тебе ни к чему такая жизнь.
- Да я не собираюсь, я только спрашиваю. Интересно.
МЕДВЕДЬ-ПЛОТОГОН
С Нижней Тунгуски Иван Рогоманов перебрался на Верхний Енисей и получил должность лоцмана плотогона. Здесь Енисей - река горная, дикая, порожистая, смертельно опасная. "Гробовая" величают ее плотогоны.
Не раз у Ивана оставалась одна-разъединственная дума: "Ну, пришел мой последний час. Прощай, матушка Аграфена Елисеевна! Прощай, Енисей! Прощайте, плоты!"
Но особенно памятна ему встреча с медведем. На Енисее гулял большой шторм. Всяк другой сидел бы на берегу - "ждал у моря погоды", а Иван не признает такого. Радостно, даже с восторгом он идет на всякие трудности, встречает всякие неожиданности. В такие моменты он переживает, пожалуй, самое большое счастье - чувствовать себя сильным, неуязвимым. Победителем.