Кризис Безбожия

Они вызвали его кризис -- кризис безбожия: его максимального подъема и его всесветного обличения. И этот-то кризис мы ныне и переживаем. Вера в Бога, сказал я только что, есть главный источник вдохновения. Почему это так?

Потому что вдохновение есть состояние духовное, напряжение духа, подъем духа; и напрасно у нас по обывательски называют вдохновением всякое "воодушевление".

Дух есть любовь к качеству, и воля к совершенству -- во всех областях жизни: в науке, в искусстве, в политике. Не всякое воодушевление -вдохновенно: одушевиться может и шулер, и бандит, и палач, но вдохновение им недоступно Не всякая одержимость -- духовна: в одержимость может впасть и разбойник, и садист, и сумасшедший; но творческое вдохновение им недоступно.

Творческое вдохновение родится из любви к совершенству и воли к качеству; оно есть воля к совершенному созданию; его нельзя предписать, оно приходит только в божественной свободе. Оно есть состояние свободной духовной любви, творчески напрягающей все силы человека. Вот почему вдохновение так близко к молитве и к подвигу. Оно есть веяние силы Божией в нас. И именно поэтому так плоски, так мертвы, так штампованно-механичны, так безвдохновенны и бесплодны проявления безбожников: пошлы и тривиальны их книги, механичны и мертвенны их картины, штампованны ,и плоски их речи, искусственно-фальшив их пафос, бесплодны, обманны, декоративно-рекламны их труды и создания.

Безбожное человечество есть безвдохновенное человечество. И ныне мы переживаем его кризис.

Я сказал далее, что вера в Бога и общение с Богом есть главная опора настоящей, истинной науки.

Почему? Во-первых, потому, что наука есть дело вдохновения. Все великое, все перевертывающее, глубокое создано вдохновенными людьми, людьми, которые воспринимали науки как ответственное служение, которые духовно любили свой предмет и духовно изумлялись его красоте, сложности, богатству; людьми, /которые видели в мире не плоскую машину, скудную, простую и убогую, как их рассудок, но живую, сложную, сокровенную тайну. Я хочу этим сказать, что истинный ученый не только не отрицает тайну мироздания, но постоянно созерцает ее. Я хочу сказать больше: истинная наука рационалистична только по завершающему, последнему орудию своему, по мысли, но основной предпосылкой ее является чувство тайны, чувство любви, чувство преклонения, чувство восторга перед совершенством.

Один из глубокомысленнейших историков 19-го века Томас Карлейль высказал это пряуо: "Человек вообще не может знать, если он не молится чему-то в определенной форме. Нет этого -- и все его знания оказываются пустым педантством, сухим чертополохом".

Карлейль прав по самому существу дела. И если наша земная наука совершила столь великое за несколько сот лет, то лишь потому, что ее величайшие умы были верны этому требованию и завету. Вот несколько доказательств тому.

Коперник пишет: "Созерцая мысленно великолепный порядок мироздания, управляемый с Божественной Премудростью, кто не почувствовал бы, что постоянное созерцание его и, так сказать, интимное общение с ним, возводят человека к Высшему и к восхищению перед всезиждущим Строителем вселенной, в Котором пребывает высшее блаженство и Который есть венец всякого добра".

Бэкон утверждает: "Только поверхностное знание природы может увести от Бога; напротив, более глубокое и основательное ведет нас назад -- к Нему".

Галилей записал: "И Священное писание, и природа исходят от Божественного Слова; первое -- как внушение Святого Духа, вторая -- как исполнительница Божиих велений".

У Кеплера находим: "В творении -- я касаюсь Бога, как бы руками".

У Бойля читаем: "Истинный естествоиспытатель нигде не может проникнуть в познание тайн творения без того, чтобы не воспринять Перст Божий".

Дюбуа Раймон говорит: "Только божественному всемогуществу можем мы достойно приписать, что оно до всякого представимого времени создало всю материю посредством творческого акта".

Подобные суждения мы находим почти у всех великих создателей современного естествознания.

То, что создала наша наука, есть порождение искренней, хотя иногда и прикровенной, религиозности. Великий ученый есть вдохновенный ученый, вдохновенно верующий в Бога и созерцающий тайны Его мира. Истинная наука не только не исключает веру в Бога, но предполагает ее в душе человека. Вера дает ученому:

творческое изумление (Аристотель),

живое чувство тайны,

истинную ответственность,

подлинную осторожность в суждениях,

предметную скромность,

волю к подлинной истине,

силу живого созерцания.

Ученый, который воображает, подобно современному безбожнику, будто все просто так, как его плоская мысль, и будто он все понял и объяснил несколькими материалистическими схемами, есть жалкая карикатура на ученого; ничего он не создаст, кроме обезьяньей и рабской "науки".

Только "полунаука" (Достоевский) уводит от веры; истинная наука предполагает ее и возвращает к ней. Я сказал далее, что общение с Богом есть главная основа чистой и могучей совести, а потому и всей человеческой нравственности и добродетели.

И действительно, все великие учители добра свидетельствовали о том, что они воспринимали голос совести как глас Божий в душе человека. Пусть не думают, что это была "иллюзия". Но если кто-нибудь захочет настаивать на этом скептическом предположении, то он должен помнить, что он обязан проверить его в подлинном опыте совести. Иначе его сомнение будет лишено серьезного значения.

Если кто-нибудь ходит по берегу, а в воду не вступает, то вряд ли стоит выслушивать его замечания о том, что "вода, может быть, не мокрая, а сухая". Подобно этому проверить и удостоверить божественную природу совести можно, только вступив в возмущенные ангелом воды совестной купели6. Только душа, окунувшаяся в эти благодатные воды, способна судить о божественности и божественности совестного гласа.

Кто вступает в недра совести, тот испытывает силу и благодатность дуновения Божия. От этого дуновения у него подъемлются власы и священный хлад сковывает уста его. С огнем в сердце и с онемевшими устами, теряя себя в таинственных изволениях своей совести, он начинает неошибочно чувствовать, в какую сферу он вступил и к какому порядку он приобщился.

Это не случайно, что безбожники отвергают вместе с Богом и верою и начало совести, и самое различение добра и зла. Опыт совести неминуемо увел бы их к Богу. Видение Бога неизбежно привело бы их к совести. Ибо совесть есть начало духовной любви, не ошибающейся в своем видении, а духовная любовь есть единственно верный путь к Богу. Совесть есть начало духовной свободы и самодеятельности в человеческой душе, начало божественного освобождения человека от всех земных корыстей и страхов, а это начало неприемлемо сынам погибели и ненавистно им.

Противопоставляя далее наше религиозное понимание мира позиции современного безбожия, я сказал, что восприятие Бога есть подлинное месторождение всякого окрыленного, гениального искусства.

Поистине нет, не было и не будет великого искусства без вдохновения -ни поэзии, ни живописи, ни музыки, ни архитектуры. Вдохновение же есть состояние не мутной взволнованности страстей, не телесного томления или возбуждения, но состояние предметной чуткости и зоркости, состояние восторга перед раскрывшейся тайной и отстоявшейся глубиной. Во вдохновении человек духовно презирает божественное обстояние.

Корни художественного искусства заложены в той глубине человеческой души, где проносятся веяния Божьего присутствия. Пусть поэты, выражаясь условно и аллегорически, относят эти веяния к "музам", к "Аполлону" или к иным язычески поименованным "небожителям"... Пусть встречаются великие поэты, живописцы и музыканты, которым не удалось церковно оформить свое художественное общение с Богом... Это остается их личной неудачей. Их искусство же, если оно действительно велико и глубоко, всегда носит в себе следы веяния Божия, Его присутствия, Его благодати. И не только тогда, когда они заимствуют свои темы и сюжеты из сферы религиозно-церковного опыта, но и тогда, когда они пишут на "светские" темы и сюжеты.