Страница 3 из 7
— Привет.
— Здорово, — очень тихо отозвался Уолтер.
— Отличный денек.
— Похоже на то, — улыбаясь, сказал Уолтер. Но с места не сдвинулся. Он стоял, держа свои длинные, тонкие пальцы на боках и предоставив ветру гулять в убористых рядах своих черных волос, пока наконец, белый паренек не сказал:
— Плюхайся рядом!
— Спасибо, — ответил Уолтер, немедленно повинуясь.
Паренек окинул взглядом все вокруг.
— Сегодня здесь маловато ребят.
— Лето кончилось, — осторожно заметил Уолтер.
— Да. Уроки начались неделю назад.
Они помолчали.
— Ты уже закончил школу? — спросил Уолтер.
— Да, в июне. Все лето работал, не было даже времени сходить на пляж.
— А теперь наверстываешь упущенное?
— М-да. Только вот не знаю, удастся ли загореть за две недели. В начале октября мне надо ехать в Чикаго.
— А-а-а, — понимающе кивнул Уолтер. — А я-то каждый день смотрел на тебя и думал, что ты тут делаешь.
Паренек вздохнул, лениво откинув голову на скрещенные руки.
— Что может быть лучше пляжа. Тебя как зовут? Меня — Билл.
— А я Уолтер. Привет, Билл.
— Здорово, Уолт.
На берег набежала тихая, сверкающая волна.
— Значит, тебе нравится пляж? — спросил Уолтер.
— Конечно, видел бы ты меня позапрошлым летом!
— Готов поспорить, ты тогда весь сгорел, — сказал Уолтер.
— Черта с два, я никогда не сгораю. Я только чернею и чернею. Становлюсь черным, как ниг… — Белый парнишка запнулся и умолк. На лице вспыхнул розовый румянец. — Я становлюсь совершенно черным, — неуверенно закончил он, от смущения не глядя на Уолтера.
Тряхнув головой, Уолтер тихонько, почти грустно рассмеялся, показывая, что не обратил внимания на обидные слова.
Билл с удивлением посмотрел на него:
— Что тут смешного?
— Ничего, — ответил Уолтер, глядя на бледные длинные руки, едва загорелые ноги и белый живот паренька. — Абсолютно ничего.
Билл растянулся, словно белый кот, стараясь вобрать в себя побольше солнца, чтобы оно прогрело каждую его расслабленную косточку.
— Сними рубашку, Уолт. Погрейся на солнышке.
— Нет, не могу, — сказал Уолтер.
— Почему?
— Я обгорю, — ответил Уолтеp.
— Ха! — воскликнул белый паренек. И тут же, спохватившись, быстро отвернулся, заткнув себе рот ладонью. Он потупил взгляд, потом снова поднял глаза. — Прости, я думал, ты шутишь.
Уолтер опустил голову, моргая своими длинными красивыми ресницами.
— Все в порядке, — сказал он. — Я знал, что ты так подумаешь.
Билл посмотрел на Уолтера, как будто видел его в первый раз. Не зная, куда деваться от смущения, Уолтер подсунул свои голые пятки под ягодицы, потому что они показались ему вдруг поразительно похожими на коричневые галоши, коричневые галоши, потрепанные бурей, которая будто так и не началась толком.
Билл смутился.
— Я никогда об этом не задумывался. Я не знал.
— Да-да, мы тоже обгораем, — сказал Уолтер. — Стоит мне только скинуть рубашку, и — бац! — я уже весь в волдырях! Честное слово, мы обгораем.
— Черт бы меня побрал, — сказал Билл. — Черт меня дери. Я должен был это знать. Похоже, мы не слишком задумываемся о таких вещах.
Уолтер просеял песок в ладонь.
— Нет, — медленно произнес он, — похоже, не слишком.
Он поднялся.
— Ладно, пойду-ка я лучше обратно в гостиницу. Надо помочь матери на кухне.
— Увидимся, Уолт.
— Конечно. Завтра и послезавтра.
— О'кей. Пока.
Уолтер помахал рукой и стал быстро взбираться на прибрежный холм. На вершине он оглянулся. Билл по-прежнему лежал на песке, чего-то ожидая.
Уолтер закусил губу и встряхнул пальцами.
— Господи, — сказал он вслух, — этот парень просто чокнутый!
Когда Уолтер был совсем маленьким, он уже тогда пытался изменить порядок вещей. Как-то учительница в школе сказала, указывая на рисунок с рыбой:
— Обратите внимание, как обесцветилась и побелела эта рыба из-за того, что многие поколения ее предков плавали глубоко в Мамонтовой Пещере. Она слепа, ей не нужны зрительные органы, и…
В тот же день, много лет назад, Уолтер во весь дух примчался из школы домой и в нетерпении укрылся наверху, в чердачной каморке мистера Хэмпдена, дворника. Снаружи вовсю палило горячее алабамское солнце. Уолтер свернулся клубочком в этой нафталиновой темноте, слушая, как барабанно стучит его сердце. По пыльным доскам прошуршала мышь.
Он все понял. Белый человек, работающий на солнце, становится черным. Черный мальчик, прячущийся в темноте, становится белым. Ну конечно! Логично? Логично! Если что-то происходит одним образом, то другое должно происходить другим образом, верно?
Он лежал на этом чердаке, пока голод не заставил его спуститься вниз.
Уже стемнело. Зажглись звезды.
Он внимательно посмотрел на свои руки.
Они были по-прежнему коричневыми.
Ничего, подождем до утра! Это не считается! В темноте разницы не увидишь, нет, сэр! Подождем, подождем! Вдохнув полной грудью, остаток пути вниз по лестнице этого старого дома он проделал бегом, помчался скорей через рощицу в мамину хибарку и, не вынимая рук из карманов и не открывая глаз, скользнул в кровать. Он много думал, прежде чем заснуть.
Утром он проснулся в клетке из солнечных лучей, проникших сквозь единственное тесное окошко.
Его руки лежали поверх рваного лоскутного одеяла все такие же черные-пречерные.
Испустив тяжкий вздох, он зарылся лицом в подушку.
Каждый день после полудня Уолтера снова и снова тянуло на набережную, и каждый раз он делал огромный крюк, аккуратно обходя стороной торговца хот-догами и его тележку.
Происходит что-то очень-очень важное, думал Уолтер. Что-то меняется, эволюционирует. Он всматривался в мельчайшие детали умирающего лета, и что наводило его на глубокие раздумья. Все время до самого конца этого лета он пытался вникнуть в его суть. А осень уже вставала прибрежной волной, нависала над его головой и парила, вот-вот готовая обрушиться.
Каждый день Билл и Уолтер болтали вдвоем, так шел час за часом, а их руки, державшиеся рядом, начинали походить друг на друга, что до странности радовало Уолтера, который завороженно наблюдал, как происходит это превращение, которое Билл заранее планировал и ради которого так терпеливо тратил свое время.
Билл чертил на песке рисунки бледной рукой, которая день ото дня становилась все чернее. Солнце окрасило каждый ее палец.
По субботам и воскресеньям приходили и другие белые парни. Уолтер хотел было пройти мимо, но Билл окликнул его и сказал, чтобы он оставался, черт побери! И Уолтер играл вместе с ними в волейбол.
Лето купало их в горячем пламени песка и зеленом пламени волны, пока не выполоскало их и не отлакировало дочерна. Впервые в своей жизни Уолтер чувствовал себя частью людской общности. Людей, которые по своему выбору влезли в его кожу и приплясывали, становясь все черней, по обе стороны от высокой волейбольной сетки, перебрасывая через нее мяч и заливистый смех, в шутку боролись с Уолтером, подначивали его и сталкивали в море.
Наконец однажды Билл похлопал Уолтера по запястью и вскричал:
— Смотри, Уолтер!
Уолтер посмотрел.
— Я чернее тебя, Уолт! — с удивлением воскликнул Билл.
— Черт возьми, черт меня побери, — бормотал Уолтер, переводя взгляд с одного запястья на другое. — М-м-м, хм, хм. Да, сэр, ты чернее меня, Билл. Точно, чернее.
Пальцы Билла задержались на запястье Уолтера, лицо вдруг приняло какое-то ошеломленное, слегка нахмуренное выражение, нижняя губа отвисла, а мысли лихорадочно замелькали в глазах. С резким смехом он отдернул руку и перевел взгляд на море.
— Вечером надену белую спортивную рубашку. Она будет шикарно смотреться. Белая рубашка с моим загаром — просто класс!
— Клянусь, это будет красиво, — сказал Уолтер, стараясь рассмотреть, на что же так уставился Билл. — Многие цветные носят черное и рубашки винного цвета, чтобы их лица казались белее.