Салажонок

Командир вернулся на мостик тихим и сконфуженным, команда разошлась. Ей тоже было неловко.

- Давайте сниматься, - предложил Лайцен, и командир покорно стал к телеграфу. Попробовали дать задний ход, но отказались: винты задевали о грунт. Попробовали шестом обмерять глубины, и вышло: шесть футов кругом, а под носом - пять.

- Товарищи, что же делать? Подождем? - спросил командир. Всем своим видом и всем своим голосом он извинялся. Распоряжаться без ведома товарищей Лай-цена и комиссара он больше не собирался и в этом хотел их уверить.

- Ладно, подождем, - подтвердил Лайцен. - Утром нас увидит буксир, который стоит у дежурной плавучей батареи. Утром будем сниматься.

- Есть, - ответил командир. - Разрешите...

- Силуэт с левого борта, - вмешался Васька. Сердце его яростно колотилось, но он старался говорить, как Лайцен.

Слева в темноте, качаясь, скользило низкое черное тело. Сразу отсверкали пять длинных вспышек и три коротких.

- Ноль, слово, - прочел Васька. - Наш опознавательный. Свои.

- Ответь, - распорядился Лайцен.

Васька поставил аккумуляторный фонарь на поручень и ответил. Отвечал он больше для порядка. Из темноты уже доносился измененный мегафоном голос:

- На "Интере"!

- Есть на "Интере"! - откликнулся Лайцен.

Силуэт подошел почти вплотную и оказался истребителем. Только тогда командир понял, что не успел испугаться. Понял и шумно вздохнул.

- Почему вы под берегом? - спросил истребитель.

- Сидим, - объяснил Лайцен. - Кто говорит?

- Истребитель "Смелый". Командир Ситников.,, Флот в полном составе выходит за косу...

- Передайте комфлоту: своими силами сняться не можем.

Истребитель вдруг дал ход.

- Есть!.. Вас все равно оставляли у косы. Флот выходил в открытое море, флот шел на врага, и истребители были впереди. Васька не вытерпел:

- Ситников! Возьми!

Но Ситников не ответил. Его больше не было. Ни его, ни "Смелого". Была сплошная чернота. - Эх! - сказал Васька.

Глава четвертая

Носовой кубрик "Смелого" до отказа был набит мешками с нехитрой провизией, ящиками пулеметных лент, кисло пахнущим мокрым дождевым платьем и уставшими за поход, насквозь промокшими людьми. Тяжелый табачный дым тучей качался под подволоком, узкими струями тянулся к открытым иллюминаторам. Комиссар Дымов говорил:

- Таганрогский залив, значит, наш. Перегорожен от Белосарайки и до самой Долгой минным заграждением и батареями. Охраняется всей нашей морской силой, Верно?

- Верно, - согласился Васька, только что вернувшийся с "III Интернационала". От сложных запахов кубрика ему хотелось чихать, но он сдерживался, - комиссар говорил об интересном.

- Значит, мы можем по нем производить какие хочешь перевозки. К примеру, хлеб из Ейска сюда возить, - и, разъяснив все преимущества владения морем, Дымов закончил: - Флотилии тоже лафа: ни тебе нечаянного нападения с моря, ни тебе прорыва в наш тыл. Сиди, значит, смирно и достраивай корабли. Так, что ли?

- Так, - подтвердил старшина, моторист Суноплев, но Дымов, искоса на него взглянув, усмехнулся:

- Врешь. Не так. Сидеть нам не приходится. Не такая война. На скорость надо брать. Достраиваться в ходу будем, даже в бою. Оборону кончили - теперь пойдем наступать.

- Наступали вчера ночью, - ответил желчный рулевой Скаржинский, наступали, да прямо во что не надо и наступили.

В неопределенных его словах звучало недовольство походом, истребителем и всем на свете. Поэтому комендор Совчук, по природе оптимист, прищелкнул языком:

- Ой, цаца сахарная!

- Верно, что сахарная, - поддержал второй комендор, Савша, - от дождя размок и пузыришься.

- Ни к чему поход был, - уперся Скаржинский.- Зря народное топливо пожгли. Ходили ловить белый дозор, а поймали свою "Свободу". Ладно, еще не расколотили.

- Не ты командовал, - вмешался Ситников. - Ты бы распорядился. Белым дал бы приказ всю ночь на якоре стоять, а "Свободе" тридцать узлов ходу наворачивать.

Комиссар поднял руку:

- Стой! Не туда понес. По порядку разъяснить надо, - и, повернувшись к Скаржинскому, принялся разъяснять операцию.

Сложностью она не отличалась. Белые выставили перед Бердянском дозор канлодку. Чтобы ее поймать, красная флотилия в полном составе вышла за Белоса-райскую косу. По плану должны были пройти под берегам и, обойдя неприятеля, на рассвете напасть на него с тыла. Неприятель, однако, за ночь перешел на четырнадцать миль к весту. Поэтому обход не вышел.

- Планщики, - пробормотал Скаржинский, но комиссар не остановился.

- "Свободу" поймали - это верно. Между прочим, хорошо, что поймали. У ней машина скисла. Не мы - белые взяли бы на буксир.

Скаржинский кивнул головой:

- То-то и есть. Всякий поход эта самая "Свобода" балаганит. А почему, спрашиваю? Потому - не налажена. Все гонят да гонят. Срочность?

- Срочность! - подхватил тоже недовольный Суслов. - Знаю я, откуда она такая взялась. Прикатило из Москвы начальство, товарищ коморси, бабушке твоей мерси. Ему что - ему только командовать да подгонять.

Коморси - командующий морскими силами республики- действительно прибыл из Москвы специальным поездом и действительно обладал стремительным характером. Благодаря штабным писарям он был отлично известен на судах флотилии.

- Говоришь - коморси? - спросил комиссар, и Суслов под его взглядом съежился. - Белым, значит, надо дать передышку. Так, по-твоему?

Суслов не ответил, а Скаржинский заговорил извиняющимся голосом:

- Я ничего. Однако надо бы сперва наладиться. Иначе какой толк?

Комиссар взглянул на часы. Времени оставалось немного.

- Оно, может, и надо, да некогда. - Вынул из кармана табак и бумагу, скрутил и прикурил у Суслова.- Сейчас, кстати, опять пойдем. Истребители, два сторожевика и минная баржа. Заграждение будем белым под нос ставить - перед самым Керченским проливом.

Совчук тяжело свистнул. Скаржинский сказал:

- Это пожалуйста.

Васька от восхищения выругался, а Ситников встал:

- Суноплев, готовь моторы!

Наверху лил мелкий дождь. На палубе соседнего "Зоркого" огромный начальник дивизиона блестел черным дождевиком. С ним разговаривал маленький человек в сером пальто с поднятым воротником.