Салажонок

- Плохо, комиссар, без бензина, - сказал голос Дудакова.

- Баку теперь наш. Бензин будет, - ответил комиссар, и Васька узнал: это был Дымов. Узнал и похолодел - вышибет. Вышибет, как раз когда начиналась настоящая служба.

Васька хотел спрятаться в тень, но не успел. Дымов вышел прямо на него:

- Ты здесь что?

- Сигнальщик на "Смелом", - твердо ответил Васька. Он стоял прямо и в упор смотрел на Дымова. Глаза опускать не годилось.

- Так, - сказал Дымов и задумался. Васька терпел долго. Потом на шаг отступил и с отчаяния сплюнул, как всегда, когда бывал доведен до крайности.

Дымов обернулся к Дудакову:

- Говоришь, пойдет на этой-то смеси? - и толкнул бочку ногой.

Васька вздохнул полной грудью: Дымов оставил. Пронесло. . Подошел к краю стенки и спрыгнул вниз на палубу "Смелого". Она чуть ходила под ногами, и это ощущение было великолепно. Она стала живой.

Принимали горючее и прибирались до шести утра. За это время были спущены "Зоркий", "Жуткий", "Прочный" и "Счастливый" - все истребители дивизиона, все, как один, серые и плоские. В шесть часов Дудаков и Дымов пришли на "Смелый". Дудаков прямо прошел в рубку.

Отзвенел машинный телеграф, и сразу взревели два мотора. "Смелый" затрясся и как-то затих, только слегка вздрагивал и толкал. Оглянувшись, Васька остолбенел: стенка быстро оседала назад.

- Лево, - скомандовал Дудаков. - Одерживай... Так держать. - И истребитель проскочил в ворота.

- Вот черт, - опомнился Васька.

Загудел третий мотор, затряс палубу и тоже затих, включившись на передний ход. За кормой поднялась стена пены, а нос одним рывком выскочил из воды. Теперь казалось, что весь корпус пробует выскользнуть из-под ног. Чувствовалось, как он тянет вперед.

- Около двадцати, - сказал Дудаков. Расправил бороду и добавил: - Поднимем еще сколько-нибудь.

- Хорош, - ответил вцепившийся в рубку Дымов.

Они стояли нагнувшись вперед, грудью в ветер, а мимо них по обоим бортам летела вогнутая блестящая вода. Справа промелькнул красный треугольный бакен. Промелькнул и зарылся в налетевшей на него пене.

- Курс чистый вест, - приказал Дудаков, и "Смелый" круто свернул.

На повороте Васька чуть не вылетел за борт, а на новом курсе вдруг начало бить. Короткий удар, с носа ливень брызг, прыжок и снова удар. "Смелый" пошел против волны.

- Хорош! - громче, чем в первый раз, сказал Дымов. Даже он опьянел от ветра и быстроты.

- Неплох, - ответил Дудаков. - Ситников, не катайся на курсе!

Из машинного люка вдруг высунулась голова Суноплева, взъерошенная и лоснящаяся. Он подмигнул и захохотал:

- Даешь! - И сразу исчез.

Корпус дрожал все сильнее, вода и пена по бортам смешивались в сплошную ленту, ветер гудел полной мощью трех моторов по полтораста сил.

- Все двадцать пять, - сказал Дудаков, но в голосе его было удивление и почти тревога.

Внезапно зазвонил машинный телеграф. Какого черта он звонит, когда с рубки его никто не трогал? Указатели два раза прокатились по всему циферблату и стали на "самый полный". Потом из переговорной трубы кто-то закричал петухом.

Дымов посерел, а Дудаков склонил голову, точно прислушиваясь. Даже Васька начал понимать, что творится неладное. Обеими руками стиснул поручень и от неожиданного испуга закрыл глаза.

Дудаков шагнул к телеграфу. Схватился за ручки и поставил их на "стоп", но телеграф ответил: "Самый полный вперед". Снова Дудаков приказал стопорить, и снова взбесившийся телеграф отказался. "Смелый" уже не дрожал, а прыгал. Он ревел, рвался вперед, подбрасывал и бил.

Комиссар Дымов, шатаясь, добрался до машинного люка. Распахнул его, повернулся и, пятясь, сполз вниз.

Почти сразу же моторы стали. "Смелый" грудью ударил в волну, в последний раз вздрогнул и остановился.

Море лежало ровное, почти без зыби, и это было неожиданностью. Еще большей неожиданностью была тишина. Она давила на уши и угнетала.

- Дела! - вздохнул Ситников. Бросил штурвал и распрямил затекшие пальцы. Невиданные дела!

Из машинного люка показалась голова Дымова. Он вылез так же не спеша, как влезал. За ним выскочил мокрый и красный Суноплев.

- Товарищ начальник, - заговорил Дымов. - По возвращении в порт передадим машинную команду в ревтрибунал. Перепились!

- Да что ты! - вскрикнул Суноплев. Он с трудом держался на ногах, но от страха трезвел. - Разве ж это можно? Я же коммунист!

- Все равно. - Дымов поднял руку и щелкнул пальцами. - Вот что дадут. Товарищ начальник, домой не пора ли?

- Стой ты! - закричал Суноплев, бледнея. - Я ж тебе говорю: никто не пил! Это от моторов. Мы ведь пробные краники открывали...

- Хватит, - отрезал Дымов. - После поговоришь. Ступай в моторы.

Но Суноплев остановиться не мог:

- Да ты пойми - это ж пробные краники. Из них ведь газом бьет. И от мотора, от всего... ты пойми... - и, захлебнувшись, замолк.

- Петуховина! - вдруг сказал Дудаков и, лодумав, добавил: - Комиссар, проверить надо. Ситников, ходи отсюда до входного бакена и назад.

С начальником и комиссаром дивизиона в машинном помещении "Смелый* на среднем ходу описал две широких петли. Когда во второй раз подходили к бакену, Дудаков вылез из машинного люка. Вылез и помог подняться Дымову.

- Отрава чертова, - покачнувшись, сказал Дымов. Дудаков замотал головой и протер глаза. Потом хриплым голосом приказал:

- Веди к фарватеру в гавань... Слышишь, Ситников?

- Есть! - ответил Ситников и переложил руля.

- Вот так ящерица, - пробормотал Дудаков. - Слушай, комиссар, опасно это. На трех моторах вовсе нельзя ходить: еще отравятся газом.

- Что делать-то? - спросил Дымов. Он держался прямо и говорил медленно, видимо, с трудом.

Дудаков напряженно подумал, но махнул рукой:

- Может, вентиляцию, может, еще что. Сейчас не могу. Дома изобретем.

Изобретать, однако, не пришлось. Вернувшись в порт, на стенке над истребителем увидели шесть железнодорожных цистерн бензина.

- Кончена петуховина, - сказал Дудаков, под этим диковинным словом разумея занятные, но, с точки зрения службы, нежелательные приключения. Он не ошибся: для флотилии наступил деловой период.