Страница 39 из 86
Солдаты, а многие были из совсем недавно освобожденных территорий, по-разному реагировали на этот приказ: большинство жаждало жестокой мести, но форма приказа была столь гуманна, что это чувство невольно передалось большинству и наблюдать поведение наших военных в Германии было даже интересно. По ходу своего рассказа я опишу некоторые эпизоды, но могу сразу отметить, что в тех коллективах, где мне приходилось быть, таких зверств, о которых писали и до сих пор пишут на Западе, я не видел.
Новый маршрут — Кольно, примерно 60 километров. Опять мы в правом боковом дозоре идем вдоль немецкой границы на юг. Остряки показывают на стрелку компаса и говорят, что там будет теплей. Все дружно смеемся. Граница от нас иногда в одном или в двух километрах, а иногда — в пятистах метрах. Кругом тишина и, конечно же, все мы уверены, что немцы уже приготовились и ждут.
Мы появились на окраине Кольно рано утром и в это же мгновение мимо нас в сторону границы двинулась колонна танков с десантом, а следом сопровождавшие их самоходные орудия. Полк повернули вправо и следом за этой бронированной колонной мы спустились к небольшому мостику, за которым стоял полосатый квадратной столб с орлом и надписью: «ДОЙЧЕ РЕЙХ».
В колонне дивизии полк шел головным и, перейдя границу, развернулся двумя батальонами в боевой порядок по обе стороны дороги. Мы всем взводом шли по дороге, опережая метров на 500 цепи стрелковых рот.
Входим в первую немецкую деревню Фишборн, совершенно целехонькую, только со следами танковых гусениц на утоптанном снегу. Жителей не видно, улицы пустынны, быстро проверяем дома. Пусто. Горят дрова в печах, а в кастрюлях кипит какое-то варево, в домах тепло, сухо, чисто, а людей нет. Заглядываем в сарай, подвалы, нигде никого. Дом за домом, уже окраина, пусто, будто только что вышли все сразу.
Вдруг из большого дома выходит старуха вся в черном с клюкой и быстро идет навстречу, не обращая на нас никакого внимания, проходит мимо. Половинкин сделал шаг, загородив дорогу, спрашивает по-немецки:
— Извините, мамаша, а где же жители?
Не останавливаясь, старуха отвечает, обходя его:
— Ушли все от Иванов. Туда, в лес, — и махнув рукой в сторону далеко видневшегося леса, быстро удалилась.
Майор Шевченко, заместитель командира полка, у которого, как говорили, в Бресте в 1941 году расстреляли жену, детей и мать, догнал нас верхом:
— Хлопці, ви бачили першу німкеню?
Мы в растерянности: бегали по домам, боялись засад, снайперов, других подвохов и вдруг — никого.
Нас догоняют батальонные цепи, мы быстро уходим из деревни и опять разворачиваемся в прежнем порядке, но более кучно, переговариваясь на ходу. Впереди слышны редкие выстрелы танковых пушек и разрывы снарядов.
— Откуда у них столько продуктов? Ведь нам говорили, что население в Германии голодает, — произносит вслух кто-то из солдат то, о чем мы все думаем.
И впрямь, подвалы буквально заполнены большим количеством домашних консервов: мясных, овощных, фруктовых. На специальных крюках, как по ранжиру, висят свиные копченые окорока и большие пласты сала. В кладовых мешки с мукой, крупами, бочонки со смальцем, в сараях куры, гуси, кроли и, конечно же, большое количество черно-белых коров. Мы ничего не трогали, хоть уже были голодные: боялись отравы.
— Молчи, лучше смотри, где немца поймать, да поживей.
Поймаем, тогда и спросим, — неуверенно отзывается Соловьев, то ли не верит, что немца поймаем, то ли, что скажет он правду.
— А вообще-то они со всей Европы стянули к себе все, что можно, — продолжает Володя.
Мы молчим, каждый думает по-своему, и проходим через узкую полоску леса. Выходим на поляну, стараемся прижаться к опушке и вдруг все видим горящий танк Т-34 с оторванной и валяющейся рядом башней. Бросаемся к нему, внутри разорванные тела танкистов в еще дымящихся комбинезонах. Один лежит между танком и башней, видно выброшенный взрывом.
По шоссе идут наши с Зайцевым во главе. Мы показываем издалека лопатки, спрашивая таким образом разрешения похоронить, но он машет руками, указывая направление вперед. Долго и молча идем по опушке никого не встречая, уже устали, но мелькающая вдалеке на дороге основная группа не оставляет никакой возможности передохнуть или отстать.
— Наверное, немецкая разведка засекла наш взвод во главе с младшим лейтенантом, когда мы переходили границу, и успела сообщить об этом главным силам. А они драпанули и уже занимают оборону в районе Берлина, оставив Пруссию нам, — серьезным голосом балагурит Соловьев.
Мы тихонько смеемся, у нас еще от пережитых за день впечатлений не прошло напряжение, но совсем скоро, через пару дней мы станем другими, почувствовав свою силу и уверенность.
Ночуем в лесу, опять в каком-то хозяйстве, похожем на лесничество с лесопильным заводом. В охранении целые роты от батальонов, а мы рядом со штабом охраняемся ротой автоматчиков, которые в открытую ругают нас. Терпим, но спим целую ночь.
Затемно поднимаемся, почти на ходу кушаем и опять движение вперед. Замен в группах Зайцев не производит, мы уже привыкли друг к другу и хорошо взаимодействуем не только внутри, но и с головной заставой. Стало светать и тут же громыхнуло, опять бьют ганки, что-то рвется и где-то впереди поднимаются огромные тучи черного дыма. Проходим несколько километров и видим горящие цистерны с горючим на железнодорожном перегоне.
К полудню входим в первый немецкий городок — Иоханесбург — жителей опять нет. На улицах танки, большинство домов заняты, кое-как размещаемся в сараях, говорят, что будем отдыхать до следующего утра.
Неожиданно появляется Половинкин на мотоцикле «цундап» с пулеметом на коляске и пристегнутой полной канистрой.
— Садитесь, прокачу. Я до войны был чемпионом Ленинградского военного округа по мотоспорту, так что не бойтесь, — весело приглашает Александр и тут же добавляет. — Законы войны: одни воюют, а другие трофеи собирают. На станции этих машин штук тридцать, всем хватит.
Мы гурьбой человек шесть-семь цепляемся кто за что и катим по улице, выезжаем за город. Шоссе покрыто льдом, но Александр уверенно газует, набирая скорость. Отъехали с километр, кто-то кричит, что дальше нельзя, можем приехать к немцам. Не вписываясь в крутой правый поворот, Половинкин направляет мотоцикл в глубокий кювет и нас, как из катапульты, выбрасывает на толстый снежный наст. С хорошо помятыми боками и ушибами вытаскиваем мотоцикл, возвращаемся к своему сараю и останавливаемся от удара о его стену.
Рано утром опять движение вперед, но полк уже идет походной колонной: дивизионная разведка сообщила, что немцев в нашей полосе нет на расстоянии 20 км. Впереди полка 2-й батальон, мы впереди него примерно на один километр в том же порядке. Идем, приглядываясь к ориентирам на местности, чтобы не пропустить злополучный двадцатый километр.
Совершенно открытый участок дороги, из леса к ней подходит невысокая насыпь с узкоколеечным полотном, не обозначенная на карте. В лес не идем, спускаемся к дороге, видим подходящий наш взвод, обходим насыпь и в этот же момент попадаем под длинную пулеметную очередь. С первого раза у него не получилось, и мы успеваем отскочить за насыпь, бежим, согнувшись вдоль нее к лесу, последние десятки метров почти ползком. Вскакиваем в лес с огромными соснами, на нас белые маскировочные костюмы и мы понимаем, что слишком заметны на фоне деревьев. Быстро, где ползком, а где от дерева к дереву, пробираемся к тому месту, откуда стрелял пулемет. Наконец видим их, человек 12–15 в длинном окопе с хорошим высоким бруствером, в белых зимних куртках, прильнувших к двум пулеметам, автоматам и одного со снайперской винтовкой. Соловьев тычет пальцем себе в глаз, потом в грудь, а затем два раза в небо. Мы понимаем его: снайпера беру на себя и стрелять одиночными выстрелами.
Мы уже знаем, что такое частая стрельба одиночными выстрелами: однажды на учениях нам показали наступление роты автоматчиков, которые шли и вели одиночную стрельбу. Ошеломит кого угодно и стрелок не чувствует себя беззащитным при перезарядке, и расход боеприпасов в несколько раз меньше.