Страница 80 из 157
– Ты что? – удивленно спросил Степан.
– Ты как рвешься куда-то... Постыла тебе я...
– Да войско же, Марья! Ведь не в бобки играемся – рать! Воеводу я недобитком оставил. Боюсь, убежит!..
Сквозь слезы она засмеялась.
– Воевода бежит от тебя, а ты же страшишься! Али на долю тебе иных воевод не осталось? Не гончий пес ты – за зайцами по полям гоняться. Укажи – его и твои есаулы поймают, к тебе приведут! Всюду сам, всюду сам – не каменный тоже и ты! Наумыча, что ли, послал бы, ведь самому тебе надобен тоже когда-то покой! Сережка да Боба небось воеводу к тебе на веревке уже волокут!
Марья опять обняла, оплела, прижалась.
– Постеля ждет, Машка твоя по тебе вся иссохла... Али больше тебе не люба?! – шептала она, ласкаясь.
– В бабьих баснях русалки такие бывают: косой заплетут, травой водяной запутают, зацелуют... Зелье мое ты отравное, Машка!
Усталый от битвы, радостный боевой удачей, слегка захмелевший атаман не долго противился ее уговорам.
«Али мои есаулы похуже князей в бою! Добьют без меня воеводу. И вправду, Наумыч двоим только верит – себе да мне!» – оправдывал себя Разин, когда Марья снимала с него саблю и пояс.
Казаки стояли в Симбирске.
По утрам над Волгой вздымался белый туман и низко стелился над желкнущими лугами и над жнивьем. Рубленый острожек на вершине симбирской горы по-прежнему все держался под началом окольничего Милославского.
Разин поставил перед собою задачу – взять острожек, прежде чем на выручку к Милославскому придут другие воеводы.
Сюда, в Симбирск, к Разину что ни день стекались отряды восставших крестьян, чувашей, мордовцев и черемис. Толпами приходили они со своими луками, стрелами, с копьями, топорами и просто с косами, по пути сжигая поместья русских "дворян и бояр и своих служилых и владетельных мурз и князьков, убивая приказных людей.
Еще из Саратова Разин выслал нескольких атаманов со своими письмами в уезды Оки и Поволжья. Теперь поднимались уезды, вели к нему людей и устраивали засады и засеки по дорогам, по которым подходили дворянские и стрелецкие полки из Москвы и больших городов...
Из Симбирска Разин выслал еще нескольких атаманов, которые осаждали крепости и городки далеко впереди Симбирска.
От Астрахани разинцами был пройден уже втрое более дальний путь, чем оставалось пройти до Москвы.
Воеводы бежали из городов, бежали с отрядами ратных людей, дворян и стрельцов в Арзамас, который стал главным гнездовьем дворянских сил, собиравшихся против Разина...
Как-то раз Степану пригнали четверку сплошь вороных, грудастых и тонконогих породистых жеребцов.
– Отколе такая краса? – спросил Разин.
– Из-под Касимова, бачка, – сказал татарин, пригнавший коней. – Указ ты писал побивать, кто в Москву собрался на службу. Мурза татарский поехал – побили...
Татарин отвязал от седла мешок, молча кинул к ногам Степана.
– Тут чего? – спросил Разин.
– Мурза башка, еще мурза-сын башка...
– Двое ехали, стало, на службу?
– Еще сто татар на конях с собой вел.
– А татары где?
– Вон тут, – кивнул головой татарин. – Твоя слобода гуляют...
Касимов был далеко впереди. Туда не дошли еще и самые удалые из атаманов, только отдельные смельчаки лазутчики пробирались в такую даль.
– А кто тебе дал наше письмо? – спросил Разин.
– Сказался купец, сам дальше поехал. Сказал, что другое письмо государю в Москву ты писал...
– А-а! Знаю того купца, – кивнул Разин.
Не доходя до Самары, один московский стрелец попросился пустить на побывку в Москву. Обещал, что поднимет Коломну и в самой Москве наделает шуму.
Наумов не советовал его отпускать, страшился измены.
– А что от него за измена? – спросил Степан. – Боярам расскажет, что мы всех бояр побиваем? И так им знатко, и мы того не таим. Извет напишет, что к нам города с хлебом-солью выходят! Не жалко, не тайность!.. Пускай идет.
И вот с пути отпущенного стрельца, из Касимова, пришла сотня татар, вот пригнали коней и привезли две головы поместных людей.
– Ну, ныне крепись, воеводы! Скопили мы силушки грозной! – хвалился Сергей, принимая вновь прибывающих людей.
– Сергей Никитич! – окликнул его воротный казак, входя в бывшую земскую избу Симбирска, которую звали теперь войсковой избой. – Из Астрахани какая-то конная сотня пришла. Пускать ли в ворота?
Воротными в тот день стояли бывшие царицынские стрельцы, которые не знали ни астраханцев, ни донских казаков и не решались сами впустить прибылых.
Сергей вскочил в седло и поскакал к городским воротам. Он взглянул на прибывших и вскрикнул от удивленья:
– Прокоп заявился! Здорово, Прокоп! Тебе бы в челне подобало с сетью, ан ты в седле атаманом.
Сергей давно уже знал, что рыбак по убожеству не сидел никогда в боевом казачьем седле, хотя говорили, что как-то в стычке с азовцами на воде он проявил довольно отваги.
– Здоровы, донские! – приветил и остальных Сергей. – Эге, Никита! Здоров, Петух!.. Ваня Скалицын! Гриша! Федюнька! Алеша Чуницын! Давно бы к нам! – воскликнул Сергей, узнавая в прибывшей сотне знакомые лица донских казаков. – Заезжайте, ребята. Воротный, впускай казаков. Ну, как там в Астрахани, Василий Лавреич? Неможет бедняга? – расспрашивал Сергей, который только заочно, из чужих рассказов, знал Уса, но по чужим рассказам его полюбил и жалел, что сам не видел его в глаза.
К городским воротам прискакал и Наумов.
– Серега, отдай донских мне, – обратился Наумов к Кривому.
– Чего ж их тебе не отдать! – усмехнулся Сергей. Он чувствовал недружбу к себе Наумова и был доволен, что может ему угодить.
Наумов любил Дон, любил донских казаков, и только донские казались ему настоящими воинами.
– Да как ты, Прокоп, снарядился?! – удивленно и радостно расспрашивал Наумов Горюнова.
– А что же, Степан! Не лыком и я шит. Ей-пра!.. Времена-то какие! Ты не смотри, что я порченый. Ныне безрукие и безногие встали за правду...
Окружение Разина составляли разные люди: крестьяне, стрельцы и посадские, яицкие и запорожские казаки, а донцы, которые были в начале похода основой войска, теперь представляли собой далеко не главную часть. Потому Наумов был особенно рад взять себе под начало новую донскую сотню, которая почти вся была из его родного Черкасска. Он считал, что в любой трудный час они будут надежней других казаков, если придется отдать свою жизнь за любимого им атамана.