Страница 65 из 157
Утес на Волге
Атаман Фрол Минаев с войском в две тысячи казаков вместе с Фролкою Разиным двинулся на Дон. В тот же день все великое войско Степана, оставив Царицын, пошло вверх по Волге.
Стоял нестерпимый зной. В полуденное время все войско располагалось между прибрежных кустов – в ивняке, в орешнике. Боба вперед по пути высылал разъезды. Дозоры Протакина скакали по сторонам Волги, оберегая со всех сторон войско от нападенья татар и от боярской засады.
После того как Харитонов прислал весть о дворянских сборах, атаманы задумчиво покачали головами, глядя на косы, рожны и вилы, которых в войске было в десять раз больше, чем пищалей и мушкетов, страшась за свой разношерстный сброд, среди которого многие не умели насыпать порох на полку и не владели саблей.
Они миновали Камышин и продолжали свой путь в верховья.
– Батька, мы на смерть ведь идем! – сказал Наумов Степану, когда остальные отстали от них. – Ты гляди, батька, Волга наша. Сколь городов: Камышин, Царицын, Астрахань... Яицко устье, захочешь, и тоже наше. Куды нам еще?! Тут бы и ставить рубеж понизовых казаков... Дон к нам пристанет, Хопер, Медведица, там – Донец, Запорожье. Куды еще больше! Слыхал ты, чай, сказку, как вороненок зарился на барана!..
– Не вороненок я, тезка! – раздраженно ответил Разин. – Гляди, борода седеет. Что же, шутки я, что ли, шутить подымаю народ!.. Как услышал, что выслали войско, так сразу в кусты? Мыслишь, бояре без драки тебе понизовья оставят?!
– Не один я так мыслю, Степан Тимофеич, – оправдываясь, сказал Наумов. – Так ведь и все казаки говорят. Сказывают – зря ты на Москву разгорелся: тебе в битвах славы искать, а казакам-де Москва к чему?!
– Чего же от меня таятся с такими речами?!
– Страшатся, батька, тебя, – признался Наумов.
– А ты, тезка, смелый! – с насмешкой ответил Разин.
– Еще, батька, я хотел тебе молвить... – несмело сказал Наумов.
– Чего еще?
– Берегся бы ты, завелись у нас в войске лазутчики от донских домовитых... Кто они – имяны я не знаю, а есть... Не схотели б тебя погубить...
Степан придержал коня и взглянул испытующе на Наумова.
– На Сережку хошь наклепать?! – грозно сказал он. – Знаете, что люблю его, вот и сеете лжу. Завидно, что он мне как брат...
– Степан Тимофеич, ведь я не сказал, что Сергей! – воскликнул Наумов. – Кабы я знал кто, то я бы и сам убил, хотя и Сережку... Не мне говорить, что тебя люблю, – о том ведаешь сам. А как войску остаться без атамана?!
– Ладно, Наумов. Слыхал ты в народе, что пуля меня не берет? Колдун, говорят... И ныне меня ни пуля, ни нож не тронет...
За Камышином они подошли к последнему рубежу, где стояли дозоры Разина. До сих пор они шли по «своей» земле, по «своей» воде. Дальше лежали боярские земли. С крутых камней, что высились над берегом Волги, казачьи разинские дозоры видели лодки, в которых сидели царские стрельцы и рейтары, высланные на разведку из Саратова. По берегам, опасаясь попасться в казацкие руки, маячили на конях саратовские драгуны. Как-то на днях разъезды драгун и разинцев встретились, но не вступили в драку, а только, крича, грозились одни другим. Драгуны кричали тогда, что в Саратове приготовлено сильное войско и много пушек...
Степан Тимофеевич призвал Еремеева, который успел купить сотню новых коней.
– Посылай, Митя, лучших своих дозорных в Саратов разведать, что там творится. Может, нас попусту только стращают, что войско. Мы тут постоим, дождемся, а чтобы нам времени не терять, пусть назад лошадей не гонят. На луговой стороне всегда стогов понаставлено пропасть. Один стог робята твои зажгут – стало, в городе войско большое. Два стога зажгут – значит, войска немного, да все-таки будет стоять против нас, если разом три стога в степи загорятся, то, значит, город преклонен к нам сам и нам мочно без боя идти. Тогда я, не мешкав, все войско вперед подниму.
Еремеев решил, что двинется сам во главе большого дозора, и Степан его отпустил...
Широкий стан раскинулся по берегу Волги. За скалистым, крутым берегом росли кустарник и лес. Вся ватага сбирала сучье, рубила корни. По лесу поднялся шум, перекличка. На луговинах паслись кони. Разинский табор растянулся на несколько верст.
Атаман подошел к костру, где сидела кучка астраханских стрельцов.
– К нашему котелку просим, батька, садись! – обратился один из них.
Остальные сидевшие и лежавшие у костра – их было с десяток – вскочили на ноги при виде высокого гостя, засуетились, стараясь ему угодить, накидали одежды – было б на чем сидеть.
Степан засмеялся:
– Не архирей я – казак!
Сел к костру.
– С чем похлебка? – спросил он.
– Просяная с копченой свининой. Кабы лучку, так и матка не лучше варила! – откликнулся от костра кашевар.
– Богато живете! – заметил Разин.
– Женки-стрельчихи нам в путь нанесли.
Кашевар начисто облизал ложку, которой пробовал варево, вытер ее исподней стороной полы своего кафтана и подал Разину.
– Покушаешь с нами?
Разин достал с пояса свою ложку, висевшую в чехолке.
Ели в молчанье. Разин не нарушал их обычая. Кончив есть, он набил табаком трубку. Молодой стрелец, перебрасывая в ладонях, поднес ему уголек от костра.
– Не грех, атаман? – спросил сидевший тут же старик.
– Я не поп – мне почем грехи знать! – усмехнулся Разин. Он пустил в костер облачко дыма.
– Совет хочу с вами держать, атаманы, – сказал он. – Пришли мы теперь к рубежу. Тут остатние наши заставы, а дальше боярское войско нас ждет. Стало, далее с боем идти. Идти ли нам дальше?
– А пошто же ты, батька, нас вел? – спросил молодой стрелец. – Мы ведь ратные люди, а боя еще не видали!
– Бой увидишь! Мы не пойдем, то бояре на нас полезут. Даром столько земли не оставят! – ответил Разин. – Спрос не в том: а идти ли вперед али тут дожидаться?
– Опасаешься? – осторожно спросил старик. – А чего опасаться, Степан Тимофеич! Они ведь покуда не все еще силы скопили. Порознь их бить способней... Нынче толику побьем – на завтра нам менее будет!..
– Стрельцы с нами биться не станут: стрелец ныне в нужде. Не тот нам, стрельцам, почет, и не та у нас в государстве сила, – заговорил второй, пожилой стрелец. – У государя и у бояр на рейтаров да на солдат уж надежи больше: немцев в начальные люди зовут, от домов стрельцов поотбили. Прежде промыслом да торговлей жили, а ныне нас сгонят всех вместе в приказ да с утра до ночи, как над собакой, мудруют, приучают к пищали, к мушкету.