Страница 5 из 11
Я вспомнил тут же старинную легенду. Когда племя воинов-толтеков примерно в тысячном году нашей эры напало на города майя, происходили странные вещи. Толтеки входили в город, где только что кипела жизнь, и обнаруживали: он пуст. Искали потайные, подземные ходы, заглядывали в колодцы, растаскивали тяжелые каменные стены - все напрасно, все тщетно. Ну хорошо - исчезли так исчезли! Да нет! То и дело толтекские воины замечали краем глаза постороннее движение, слышали краем уха потусторонний шелест. Время от времени на них падали камни, они получали тычки да подзатыльники. Тихий ужас! Толтеки убирались восвояси, бранясь на чем свет стоит. А через пару минут город был полон жителями, и старцы - священники майя благодарили в уцелевших храмах своих богов. Такова легенда.
Но год назад чилийский ученый-физик Мигель-Анхель Гамбоа доказал на пальцах, что древние майа знали, как из наших обычных трех измерений переходить в два, отбрасывая одно куда подальше. Некоторые, по мнению ученого, так и не возвращались.
- Это чистая правда, - кивнул Хуан. - На прошлой неделе мы с женой поскандалили, она перешла в два измерения и не хочет обратно. Устала, говорит, от этой тройной жизни.
Мирно беседуя, замученные крокодилами, мы шли другой дорогой - мимо обезьянника. Одна обезьяна, следуя за нами, настойчиво совала через проволочную сетку длинный полосатый хвост.
- Чего она хочет-то? - спросил Петя. - Небось, десять песо?
- Педро, Педро, - укорил я его. - Внимание дороже денег.
- Это для кого как, - сказал Петя, но все же взял дружески протянутый хвост, подержал в кулаке.
Обезьяна замерла от восторга, потом сказала: "Вах, вах!" и послала Пете воздушный поцелуй.
- Это я запомню на всю оставшуюся жизнь, - растроганно сказал Петя. Кстати, Хуан, бабушка твоя тоже по измерениям шастает?
- Помаленьку, ми хенераль!
- Ну и как там вообще-то житуха?
- Терпимо, - сказал Хуан. - Конечно, плосковато, тесновато. И с питанием - не очень. Приходится всякие листики глодать, укроп да петрушку...
- Не сладко, брат, не сладко, - покачал Петя головой.
И, пока он так качал головой, мы поровнялись с отдельно взятой обезьянкой, прикованной длинной цепью к голому поваленному дереву. Уж не знаю, что примерещилось этой обезьяне, но, совершив немыслимый прыжок, она очутилась на Петиной голове, свободной в это время от шлема.
Петя замер, растопырив руки. Он, кажется, решил, что ему сию минуту отвинтят башку, оборвут уши и откусят нос.
Но обезьяна с неизбывной нежностью возложила свои черные худенькие ручки на Петино чело. Так оглаживала его оттопыренные уши, так внимательно заглядывала в его выпученные глаза! Она не обращала внимания на остального Петю. Ей была важна и любезна отдельно взятая голова. Не было сомнений именно эту голову обезьяна приняла за какого-то безмерно любимого родственника, совершенно случайно оказавшегося на Петиной шее.
Когда Петя поднял руку, намереваясь удалить обезьяну, та угрожающе рыкнула. Она защищала Петину голову от его же рук, ног, груди и живота. Возможно, она была права...
Нашептав что-то голове на ухо, обезьяна так же внезапно спрыгнула, и мы еще долго видели ее, одиноко сидящую с опущенными руками на голом поваленном дереве.
Петя был потрясен.
- Сегодняшний день - переломный в моей жизни, - сказал он, шмыгая носом и утирая глаза.
От приголубленной и обласканной Петиной головы исходило, помимо обезьяньего духа, какое-то голубиное свечение.
Думаю, что эта черная мексиканская обезьянка открыла Пете, как модно сейчас говорить, кое-какие чакры, откуда в скором времени поперло такое, чего ранее никак нельзя было ожидать.
Мы простились с Хуаном, и он ловко ушел в два измерения на свидание с женой, унеся в кармане три бумажки, на каждой по Сапате.
ОСТРОВ ЛАСТОЧЕК
Острова притягивают. Тайна витает над ними. Сокровища мерещатся под каждым островным валуном.
Есть даже такое понятие - островная культура. Имеется в виду, что островитяне - всегда немножко как бы набекрень, отличаются от жителей материков и континентов. Пожалуй, у них есть некий "комплекс Робинзона" все хотят устроить на свой манер. В этом смысле Россия - типичный остров. Таинственный остров сокровищ, где можно встретить лилипутов и великанов, Миклухо-маклаев и людоедов с ногой Кука в зубах.
Признаться, я давно ощущал себя островитянином и, временно проживая на североамериканском континенте, был явно не в своей тарелке.
Остров Ласточек - вот куда меня тянет последние годы. Священный остров древних майя - Ах-Косумель-Петен. В незапамятные времена майские девки плыли на этот остров поклониться богине плодородия Икс-Чель. Тут они закапывали маленьких кукол, молили богиню, чтобы та послала им детей. И, как души будущих майчиков, ласточки сновали над их головами, задевая порою крылом. А уж если ласточка тронула крылом - ясно, ожидай потомства!
Не считая нас с Петей, на острове Косумель побывало в свое время много великих людей. В 1519 году здесь отдыхал в одном из первых отелей великий конкистадор Эрнан Кортес. Он от души погулял по острову, разрушив большинство храмов майя. Правда, надо отдать ему должное, Эрнан построил взамен одну небольшую церковь, возле которой вскоре появился аэропорт, существующий и в наши дни.
В XVII веке остров облюбовали карибские пираты. Они организовали тут что-то вроде дома отдыха для ветеранов пиратского движения. Бывали здесь знаменитые морские разбойники Жан Лаффит и Генри Морган, который учредил ресторан своего имени, процветающий по сию пору.
Поминая Моргана добрым словом, посиживали мы с Петей в этом ресторане. По стенам висели пиратские пистолеты, сабли, ножи и ружья. Неподалеку от нашего столика дымился фитиль заряженной пушечки.
- Сейчас шарахнет! - сказал я.
- Сначала мы шарахнем! - поднял Петя кружку, полную ямайского рома.
И он был прав - пушечка пропускала, а мы нет. В голове уже шумел прибой, и черные паруса застили взор.
- По морям и океа-а-а-нам злая нас ведет судьба! - грянул вдруг Петя. Бродим мы по разны-ы-ы-м стра-а-а-нам и нигде не вьем гнезда!
Мне вдруг до слез захотелось собственного гнезда - маленький белый домик на берегу острова Ласточек...
Даже у времени есть гнездо, а у меня - шиш с маслом!
- Не плачь, - говорил Петя, - не плачь! Я тебя усыновлю. Вместе с бабушкой Хуана!
- Спасибо, друг! - не унимался я. - Но мне нужно собственное, персональное гнездо. Тогда бы я высидел чего-нибудь дельное.
Подошли марьячис в черных камзолах с золотыми позументами и в сомбреро, которые напоминали гнезда королевских орлов.
- Беса, ме, беса ме муучьо! - затянули они трехголосо. - Комо фуэ эста ноче пор ультима-а-а бес.
- Бе-э-э-саме! - поддали мы с Петей жару.
Мы, как Лаффит с Морганом, уставшие от морских походов, отдыхали теперь душой. В руках Пети откуда ни возьмись объявились кремниевые пистолеты. Взведя курки, он потребовал у официанта удовлетворения. И тот быстро притащил еще две пинты темного ямайского рому.
- Хама-а-а-йка! Хама-а-а-йка! - голосил Петя, вразрез марьячис, скрывая таким образом пробудившуюся икоту.
В конце концов, изнуренные вокалом, обливаясь ямайским потом, мы решили покинуть палубу.
Петя почему-то долго выпрашивал у растерянного официанта шестивесельный ялик.
- Море штормит, - говорил он со всей возможной убедительностью. - Нам вплавь нельзя! Подать мне ялик, вашу мать!
Добравшись кое-как до выхода, мы обнаружили на обширном подносе отрубленную кисть пиратской руки. Она была бесчеловечно утыкана дюжиной деревянных стрелок-зубочисток.
Петя всхлипнул и принялся, как говорится, лобызать эту бедную руку. Причем предательские зубочистки искололи ему весь нос.
- Опомнись, Педро! - отпихивал я его от лобзаний.
- Ну еще разок, - упрашивал Петя, вытаскивая из носа зубочистки. - Еще один последний поцелуйчик! Уно бесито мас! Ультимо!