Страница 13 из 33
— Спать будете здесь, — сказал Большой, — прямо в песке. Такова ваша суровая доля. Тяжело в ученье, легко в бою. Рацион на нынешний вечер — два сухаря и по банке тушенки. Можете сварганить по кружке кофейку, но не советую: в шесть разбужу.
Он залез в карман брюк и подал Артёму две сигареты.
— Дневная норма, коллега. Бывайте здоровы.
— Бывай здоров, — ответил Артём.
Дверь закрылась, потом приоткрылась вновь.
— Будут разные звуки, — предупредил Большой. — Не обращайте внимания — так надо. И постарайтесь как следует изучить, а главное — запомнить каждый камушек в комнатухе. Спокойной ночи.
— Что бы все это могло означать? — озадаченно спросил Андрей, когда дверь захлопнулась и послышался легкий щелчок сдвинувшихся стеллажей.
Артём уже развязывал тесьму своего фирменного «сидора».
— Полагаю — обычный тренинг, — отозвался с равнодушием бывалого экстремальщика. — Выработка навыков заурядного оборотня-волкодлака.
Он аккуратно извлек из мешка плоскую керамическую пластинку с небольшим углублением, установил углублением вверх и вложил в него таблетку сухого спирта; а спички у Большого были хоть куда: толщиной в четверть мизинца и с головками величиной с велосипедный колпачок.
— Давай ужинать, — предложил Андрею, вскрывая тушенку и устанавливая банку на огонек.
Удрученный, но голодный Андрей проделал ту же операцию. Через некоторое время слышался только стук ложек да хруст крепчайших ржаных сухарей. А на спиртовках меж тем, невзирая на предупреждение Большого, разогревались обычные эмалированные кружки с водой, нацеженной из больших пластиковых баклаг, составлявших основное содержание вещмешков.
— Ах, хорошо! — воскликнул Артём, отхлебнув крепчайшего, но несколько более сладкого, чем хотелось бы, кофейку, и развалился на песке, опершись спиной на упругую плоть рюкзака. — Что еще, в сущности, и нужно-то человеку? Банка тушенки, сухарь по зубам да кружечка кофе с доброй сигаркой…
В ту же самую секунду откуда-то сбоку донеслось едва слышное, но отчетливое шипение и скользящий шорох. Оба «путешественника» так и подскочили, шаря взглядами по песку. Кто его знает, этого Большого! Предупреждения предупреждениями, а все-таки и остеречься не грех! Песок был — как песок: рыхлый, сыпучий, аккуратно разровненный. Ничего угрожающего определенно не наблюдалось.
Усилием воли умерив бешеное биение сердца, Артём медленно опустился на прежнее место. Андрей, поозиравшись еще с минутку, последовал его примеру.
— Ты думаешь, все это действительно возможно? — спросил он.
— Что именно?
— Существование Ада. Лично я представлял его несколько иначе.
— Я тоже, — сказал Артём. — Но в последнее время два совершенно разных человека рассказывают мне об одном и том же явлении практически в одних и тех же словах. Не захочешь, да поверишь! Сколько времени на твоих?
— Девять без двух. А что?
— Да так — маленькая хитрость принципиального двоечника, — улыбнулся Артём, осторожно притрагиваясь вытянутыми в трубочку губами к горячему краю кружки.
— Вот скажи мне, — продолжал Андрей, — почему так получается? Со мной и раньше случались разные странные вещи, но я на них — ноль внимания. Мне бы задуматься, а я через час забываю. Лет десяти-одиннадцати оставили меня одного в квартире. Пацан я был шустрый, на всякую там чертовщину плевать хотел с высокой колокольни. С радости, что смотреть за мной некому, до полуночи по улицам шлындал; домой пришел только после того, как родители последнего приятеля под крышу загнали. Ну, попил чайку, да и — на боковую… И вот, веришь ли, слышу — ходит кто-то в гостиной. Медленно так — топ, топ… Шаги, знаешь, тяжелые, грузные… Сначала думал — сосед сверху. Он часто ночами по комнате разгуливал… А потом как вспомнил, что вся их семья в Полтаву к родственникам укатила, тут-то меня и зазнобило всего. Это что же выходит? Соседа нет, а звуки откуда? Окна во двор смотрят. За гостиной — кухня, ближе к лестнице — прихожая. Но шаги-то в гостиной! Не в прихожей, не в кухне — в гостиной! А вдруг ворюга какой забрался? Потихонечку, не дыша, выкарабкался из постели, сцапал самодельный деревянный автомат за дуло — прикладом вперед… Распахнул дверь, воздуха полную грудь набрав для крику… А в гостиной-то никого… Никого! Представляешь? И, стоило порог переступить, шаги — будто обрезало. Волосы дыбом! Обшарил всю квартиру — пусто. Взял нож из кухонного стола, побродил, а спать-то хочется… Только лег — снова топот. Я в гостиную с ножом наперевес — тишина. Да глухая такая — словно подушками на уши. Сердчишко, знаешь — тук-тук, зубарики — чок-чок, волосы на руках — свиная щетина, вздыбились. Постоял, послушал — полная глухота! Опять в постель, ножик под одеялом в кулачонке держу, уши торчком. Снова шаги… у самых дверей половицы скрипят… — Андрей с силой выдохнул воздух из легких, обжигаясь, хватанул кофе. — Не знаю, чем бы закончилась вся эта катавасия. Может, уснул бы, намаявшись, может, свихнулся б… или — как Маринка моя… Только когда шаги к дверям подобрались, вдруг проснулся наш котяра Марсик. Он на подоконнике дрых, а тут, смотрю, вскочил на все четыре, зыркнул в сторону гостиной, выгнулся весь и — ко мне на грудь. Лег, подобрался, задние лапы спружинил, глазищами в дверь вперился. И давай урчать… давай урчать. Слышу: шаги все дальше от спальни. Марсик похрипывает, шаги отступают, да и мне как-то полегче стало. Минут пять или шесть все это продолжалось, а потом вдруг все утихло. Топот исчез, и Марсик мой на пол спрыгнул, подцепил дверь когтями и — в гостиную. Минуты не прошло — уснул я, как в пропасть ухнул.
— А дальше? — спросил заинтересованный историей Артём. — Проверку, надеюсь, устроил?
Андрей кивнул и спрятал лицо за донышком кружки.
— Не было наверху никого, — сказал многозначительно. — Соседи только через неделю вернулись.
— Может, кого за квартирой приглядывать оставили?
— Говорю же — не было никого! — огрызнулся Андрей. — Вот случай подвернулся, казалось бы — думай, дурак! Нет! Было — да прошло, а стало быть — и не было! Так, выходит?
Артём бережно стряхнул столбик белесого пепла, подальше выдвинул руку — чтоб и пылинки на себя не уронить.
— Не ты один такой глупый, — утешил он своего компаньона. — Над подобными казусами считанные единицы голову себе ломали, да и то больше для смеху, для занимательности. Это сейчас экстрасенсов гуще осота развелось. А лет десять назад на все вопросы ответ был один: иллюзия.
— Большой тоже иллюзиями зовет…
— Сущностными иллюзиями, — поправил Артём. — Разница кардинальная. Следуя его теории, то, что с тобой приключилось, вполне объяснимо. Я тебе больше скажу: в сыщики я подался в результате чего-то подобного. После девятого класса ходили мы со школой в многодневный турпоход. Сейчас уж не помню, где это происходило: не то под Азовом, не то под Шунутом. Экспедицию на гору мы совершали налегке, оставив рюкзаки в какой-то деревне. Идти оказалось далековато, и назад шлепали, уже изрядно понурившись. Вдруг смотрим — на дороге «ГАЗ» цвета хаки. Из-под брезента на обочину автоматчики, как горох, сыплются. Двое с овчарками. Ну, мы сразу смекнули, что пришел конец нашим мытарствам. Наша руководительница — географичка только глазенками в шофера стрельнула, и он уже задний борт порысил откидывать, чтоб залезать удобнее было. Ох и телка была — первоклашки и те заглядывались! Но смышленая. Чтоб от домогательств благодетеля нашего удобней обороняться, меня с собой в кабину посадила. Я в пятнадцать лет иному взрослому мог хорошей трепки задать, так что охрана ей была обеспечена, и она могла всласть пофлиртовать безо всякой опаски. У водилы с той памятной поездки косина наверное на всю жизнь сохранилась: одним глазом за дорогой приглядывает, другим географичку нашу оглаживает. — Артём хохотнул и несколько длинных секунд рассеянно пускал дым в потолок, чему-то сладостно улыбаясь. — Она перед ним хвост распушила: то прическу обеими руками поправит, да так, что шерстяное трико на груди затрещит, то с коленки соринки сошкрябывать примется, то еще чего… этакий конкурс красоты для ограниченного круга лиц. А он, бедолага, соловьем заливается, чтобы интерес к себе вызвать, защемить хотя б струнку любопытства на худой случай. Вот так и узнал я, чем солдаты в лесу заняты.