Храм воздуха

- А жена? Любит она кроличье мясо?

- Сомневаюсь.

- Надо уговорить, чтобы попробовала.

- Постараюсь.

Он опять ушел на кухню; я стал располагаться в комнате с диваном и телевизором.

- А знаешь, у кого я купил этот дом? - Амирусейн заглянул в комнату; он что-то взбалтывал в глубокой тарелке, какую-то желто-розовую смесь.

Мне было совершенно неинтересно, у кого Амирусейн купил свой дом. Но Амирусейн уже пустился в воспоминания и остановить его было невозможно: в сорок шестом году с войны вернулся друг моего отца Юсиф, невеста которого, Гюля, была ближайшей подругой моей матери. Вскоре после того, как мои родители познакомили с ними Амирусейна, Юсиф с Гюлей уехали из Баку в Кисловодск, а спустя тридцать лет купленный ими дом волею судьбы достался ему по очень недорогой цене. Я выслушал все это вполуха и, когда Амирусейн умолк, сообщил ему, что сегодня по первой программе из Москвы покажут фильм "Хлеб без варенья", где один из сводных братьев Амирусейна, виолончелист, играет роль шарманщика.

Я включил телевизор. Амирусейн, продолжая готовить кролика, время от времени заглядывал в мою комнату, чтобы не пропустить начало фильма. Когда он в очередной раз вернулся в кухню, моя жена вышла из душа с завязанным на голове полотенцем. Распаковывая чемоданы, она, между прочим, заметила, что всем в своей жизни Юсиф и Гюля, о которых упомянул Амирусейн, обязаны её отцу. Мне это показалось странным - каким образом друзья моих родителей могли оказаться знакомыми её отца, который был гораздо старше их по возрасту? Жена объяснила, что отец Юсифа работал на хлебозаводе, где директорствовал её отец; в сорок четвертом году отца Юсифа почему-то посадили, и, когда контуженный Юсиф вернулся с фронта, отец моей жены дал ему денег, на которые и был куплен этот дом в Кисловодске. Но, будучи человеком неблагодарным, Юсиф даже спасибо не сказал за поддержку; уехал в Кисловодск и словно в воду канул.

Тут начался фильм, из кухни появился Амирусейн, и жена удалилась в спальню с недовольным видом. Амирусейн подмигнул мне, давая понять, что поведение моей жены его не обижает; и вообще ощущалось, что присутствие в доме относительно молодого и хорошо пахнущего женского тела было ему по душе.

И вот наконец на экране появился его брат, крутящий шарманку на одной из бакинских улиц на фоне огромного котла, в котором, шипя и булькая, кипел кир густая нефтяная смола, - ею в те годы заливали, (а иногда и сегодня заливают) крыши бакинских домов. Амирусейн издал восторженный крик и разразился монологом.

- Мой брат! Мой дорогой и любимый брат, я всегда знал, что ты талантлив, я всегда верил в то, что рано или поздно ты прославишь нашу семью. И вот это свершилось! Мои глаза видят тебя на экране телевизора! Миллион людей смотрит на тебя сейчас и восторгается твоим великим талантом. Ты посмотри! - Он повернулся ко мне, вознеся руки к небу. - Сколько выразительности в его облике! Сколько благородства! И шарманку я эту знаю, она несколько лет лежала в комиссионном на улице Зевина. - Тут Амирусейн умолк, потянул носом, потом нервно оглянулся на дверь, ещё несколько раз шумно втянул воздух в раздувшиеся ноздри и вдруг со страшным воплем выскочил из комнаты. Через несколько секунд он вернулся назад.

- Вы посмотрите на его рожу! - Амирусейн тыкал ложкой в экран с такой яростью, будто хотел его проткнуть. - Он там крутит свою шарманку, а у меня сгорел кролик. Будьте вы прокляты! Все семейство! Из-за вас я бежал из родного города, но вы и тут меня достали. Нигде нет от вас житья! Два месяца я растил этого кролика, поил, кормил его. И все пошло насмарку, подливка подгорела и теперь рагу будет горчить...

Я пытался его успокоить. И даже во взгляде жены, вышедшей из спальни на его крики, ощущалось какое-то сочувствие, видимо, и у неё когда-то что-то подгорело по вине родственников. Но Амирусейн был безутешен; лишь к окончанию ужина, выпив несколько рюмок коньяка, который я привез с собой, он начал отходить и, дождавшись, когда жена ушла спать, пустился в воспоминания.

Он сообщил мне о том, что его покойный отец Балададаш был страшным скрягой; хорошо относясь к сыновьям от второй жены, его, Амирусейна, он держал в черном теле. Затем добрым словом был помянут мой дед. Вселённый в квартиру Балададаша советской властью, он дал Амирусейну денег на дорогу до Батуми. Конечно, дед не знал, что Амирусейн собирается бежать за границу, ему была рассказана какая-то душещипательная история, но так или иначе именно на деньги моего деда Амирусейн доехал до Батуми, пробрался на турецкий пароход и спрятался в трюме. Через два дня пароход должен был прибыть в Стамбул, а оттуда Амирусейн предполагал перебраться во Францию. Так все и произошло, но с одной подробностью, о которой никто не знает - первый человек, с которым Амирусейн делился своей страшной тайной, был я, так, во всяком случае, уверял захмелевший старик. В первую же ночь Амирусейна обнаружил здоровенный турецкий боцман и объяснил, что по суровым морским законам должен выбросить его за борт. Перепуганный Амирусейн пал на колени перед волосатым гигантом, умоляя о пощаде. И, наверное, вид у него был настолько жалкий, что боцман нарушил суровый морской закон, смилостивился и предложил Амирусейну вступить с ним в противоестественную половую связь.

- У меня помутнело в глазах, - приблизив лицо и дыша на меня перегаром, рассказывал Амирусейн, и в выпученных от волнения глазах его мерцал такой страх, будто угроза насилия возникла сейчас, здесь, в моем присутствии, а не пятьдесят лет назад в трюме парохода, идущего в Стамбул.

- И чем все это кончилось? - Я оглянулся на дверь в спальню и приложил палец к губам, чтобы он завершил финал истории чуть тише, чем начал.

- Я убедил его! Да, я смог его убедить, смог! - словно уговаривая самого себя, несколько раз повторил Амирусейн. - Потеряна родина, семья, деньги, сказал я ему, единственное, что у меня осталось - это моя честь. Не лишай меня и последнего. И он сжалился надо мной, этот турок, но всю ночь заставлял меня мастурбировать с его членом...

Наконец Амирусейн ушел, я разделся и лег на диване. Прежде чем удалось заснуть, я подумал о странной прихоти судьбы: отец моей жены по доброте души дал денег человеку, который купил на них дом, и вот спустя много лет мы всей семьей оказались под его кровом. В ту ночь я впервые обратил внимание на тайную взаимосвязь событий, казалось бы не имеющих друг к другу никакого отношения. С тех пор я все чаще и чаще нахожу подтверждение тому, что многие наши поступки оказывают влияние на жизни других людей, отдаленных от нас временем и расстоянием. (К примеру, я оказался в доме Амирусейна в Кисловодске из-за того, что незнакомый мне пожарник Пилипенко увел у него жену. А не упомяни словоохотливый Амирусейн в ту ночь о том, у кого он приобрел дом в Кисловодске, я никогда бы не узнал о том, что отец моей жены дал денег вернувшемуся с фронта Юсифу и какое важное значение его поступок через много лет приобретет для меня и всей моей семьи.)

Уже засыпая, вспомнил Юсифа, который приходил к моим родителям, когда мне было года четыре. Он носил военную форму, но пальто на нем было гражданское. И как-то в присутствии многих людей я показал на него пальцем и крикнул: шпик! Все рассмеялись, Балададаш начал выяснять, почему я так думаю, и я ответил, что так считают мои родители. Отец очень смутился, но успокоился, когда выяснилось, что к такому выводу я пришел, услышав их разговор о каком-то фильме, где шпион под пальто носил военную форму. Мать часто со смехом вспоминала об этом случае, так же как и о том, как однажды, когда она показывала каким-то гостям свои новые покупки, я бросился в спальню и, к ужасу родителей, вынес оттуда две пары новых женских трусов, купленных в этот же день, но почему-то в рассказе мамой не упомянутых.

- И вот это, и вот это! - вопил я, размахивая трусами. - Это же тоже ты сегодня купила.

После возвращения из Кисловодска отец рассказал мне, что Юсиф вернулся с фронта сильно контуженным, его преследовали какие-то кошмары, иногда они заканчивались приступами падучей, и Юсиф подолгу не приходил в себя...