Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 64 из 65



137

— Что именно странно? — уточняет Подполковник.

— Понимаешь, израильские охотники за головами из «Сайерет Маткаль» и прочих антитеррористических подразделений — люди высокопрофессиональные и прагматичные. Из пистолетов они, насколько я помню, предпочитают в работе «Зиг-Зауэры» и «Глоки». А этот слонобой сорок четвертого калибра по делу-то абсолютно нефункционален — им «отважные израильские коммандос» пользуются исключительно в легендах о них…

— Так мы, Боря, и есть — в легенде . Точнее — кроме как в легенде, нас уже нигде и нету. Или ты еще не понял?..

И тут случается странное.

Изображение ожидающего самолета заволакивает марево — в нем стремительно тают и самолет, и спецобъект за спиной, и пустыня вокруг. Подполковник, изумленно крякнув, принимается зачем-то ощупывать свои колени, а потом вдруг… приседает! Медленно и явно не веря себе, он опускается на корточки, потом осторожно выпрямляется — ноги целы и работают! Работают!.. Удивительная метаморфоза происходит при этом и с его лицом, которое прямо на глазах перестает быть «собранным из кусков». Тут взгляд его останавливается на оброненной им при этом трости с изображением львиной головы: она становится стеклисто-прозрачной, потом стекло это подергивается быстро густеющей дымкой… Миг — и у ног «красы и гордости ГРУ» лежит на бетоне шпага с изящной и дорогой рукоятью.

За спиной его между тем слышится изумленно-радостное «Ох!!» Гюльчетай: Ванюша на своей каталке начинает привставать на локтях, обрывая шланги капельниц и катетеров, как тот пробудившийся Гулливер, а потом одним движением усаживается, свесив ноги с края своего скорбного ложа и обалдело скребя пятерней маковку: «Ё-моё!!» Робингуд лихорадочно срывает с лица разлезающиеся клочьями бинты, под которыми обнаруживаются ничего не понимающие, но вполне целые глаза — и открывшаяся тем глазам картина весьма располагает к тому, чтоб их тут же и протереть.

«Краса и гордость ГРУ» успел за те мгновения обратиться в изящного насмешливого джентльмена в напудренном парике с косичкой. «Лучший рукопашник спецназа» ошеломленно мнет в горсти ткань плаща, неведомо откуда возникшего на его плечах — похоже, это оно и есть, зеленое линкольнское сукно . Сам атаман пребывает в не меньшем ошеломлении: ощутив вдруг под прижатой к груди ладонью холодный металл, он обнаруживает на себе панцирь с золотым, изукрашенным самоцветами орденом на цепи.

Все трое напряженно вглядываются вдаль — в том примерно направлении, где раньше был самолет; судя по всему, им видно там нечто такое, что скрыто от остальных зрителей тем самым дрожащим маревом.

— Ну что, — прерывает наконец молчание рыцарь, обведя взглядом товарищей, — двинулись, помаленьку?

— Да, пожалуй… — задумчиво кивает джентльмен. — Бал окончен, гости давно разъехались, а мы всё стоим на мокром от дождя крыльце в ожидании экипажа, которому неоткуда взяться — эдаким дурацким плюс-квам-перфектом…

— Плюс к кому? — озадаченно хмурится стрелок.

— Ежели по-простому, — усмехается рыцарь, — так это про то, что эпоха закончилась, и пора бы нам отседова валить.

— Ну, вот так бы и говорили!..

— Стрелок! — пальцы Гюльчетай осторожно прикасаются сзади к плечу, обтянутому зеленым сукном. — Возьми меня с собой!

— Куда? — изумленно оборачивается тот.

— Какая разница — куда… Возьми! Я буду тебе там хорошей женой. Или не женой — как пожелаешь…

Стрелок вновь озадаченно чешет макушку, разглядывая во все глаза волшебно преобразившуюся после этих слов девушку: джинсово-кроссовочная униформа ее обратилась в какую-то фэнтэзийную шелковую хламиду, открывающую лишь узкие, потрясающей красоты босые ступни. На физиономии стрелкА явственно отражается изрядная раздвоенность чувств: девушка, конечно, чудо как хороша, но столь резкие матримониальные пируэты явно не во вкусе великана… Тут, однако, надо чего-то решать — и мигом!

— Гляди! — указывает он, наконец, куда-то вперед, сквозь марево, чуть приобняв девушку за плечи. — Видишь?

— Да! Вижу…

— Фиг ты там пройдешь, босиком-то!..

— Ну, если дело в этом… — закусывает губу айкидоистка, но великан лишь досадливо отмахивается:

— Да не, я ж просто к тому, что — давай-ка мы лучше вот эдаким фертом…

С этими словами он лопатообразной своей ручищей подхватывает девушку под попу и одним движением, аккуратным и нежным, водружает ее к себе на плечо:

— Тебе как — удобно?

— Да… — голос ее на миг прерывается, а тыльная сторона ладони предательски дергается к глазам. — Удобно. Очень…

— Тогда держись как следует!

— С удовольствием!..

— Классно смОтритесь, — одобрительно резюмирует рыцарь. — Барышне очень пошлО бы временами топорщить хохолок, хлопать крыльями и хрипло кричать: «Пиастр-ры!.. Пиастр-ры!..»

— Тронулись, господа, — торопит джентльмен. — В самом деле — пора!..

По мере того, как четверка удаляется, неведомо откуда возникает песня — тот же эфирный голос, что провожал бурских коммандос:

…А Серый волк зажат в кольце собак,



Он рвется, клочья шкуры оставляя на снегу,

Кричит: "Держись, Царевич, им меня не взять,

Держись, Ванёк! Я отобьюсь и прибегу.

Нас будет ждать драккар на рейде

И янтарный пирс Валгаллы, светел и неколебим,

Но только через танец на снегу,

Багровый Вальс-Гемоглобин…"

Вот четверка вошла уже в марево, обратясь в размытые силуэты… — и тут всё разом кончается. Марево исчезло, и тени — вместе с ним. Впереди — тот же самый, никуда не девшийся, самолет, а на ведущей к нему дорожке — никого.

Стоит мертвая тишина, нарушаемая слабым костяным стуком: это мерно ударяется о кронштейн раскачиваемый ветром пузырек капельницы с опустелой Ванюшиной каталки.

138

— А ты чего остался? — чуть сварливо окликает Николая принц.

— Да ты чё! Сеструха там вовсе рехнется — решит, что меня тут замочили, за бабки… Слышь, я всё спросить хотел, отчего у тебя кликуха такая вышла — «Принц»?

— Оттого, что я принц. В натуре.

— Да ладно пургу-то гнать! Принцы — они юные, по определению. А дальше — королями становятся, ну, типа как бабочка из гусеницы.

— Я — из тех принцев, что никогда не становятся королями.

— Понял. Типа, так и пойдешь в отставку в своем майорском чине?

— Типа, так.

— Слышь, я еще спросить хотел… Ну, новости я глядел по телеку, про Каламат-Шутфу. Чего там в натуре-то приключилось?.. Не, я понимаю, конешно: «Меньше знаешь — крепче спишь», но всё ж таки… Знаешь анекдот — «Эх, пропадай моя голова, но ТАКОЕ я должен увидеть!»

— Это про попугая-то? — как не знать, классика… Ну, так вот: «Гранит», что вы сбили, был… ну, скажем так: не вполне учебным. И мог наделать больших бед. Очень больших. Так что ребята погибли в высшей степени не напрасно. Ты это хотел знать?

— Да.

— Ну вот. И на этом поставим точку. Для твоей же пользы.

— Понял, не дурак. Ладно, будь здоров, принц-майор.

— И тебе того же.

Уже двинувшись было к самолету, Николай вдруг замирает, пораженный странной мыслью, и вновь оборачивается к принцу:

— Эй!.. До меня вдруг дошло… Мы на каком языке-то сейчас говорили?

— На Всеобщем.

— А разве такой есть?

— Как видишь.

…Самолет улетел; на лице оставшегося в одиночестве принца — ничего, кроме запредельной усталости. Поискав взглядом, куда бы присесть (ведь секунданты — как уж повелось — даже не поставили ему стула ), он опускается в Робингудово инвалидное кресло и застывает в неподвижности; чувствуется по всему, что никакой иной трон принц-майору и вправду не светит.

Голос Копеляна за кадром, поверх поплывших титров:

"Принц Турки аль-Фейсал, ушедший в отставку с поста шефа Службы общей разведки Саудовской Аравии перед самым 11-ым сентября, в начале 2002 года убыл послом в Лондон. Дипломатическая неприкосновенность нежданно-негаданно пригодилась принцу спустя полгода, когда Соединенные Штаты внесли его в список «лиц, финансировавших международный терроризм». Именно так был квалифицирован выкуп-отступное, выплаченный некогда организации Бен-Ладена Службой общей разведки в обмен на обещание (кстати, реально выполненное) не устраивать терактов на территории Саудовской Аравии. Главным результатом того дурацкого наезда на члена королевской семьи стало то, что 300 миллиардов саудовских денег тихо перекочевали из Штатов в банки Евросоюза. Кроме того, именно с этого момента Саудовское правительство начало переориентацию в закупках вооружения — с американского на европейское (прежде всего французское) и, в меньшей степени, российское.