Страница 11 из 12
Так, наши дамы попытались вытеснить друг друга из повествования о перевороте. Стремясь прежде к полному слиянию душ, они стали очевидными жертвами слияния действий. Отделить себя было в первую очередь необходимо для монархини. И мы видим, как в ее письмах, возникших через несколько дней после переворота, Дашкова буквально выдавливается за рамки всех развивающихся событий. Иллюзия, созданная Екатериной, оказалась настолько убедительной, что Фридрих II даже назвал Дашкову "мухой", примостившейся на повозке и воображающей, будто она погоняет лошадь.
Соперник
В Петергофе Дашкову ждало самое горькое разочарование в дружбе с Екатериной II. Именно тогда, согласно запискам княгини, между двумя амазонками впервые пролегла разделяющая их тень. Тень мужчины. Соперника. Орлова.
"Я возвращалась к государыне, -- рассказывает Дашкова. -- Каково было мое удивление, когда в одной из комнат я увидела Григория Орлова, лежавшего на канапе (он ушиб себе ногу) и вскрывавшего толстые пакеты, присланные, очевидно, из совета; я их узнала, так как видела много подобных пакетов у моего дяди в царствование императрицы Елизаветы. Я спросила его, что он делает.
-- Императрица повелела мне открыть их, -- ответил он.
-- Сомневаюсь, -- заметила я, -- эти пакеты могли бы оставаться нераспечатанными еще несколько дней, пока императрица не назначила бы соответствующих чиновников; ни вы ни я не годимся для этого"58. Дашкова лукавила. Себя-то она как раз предназначала для роли политического советника, иначе Орлов не получил бы от нее столь грубый выговор. В доме М.И. Воронцова маленькая племянница вице-канцлера проявила интерес к государственным делам очень рано: дядя даже давал ей читать старые дипломатические бумаги времен Екатерины I и Анны Иоанновны59. Теперь она совершила переворот и была вполне готова знакомиться с текущей документацией, но ее опередили. И кто? Человек, которого Екатерина Романовна подчеркнуто не замечала.
"Затем я принуждена была выйти к солдатам... -- рассказывает княгиня о своей борьбе с венгерским вином. -- Возвратившись во дворец, я увидела, что в той же комнате, где Григорий Орлов лежал на канапе, был накрыт стол на три куверта... Вскоре ее величеству доложили, что обед подан; она пригласила и меня, и я к своему огорчению увидела, что стол был накрыт у того самого канапе"60. Выход княгини к пьяным гвардейцам как бы взят с обеих сторон в рамку из двух неприятных сцен с Орловым. Возможно, более позднее событие, случившееся уже в городе, намеренно перенесено Дашковой в Петергоф, чтоб ярче оттенить свои благородные поступки на фоне бездействия соперника. Ведь это его мужское, офицерское дело - утихомиривать распоясавшихся. солдат.
Дашкова настолько потрясена и расстроена, что не может скрыть своего раздражения: "Моя грусть или неудовольствие (скорее и то и другое, так как я искренне любила императрицу) очевидно отразились на моем лице, потому что государыня спросила мня, что со мной... С той минуты я поняла, что Орлов был ее любовником, и с грустью предвидела, что она не сумеет этого скрыть"61.
Конечно, Екатерина Романовна знала о существовании Григория Григорьевича и до переворота, но показать его именно в тот момент и именно в таком нахально-вальяжном облике -- удачный композиционный шаг для мемуаров. Пока шла подготовка к заговору и переворот, о Григории -- главном вербовщике сторонников в гвардейских полках -- даже не упоминается. Если б Орлов появился на страницах "Записок" раньше, с ним пришлось бы поделиться лаврами организатора "революции", и дальнейшее отдаление императрицы от Дашковой не выглядело бы в глазах читателя столь откровенной неблагодарностью со стороны Екатерины II, обязанной короной и спасением жизни только своей самоотверженной подруге.
Появляясь же на самом излете переворота да еще в такой малопочтенной роли, Орлов -- явный антигерой. Он приходит только ради того, чтоб пожать плоды чужих трудов и присвоить себе права, принадлежащие, по убеждению Дашковой, только ей. Эти права -- политические и личные -- Григорий Григорьевич узурпирует буквально на глазах у читателя, отнимая у Екатерины Романовны императрицу.
Собирая Дашкову и Орлова за одним столом, Екатерина предпринимает столь характерную для нее попытку внешне сохранить согласие между представителями разных политических группировок и даже обращается к подруге за помощью в этом сложном деле. "Она меня попросила поддержать ее против Орлова, который, как она говорила, настаивал на увольнении его от службы... Мой ответ был вовсе не таков, какого она желала бы. Я сказала, что теперь она имеет возможность вознаградить его всевозможными способами, не принуждая его оставаться на службе"62. Слишком прямолинейная и резкая Дашкова с самого начала отказывается делить внимание и доверие императрицы с кем бы то ни было. Она сразу же достаточно ясно демонстрирует это и Екатерине, и Орлову. "Если бы она удовольствовалась скромной долей авторитета, то могла бы оставаться до сего времени первой фавориткой императрицы. -- позднее доносил своему двору английский посол граф Бакингемшир. -- Высокомерное поведение этой леди... привело ее к потере уважения императрицы"63. В том положении, которое княгиня заняла возле императрицы, ее шаг был политической негибкостью и грозил конфронтацией среди сторонников Екатерины. Рюльер сообщает, что Дашкова, приняв "строгий нравоучительный тон" выговаривала Екатерине за "излишнюю милость" к Орлову64. Подобные сцены, вероятно, были тягостны для всех троих.
В продолжении нескольких дней между Дашковой и Григорием Григорьевичем происходили мелкие стычки, и императрица даже была вынуждена выговорить Екатерине Романовне "за раздражительность". Реакция княгини была характерной: "Я ответила сухо, и мое лицо, как мне потом передавали, выражало глубокое презрение:
-- Вы слишком рано принимаетесь за упреки, ваше величество. Вряд ли всего через несколько часов после вашего восшествия на престол, ваши войска, оказавшие мне столь неограниченное доверие, усомнятся во мне"65. Это звучало как угроза. Отношения подруг, еще недавно полные взаимного чувства, становились все более напряженными.
Вслед за первым ударом, пришедшим из мира мужчин, Екатерину Романовну постиг второй -- еще более страшный. И снова от Орловых -- убийство Петра III, в котором современники с завидным единодушием обвиняли Алексея Григорьевича. "Когда получили известие о смерти Петра III, я была в таком огорчении и негодовании, -- пишет княгиня, -- что, хотя сердце мое и отказывалось верить, что императрица была сообщницей преступления Алексея Орлова, я только на следующий день превозмогла себя и поехала к ней. Я нашла ее грустной и растерянной, и она мне сказала следующие слова: "Как меня взволновала, даже ошеломила эта смерть!" - "Она случилась слишком рано для вашей славы и для моей", -- ответила я"66.
Непоправимая трагедия, навсегда наложившая грязное пятно на светлую революцию Дашковой, сделала логически невозможным дальнейшее пребывание храброй амазонки рядом с Екатериной II. Так должна была по законам классицизма закончиться героическая драма.
В жизни политическая игра для Дашковой еще продолжалась: была борьба за влияние на императрицу в Москве во время коронации, были заговоры Хитрово, а через несколько лет Мировича, череда опал, затем отъезд за границу. Но мы сейчас говорим не о них.
Первая часть "Записок" княгини заканчивается логически именно там, где кончается феминистический роман. Его главная героиня терпит крах своих иллюзий. Рассказ о том, как под напором грубого кровавого мужского мира рушится все самое светлое в жизни женщины, подходит к концу. Обе подруги терпят поражение, но каждая по-своему. Екатерина II подчиняется законам мужского мира и принимает жестокую игру по его правилам, в которой возможно все: и преступление, и предательство. Именно на этом пути появляются, по выражению Дашковой, "грязные пятна на светлой короне Екатерины".
Сама княгиня отказывается подчиниться давлению грубой среды, где все законы придуманы "сильным полом". Она вступает в открытый конфликт с этим миром, и пройдет не мало лет, прежде чем ученые мужи, профессора Академии Наук, признают ее авторитет.