Страница 16 из 20
Вычитанная пословица: «Мир с ума сойдет — на цепь не посадишь».
3 марта. Среда
[…] Перепечатывал рассказ «Честь знамени». В газете «Труд» напечатан мой очерк, искромсанный, конечно. Писатель я, должно быть, с ворсом, да не в ту сторону — и не блестит и не греет.
Над чем смеялись великие сатирики мира? Во Франции Рабле — над обжорами, пьяницами и щеголями. В Англии Свифт — над людским тщеславием и самомнением. В Испании Сервантес — над попытками перестроить мечом мир. А у нас в России? Салтыков-Щедрин над бюрократией. И старик был прав. И поныне бюрократы, как прачки — стирают, чистят, катают и гладят нас, думая вымыть добела. А Козьма Прутков? До войны выдержал 15 изданий. […]
Взят Ржев: пистолет, приставленный немцами к виску Москвы. […]
4 марта. Четверг
Бажан назначен Зам. Пред. Совнаркома УССР, а П.Тычина — Народным Комиссаром просвещения. Надо думать, что это значит — хотят несколько «спустить на тормозах» то настроение, которое возникает после прихода не армии, а идущих за ней бюрократов, которые губят человека не за понюшку табаку.
В Клубе нам решили выдать вместо той бурды, которую я получаю, сухой паек. Таня бегала пять дней, а сегодня ей грубо говорят: «Всеволод Иванов не получит… Может быть, в следующем месяце. Пусть берет обеды!»
Если бы не поддержка «Гудка», не знаю, чем бы я жил.
[…] Железная дорога между Ржевом и Великими Луками освобождена полностью — значит наши спускаются к Смоленску.
Никулин сказал, что Комитет по Сталинским премиям хочет дать премию Пастернаку, за переводы. Это все равно, что типографщику платить не за все издание книги, а за то, что хорошая краска. […]
5 марта. Пятница
Посетил семью Гастелло. Два раза был в партизанском шта-бе — видел и разговаривал с четырьмя партизанами, а также читал очень интересные письма партизан, которые, небось, так и погибнут в архивах. […]
7 марта. Воскресенье
Отдыхал. Ходил к Пешковым на блины. Дочки Надежды Алексеевны мечтают быть киноактрисами. Трауберг, кинорежиссер, весь начиненный иностранными сюжетами рассказов и романов, равно как и группой жестов. […]
Взяли Гжатск. Сталин — маршал!
[…] Судьба германских генералов все еще волнует интеллигенцию. Говорят, они живут под Москвой, в санатории, «хорошо питаются», имеют библиотеку, кино. Наши создают несколько ударных армий, которые пойдут на Берлин.
8 марта. Понедельник
Телеграммы: наши откладывают выезд — заболел Комка «легкой формой желтухи». Вот не везет парню! Ну, мы, естественно, огорчились. Без детей скучно и даже бессмысленно.
Пьесы, которые у меня возникают, всегда вначале выливаются в заглавие. Пусть позже я его переменю, пусть оно однодневно даже, все равно заглавие всегда тесно сливается с замыслом. Сегодня наоборот. Придумал пьесу, но заглавия нет и я о нем, что удивительней всего, не думаю. Это сочинение без номера. Думаю почему-то, что напишу ее быстро. Несомненно одно — героизм ее навеян посещением дома Гастелло и завода «Динамо». Вы, конечно, можете сказать, а где же ваша теория, что писатель должен видеть мало? Но, в том-то и дело, отвечу я, что ведь видел я именно мало. Разве я говорю, что для того, чтобы быть художником, надо ослепнуть?
В «Правде» статья под названием «Свободная Польша».
Взглянув на нее, я подумал — опять с поляками лаемся. Оказывается, другое. Новая польская газета, которую, надо думать, редактирует Ванда Василевская. Газета направлена против тех панов, что шумят в Лондоне. И какой-то пан Грош, купленный нами не за грош, а за копейку, кричит, что Польша не нуждается в Западной Украине и Западной Белоруссии. Событие шито не только белыми, но и сверкающе белыми нитками. Я, грешный, думаю, что этой газетой мы угрожаем Англии, заявляя, что «подпишем мир с Германией, устроив буфер из Польши».
По улице Горького ведет женщина пегую тощую корову с лохматой шерстью и маленьким выменем. Впереди ребенок тащит санки. По бокам санок — две козы. Ребенку тащить трудно — там лежат какие-то мешки. Мать подталкивает мешки палкой. […]
Легкий морозец. Облачно. Сквозь этот сопливый цвет облаков все же пробивается весеннее солнце. […]
Взята Сычевка. Наши приближаются к Вязьме. С другой стороны, — как сообщил Михайлов со слов английского радио — немцы взяли Славянск, Краматорскую, Лозовую и в некоторых местах вышли на Донец. Наши об этом молчат. Газеты по-прежнему полны приказами.
10 марта. Среда
[…] Принесли газеты. Так и есть. Контрнаступление немцев. Отданы Лозовая, Краматорская… немцы рвутся к Харькову. Дивизии немцы привезли из Западной Европы: намек на союзников. А что ж тут намекать? Нужно яростно ругаться! Словом, сообщение крайне прискорбное, указывающее на то, что у немцев сил достаточно, и они нас могут бить и бить. […]
Вечером сообщили о взятии города Белый в Смоленской области. Наши ребятки, должно быть, идут прямо по лесам и болотам к Смоленску.
11 марта. Четверг
Всякий, кто хочет получить власть, должен унизить прошлое своего предшественника, которое, мол, потому было плохим, что не существовало у власти его, объясняющего жизнь! Будущее предстоит великолепное, потому что налицо — он, объясняющий. Если же это будущее, как оно и бывает всегда, окажется плохим, объясняющий всегда может свалить неудачу на своих врагов. Написаны сотни-тысячи книг о том, каким способом людям стать хорошими, а о том, как им стать плохими, руководств почти нет. И тем не менее, люди гораздо искусней в зле, чем в добре. Кончится это тем, что людям надоедят книги и они переменят значки — способ изложения своих мыслей, — думая, что они меняют головы. И тогда все пойдет сначала… За эти мысли дураки назовут меня пессимистом, умные — глупцом, счастливые — слепцом, а несчастные — оптимистом, тогда как я только дитя, которое долго не становится на ноги.
Сегодня Таня должна получить распоряжение, чтобы Маню, мою дочку, освободили из ФЗО. Маня потрясена. Пятнадцатилетние — курят, ругаются матерно. Тут же, вместе с детьми, на заводе работают уголовники из тюрьмы. Их кормят вместе. Но пища такая — она не избалована пищей! — что она есть не в состоянии. […]
Москвичи очень встревожены. Это чувствуется по толпе. Машинистка, перепечатавшая мне рассказ, сказала: «Вчера уже хотели давать тревогу. Они летят на Москву». Ее матери 68 лет. Она не встает. «Почему?» — «Слабость. Недостаток питания» …Ройзман, приехавший из Свердловска, рассказывает: он продавал на базаре хлеб. На него накинулись так, что он крикнул милиционеру: «Ну, берите меня!» Какой-то дядька стукал себя в грудь, стоя перед ним, и кричал: «Ну, бери 400 рублей! Бери! Я два дня не ел!» […]
Лохматый, оборванный, в калошах на босу ногу, в старенькой шляпе, надетой на грязные космы, к тому же еще прикрытые беретом, идет рядом с Шкловским некто старый, лицо в кровоподтеках, бледно-синий, половины зубов нету. «Знакомься, профессор Ильин». — «Не пугайтесь», — сказал он мне. «Что же пугаться, я всякое видал». Это учитель Кулешова и Эйзенштейна. Доголодался! Хлопочет, чтобы ему выдали две хлебные карточки. Тронулся. «Сейчас человеку пропасть ничего не стоит», — сказал он и пошел от нас.
Солнце. Лужицы. С крыш капает. Лед на реке уже совсем пропитался водой и стал бутылочного цвета — именно тех бутылок, которые выпускают сейчас. На сердце тихая тоска, как будто жердью по ребрам ударили, да кувырком перекувырдышка!
Работал над пьесой.
Выступление американского посла в СССР. Он сказал, что советские газеты не публикуют сведений об американской помощи. Скандал! Что это? Мы вели переговоры о сепаратном мире? Или Америка хочет выскочить вперед?
По-моему, немцы сейчас хорошо ударят на юге, а в начале апреля нападут на Турцию. […]
12 марта. Пятница
Небо покрывается тучами, — и в буквальном, и в переносном смысле. Сводки намекают, что положение западнее Харькова весьма серьезное. Немцы подвезли много войск. Возможно, Харьков немцы опять возьмут. Так можно понять по газетным статьям, которые не зря говорят о превосходящих силах противника. Ровная серая пелена застилает небо, солнце не продавит ее. Перед дождем…