Нам нужно джентльменское соревнование идей об улучшении общества (интервью)

Ольга Кабанова

"Нам нужно джентльменское соревнование идей об улучшении общества"

Евгений Александрович Евтушенко

( 18.07.1933 года )

Россия

18 июля поэту Евгению Евтушенко исполняется семьдесят лет. Он по-прежнему самый популярный русский поэт, единственный, способный собрать тысячные залы. Он по-прежнему - боец и трибун. Евгений Александрович не захотел говорить со мной ни о личном, ни о бытовом - только об общественном и о поэзии. Понятно, ведь он поэт, а "поэт в России"... Каждый легко завершит эту фразу.

"НАМ НУЖНО ДЖЕНТЛЬМЕНСКОЕ СОРЕВНОВАНИЕ ИДЕЙ ОБ УЛУЧШЕНИИ ОБЩЕСТВА"

Россия без поэзии российской

- Наше общение началось не очень приятно - "Известия" не напечатали подборку ваших стихов, потому что стихи газета не печатает. Вы обиделись?

- Если вы действительно не печатаете стихов, тогда честно и напишите вместо "Пролетарии всех стран..." - "Стихов не печатаем".

- Газета давно не обращается к пролетариям.

- И очень жаль. Рабочий класс нельзя отменить никакими приватизациями. Именно рабочий класс Братска защитил мою поэму "Братская ГЭС", которую запретил секретарь ЦК Ильичев. Через неделю я начинаю свою месячную поездку по Сибири и Дальнему Востоку именно с Братска. Конечно, ничего нет в мире хуже, чем плохие стихи, - в прозе, даже плохо написанной, все равно есть какая-то информация, а плохие стихи - ничто. Но это неправильная установка - считать, что стихи неинтересны читателям. Такое невозможно. У меня есть строчка: "Россия без поэзии российской была бы как огромный Люксембург". Но даже люксембуржцы в газетах публикуют стихи.

- Но газету покупают, чтобы узнать новости, а не прочесть стихи.

- В 41-м стихотворение Симонова "Жди меня" было напечатано в "Правде", и это стало главной народной новостью у нас, а потом его в переводе напечатала "Нью-Йорк таймс". Мои "Бабий Яр" и "Наследники Сталина" в "ЛГ" и в "Правде" стали главными событиями дня не только у нас в стране, они были переведены на 72 языка.

- Но это было давно.

- Да, это было давно. Иногда то, что было давно, остается навсегда. Даже Твардовский сказал мне про "Наследников Сталина" с горькой иронией: "Спрячьте эти стихи и никому не показывайте". Я, однако, этого не сделал, я пошел к редактору Косолапову, который в 61-м совершил героический поступок - напечатал мой "Бабий Яр". И он мне посоветовал пойти к одному из помощников Хрущева с этим стихотворением. Я уже тогда читал эти стихи с эстрады, после чего председатель Союза писателей России Соболев выступил с заявлением, что Евтушенко везде читает антисоветские стихи, перечеркивающие исторический путь советского народа. Тем не менее, советник Хрущева Лебедев носил эти стихи с собой, что называется, за пазухой. Хрущев был импульсивным, в нем боролись два человека - выходец из бедной семьи, ненавидящий бюрократию и Сталина, он был еще и партийным аппаратчиком с большим опытом, который по указанию Сталина участвовал в партийных чистках. И вот в одном селе в Абхазии, когда кто-то рассказывал про сталинские ужасы, Хрущев сказал: "Да, мы со Сталиным недорасcчитались". Тут Лебедев и прочитал эти стихи. Рукопись была тут же направлена в Москву на военном самолете и напечатана в "Правде". Это было полным потрясением. Эти стихи, как и "Бабий Яр", прочитали все, кто хоть что-то читал. Стихи стали частью истории. Не так уж давно, когда "Известия" в 91-м году, после беловежского сговора за спиной народа, напечатали мое "Прощание с красным флагом", оно прогремело на весь СССР, прощающийся сам с собой. Люди плакали, слушая его!

Пастернак писал: "Талант - единственная новость, которая всегда нова". И вообще людей, неспособных любить стихи, не существует.

Я горжусь, что я шестидесятник. Шестидесятники вернули людям любовь к поэзии. Бабушки-шестидесятницы привили свою любовь своим внукам-"девяностикам". Сейчас на вечерах поэзии их все больше и больше. Эти "девяностики" - будущее России, за которое мы, шестидесятники, боролись, в том числе и своими стихами.

"Трусость - полюбить за смелость самого себя"

- Несколько историй - с "Наследниками Сталина", с подписанием письма против ввода войск в Чехословакию - вы все время рассказываете в интервью, в воспоминаниях, вводках к сборникам. Вы гордитесь этими поступками?

- А почему человек не может этим гордиться?

- Но иногда кажется, что вы оправдываетесь, глушите какой-то комплекс вины.

- Вина - это не комплекс.

- Простите, я небрежно сказала. Это чувство вины?

- Вина, по Достоевскому, это когда все виноваты во всем. Это чувство должно быть присуще любому гражданину любой страны.

- Но не присуще. Судя по вашим стихам, вы лично чувствуете вину за то, что дети в мире голодают. Вы что, берете на себя функции Бога, вы разве можете всех накормить?

- У нас сейчас время колоссальной социальной апатии. Вот я слежу за тем, что говорят наши политики. Ведь они не употребляют слово "совесть". А почему? Я по своему возрасту не могу быть виноватым за 37-й год и за ужасы коллективизации...

- А в перестройке?

- А вы что, моих стихов не читали?! И вы не чувствуете мою вину?

- Читала и спрашиваю: откуда такое огромное чувство вины?

- Есть такое понятие - историческая вина. Вот папа римский нынешний, он много политиканствует, но он сделал невероятные вещи - покаялся за крестоносцев, за антисемитизм католиков. И это прекрасная вещь - невинная вина. Поэтому наше поколение, которое не могло участвовать в репрессиях 37-го года, взяло на себя эту ответственность.

- Папа совершил религиозное покаяние, это часть христианского мировоззрения. Но человек не может жить все время винясь.

- Вот вы спрашивали о вине за перестройку. Но я был первым человеком, который выступил против войны в Чечне. Я хорошо знаю Кавказ и понял, что эта война продлится долгие годы. Чеченский блицкриг придумали люди, которые никогда не читали даже "Хаджи Мурата". "Прощание с красным флагом" я написал сразу после того, как сняли этот самый флаг. Но я не раз отказывался избираться в Думу, отказался быть министром культуры, когда группа депутатов мне это предлагала. Потому что понял, что то, о чем мы мечтали когда-то, пошло по другому пути. Я не хотел в этом участвовать.