Страница 73 из 112
- Какими критериями вы руководствуетесь, принимая решения о помиловании маньяков, насильников, убийц, за плечами которых горы трупов?
- Когда вы произносите эти слова, страшно становится... Я бы отклонил прошения таких всех сразу. А когда начинаешь разбираться в чужой жизни, выясняется, что садист - больной человек, трижды лечился в психиатричке, мочился до 10 лет. Убивать больного как-то негуманно. Тогда мы заменяем смертную казнь. Есть и другие причины. Человек совершил в первый раз преступление, покаялся, у него дети, и еще масса других обстоятельств. Все это в нравственной плоскости. Очень важно покопаться в жизни осужденных. Например, мальчиксолдат расстрелял своих обидчиков из автомата, причина - страшное явление, именуемое дедовщина. За что его убивать ведь от отчаяния сорвался!
В нашей комиссии - четверть юристы, остальные - общественные деятели: писатели, журналисты, священники, психологи, люди душевно чуткие. Наш священник отец Александр ведет переговоры со смертниками, посылает им книги. Мы видим, что в них совершается перелом, что-то изменяется, отношение к людям, к религии - и принимаем решение на пожизненное заключение. Это тоже наказание страшное, нет просвета... Нигде нет в мире пожизненного заключения, только в Америке, по 100-200 лет сроку.
У нас никогда не миловались маньяки, особенно убийцы детей, и я, хоть и не сторонник смертной казни, голосую за исключительную меру. У нас нет пока института, где они могли бы быть законсервированы, как в клетке, и чтобы их, как кроликов, изучали. Это животные, а не люди, и у меня нет к ним христианского отношения... Когда мы разбирались с Чикатило, одна женщина колебалась, какие-то свои комплексы. И она задала вопрос медэксперту: "Скажите, у таких людей, если мы сохраним им жизнь, хоть тысячная доля выскочить на свободу есть?" - "Есть!" - "Тогда я голосую за смертную казнь!" У них не должно быть ни одной тысячной.
- Комиссия в 1993 году помиловала маньяков Плаксина и Гридина, у последнего на счету 4 замученных девочки...
- Это было давно. Мы пришли на волне жестоких смертных казней, которые осуществлялись сотнями, по 700 в 80-е годы. Мы были рекордсменами. Была установка от Президента сбить этот поток. Создали комиссию. Я два месяца отказывался от должности председателя: у меня литература, книги ненаписанные, маленький ребенок... Когда я пришел в первый день, то попросил папки с ошибками в судебных делах по смертным казням тех, кого уже безвинно расстреляли. И мне принесли огромную пачку. И там не только были витебское дело, Кравченко, пострадавший за девочку, убитую Андреем Чикатило...
И вот тогда в число помилованных попали несколько очень жестоких убийц. Мы старались, чтобы весы перевешивались в сторону милосердия. Надо было укоротить поток расстрелов - слишком много было судебных ошибок. И это удалось.
Россия вступила в Совет Европы, и мы из 39 стран единственные, кто не отменил смертную казнь или хотя бы ввел мораторий на нее... Я был в Италии, Германии, Франции, Англии, Швеции - и везде закон об отмене казни не поддерживался населением, принимался вопреки ему, а потом граждане соглашались, видя, что преступность не растет, как предполагалось. У нас любят ссылаться на Америку. Но там лишь часть штатов имеет в законе смертную казнь, и расклад такой: преступность больше растет там, где исключительная мера наказания сохранена.
У нас, как показывают исследования, около 65% населения выступают за сохранение смертной казни. А самые большие противники ее отмены - сами заключенные. Кстати, маньяков расстрелами не напугаешь, это медицинский случай. А вот бандиты, лидеры оргпреступности к нам на комиссию еще не попадали, как ни покажется это странным.
Наказание должно поражать не множественностью, а неотвратимостью эта юридическая формула известна еще со времен Древнего Рима. Мы не можем призывать к кровной мести, убийству за убийство. Есть некоторые представители Думы, интеллигенции, как Марк Захаров, например, который высказался в газете, что надо преступников чуть ли не стрелять на улицах без суда. Так что, по логике, надо было расстрелять двух слесарей, заподозренных в убийстве Листьева!
- Есть ли подобные комиссии по помилованию на Западе?
- Комиссий подобных нет. Там работают чиновники, это точный, слаженный, неподкупный аппарат. Там нет особых тюрем для самых кровавых преступников. В итальянской тюрьме нам показали террориста-югослава, который взорвал римский вокзал. Он сидел в своей камере, принимал землякаюгослава из соседней камеры, который имел срок три года. В боксе-блоке все двери были открыты, на коридоре - один охранник. Если осужденный не соблюдает правил, его переводят на более жесткий режим. Начальник тюрьмы, который имеет богословское, юридическое и философское образование, когда мы по случайности спросили, сколько у него сидит преступников, ответил: "Преступники в суде. У нас сидят несчастные люди". Это очень умный, серьезный человек.
Кстати, такого же умного, серьезного человека мы встретили в исправительно-трудовой колонии в Торжке. У них страшное положение: кормить нечем, задолженность невероятная... Он создал на свой страх и риск бригаду из осужденных за "легкие" преступления для того, чтобы ловили рыбу. Были в колонии для туберкулезников на Валдае. Я сам когда-то болел, знаю, что это такое. Убедился, что лечат лучше, чем на воле. Если такие руководители есть в исправительных учреждениях, значит, не все потеряно, не все - ГУЛАГ.
Но те же, кого мы помиловали, сидят, как смертники, почти без прогулок, без посылок, в самых жестких условиях, и есть письма с просьбой казнить, есть свидетельства о самоубийствах. Чтото надо делать. Раз мы сохранили им жизнь, нельзя обрекать их на мучения.
- Что вы можете добавить о работе комиссии по общеуголовным делам?
- Среди тех, кого миловали, количество повторных преступлений в 4 раза ниже, чем среди тех, кого ни разу не миловали. Это данные ВНИИ МВД. Мы сбрасываем год, полгода, если срок 10-12 лет. Через 10 лет отсидки человек здоровым не возвращается: инвалидность первой, второй группы. Или сидит восьмидесятилетний убийца: в беспамятстве убил жену. Отсидел три из четырех лет. Так пусть уже идет умирать на свободу. Французы в этом плане более милосердны: отпускают тех, кто болен раком. Человек должен умереть на свободе.