Заплачено кровью

"Завтра все станет ясно, - подумал Шапошников, но тревога в душе осталась. - Скорей бы начиналось...".

Почти две недели прошло, как полк выгрузился в Орше, но все это время были только изнурительные марши, нервотрепка, переходы казались бессмысленными, тем более, что вдоль фронта.

- Тюкаев, позовите Степанцева, - оторвался Шапошников от карты.

В блиндаж, светя фонариком, вошла группа командиров.

- Уже устроились? Быстро, - Шапошников по голосу узнал полковника Гришина. - Куда бы сесть?

Шапошников показал на чурбачки:

- Садитесь, товарищ полковник, - как всегда, подчеркнуто спокойно и с достоинством сказал он.

В блиндаж вместе с Гришиным вошли Канцедал и Малинов. Все управление полка было в сборе.

- Обстановка такая, товарищи... - едва разжимая свои тонкие губы, задумчиво протянул полковник Гришин.

Все стояли молча, с тревогой ожидая, что командир дивизии скажет сейчас что-то очень важное. После тягостной паузы Гришин встряхнулся и собранно, деловито продолжал:

- Слушайте боевой приказ. Атака в пять ноль-ноль. Ближайшая задача полка: взять Червоный и Пустой Осовец. Пойдем без артподготовки, сорокапятки - с пехотой. Батарею Похлебаева передать в распоряжение майора Фроленкова, в батальон Козлова. Их задача, они будут вашим левым соседом, держать дорогу на Давыдовичи. Кроме того, батальон должен выручить штаб сорок пятого корпуса Магона, сидят они там в роще, как в мешке. Так, что еще? - Гришин наморщил лоб, что-то вспоминая.

Шапошников, сидевший напротив, заметил, как осунулся их комдив за эти дни, и под глазами появились тени.

- Как настроение у бойцов, Васильчиков? Да, с речью товарища Сталина от третьего июля ознакомили?

- Ознакомили, товарищ полковник. Настроение в полку боевое. Люди стали серьезнее за эти дни. За моральное состояние полка ручаюсь, - твердо сказал Васильчиков.

Он был уверен, что расстрелянные вчера перед строем четверо бойцов, к всеобщему стыду кадровых, призванных, правда, из Западной Украины, были последними трусами в полку. Эти самострельщики сами выкопали себе просторную могилу на четверых и молча и покорно встали спинами к строю. Трупы расстрелянных быстро закидали землей, могильного холмика делать не стали.

- Готовьтесь к бою. Как говорится, ни пуха... Завтра, впрочем, тринадцатое июля. Все свободны. Шапошников, на два слова.

Они вышли из блиндажа.

- Ты сегодня с Ереминым говорил... - Гришин тронул Шапошникова за рукав. - Впредь остерегайся докладывать такое. А то могут не только в преувеличении сил противника обвинить, но и в паникерстве. А это, сам знаешь, чем грозит, пусть и на фронте. Понял меня? А так - надеюсь на тебя, учти. Связь всю проверил?

- Все на месте, товарищ полковник.

- За тобой Малых дивизион поставил. Свяжись с ним, договорись о взаимодействии против танков. Петр Никифорович, - позвал Гришин подошедшего Канцедала, - я к Малыху, а ты давай к Смолину. Дорогу не забыл? И завтра будь там.

Фигуры Гришина и Канцедала исчезли в темноте.

Сгущалась июльская ночь, короткая, но темная...

- Товарищ капитан, - услышал Шапошников тихий голос сзади.

- Степанцев? Где сейчас ваши люди? Давайте их всех сюда поближе к штабу, и без моего приказа никуда, и сам чтобы под рукой был. И смотри за хозяйством Татаринова.

Лейтенант Александр Степанцев был командиром химического взвода полка. Немолодой, семейный, небольшого роста, но крепкий, очень подвижный. В полк он был призван в мае, но и за столь недолгое время успел показать себя, как хороший организатор. До этого Степанцеву довелось повоевать на финском фронте, участвовал он и в походе в Западную Белоруссию - словом, человек был с опытом, к тому же серьезный и грамотный. На гражданке был на комсомольской и хозяйственной работах, инструктором райкома партии. Взвод свой сумел сколотить и подготовить на редкость быстро. И взвод силы был немалой: пятьдесят человек. Перед самой войной Степанцев был назначен и начхимом полка, благо, должность была свободной.

"В случае чего, будет на кого опереться в трудную минуту", - думал о нем Шапошников. Многолетний армейский опыт научил Шапошникова, что лучшей опорой всегда будут те, кого знаешь лично, а не только по службе. Со Степанцевым они были к тому же земляки, а одно это значило много. Как сложится завтрашний день, можно было только гадать, но из головы у него не выходили эти триста танков, о которых доложил ему Шажок.

Когда Шапошников вернулся в блиндаж, полковник Малинов работал над картой, Васильчиков и Наумов о чем-то тихо переговаривались.

- Дай-ка Леоненко, - тронул Шапошников за плечо связиста.

Боец покрутил ручку аппарата, подал трубку.

- Как там у тебя? - спросил Шапошников.

- Тихо. И ни черта не видно, - ответил Леоненко, - Выслал взвод в направлении села, в охранение. Немцев не слышно. С час назад, правда, слышался шум мотора, но не разобрать было - танк или машина.

- Дозоры проверь и поспи часок.

В батальонах Московского и Горбунова тоже было тихо. Уже кончая разговор с Горбуновым, Шапошников вдруг услышал, как в связь вступил кто-то посторонний.

"Немец! - ожгла мысль, - Что он говорит?"

- Савин, Чайко, - выйдя из блиндажа, негромко окликнул Шапошников бойцов комендантского взвода. - Быстро по линии к Горбунову. И тихо: диверсант на ней сидит. Взять живым.

Минут через десять красноармейцы привели к Шапошникову рослого парня в новом штатском костюме. На шум из блиндажа вышел Васильчиков.

- Что случилось, Александр Васильевич?

- Каков нахал, а? Корову, говорит, ищет! Совсем нас за дураков принимают. Пристроился к связи, и что бы ты думал: предложил мне сто марок, если я ему сдамся. Я, говорит, проведу через линию фронта, ему за меня дадут премию, и он со мной поделится! Ну-ка, Савин, веди его к Потехину, приказал Шапошников.

Через пару минут невдалеке сухо щелкнул выстрел из карабина. А скоро вернулся и Савин.

- Побежал он, товарищ начальник, - простодушно объяснил конвойный.

Лейтенант Вольхин и его бойцы, заняв указанный их ротным рубеж для атаки и приготовившись к ней, хотя до начала ее было еще больше четырех часов и имелась возможность поспать, так и не заснули. За последние сутки они прошли с полком больше ста километров, и все это время у них была одна простая солдатская мечта: свалиться бы куда-нибудь под куст и поспать часиков десять. Но вот теперь, когда такая возможность, хоть и не на десять, а на два-три часа вдруг представилась, спать никому не хотелось.

Вольхин, положив своих людей у белевших в ночи березок, первым делом все же прошел вперед шагов сто, через лесок. С опушки его, через неровное поле и предстояло им идти в бой. Как ни всматривался Вольхин в темноту, очертаний деревни, которую предстояло атаковать, увидеть не удалось: мешал бугор. На фоне неба километрах в двух лишь темной полоской выделялся лес. Было так тихо, что давило на уши, и Вольхин, постояв немного, безуспешно пытаясь уловить впереди хоть какие-то звуки, вернулся к взводу.

- Садись к нам, командир, - услышал он голос сержанта Фролова. - Что там видно?

- Видно поле. Немцев не слышно, и что-то не верится, что они близко.

Вольхин снял сапоги, размотал портянки и с наслаждением пошевелил пальцами. "Надо бы выставить дозор на опушку", - подумал он, но с командой медлил. Как сел, так сразу навалилась усталость, захотелось откинуться на спину и лежать, лежать, рассматривая звезды.

- Зеленцов! Борисов! В дозор, сто метров вперед - опушка. И смотреть в оба. Через час сменим, - приказал, наконец, Вольхин.

- Да, все равно не заснуть, - вставая, сказал Зеленцов, маленький, неприметный паренек. - Пошли, Сашка.

Обулись, взяли винтовки и скоро скрылись за деревьями.

- Поспи, командир, - повернулся к Вольхину сержант Вертьянов. - Я не могу что-то. В случае чего, подниму.

Вольхин с наслаждением откинулся на траву. Земля была теплая, не остывшая за ночь. Сон не шел, напряжение в голове не спадало, и Вольхин стал смотреть на своих бойцов. Один, длинный и нескладный, Анисимов, вытирал травой котелок, причем делал это так тщательно, как будто сейчас должны были проверять его чистоту. Другой, всегда молчаливый и незаметный, Урюпин, перетягивал ремень у винтовки, хотя никакой нужды в этом не было. Третий, в темноте Вольхин его не узнал, протирал тряпочкой сапоги. "Зачем? усмехнулся Валентин, - не на парад же утром". И все сейчас занимались подобными же пустяками. Кто-то строгал ветку, другой протирал винтовку, третий разглаживал портянки. Только Савва, кажется, спал.