Страница 12 из 20
Очевидно, от слишком резкого исчезновения деда Пихто заколыхались и зашуршали фотопленки, развешанные для просушки на бельевых веревках, в несколько рядов перекинутых под потолком. Пленки крепились к веревкам деревянными прищепками.
"Когда этот дед Пихто успел развесить их тут?" - удивился Вася и стал рассматривать негативы.
На них изображалось все то, что произошло с Васей в этой главе.
- Вот это оперативность! - произнес Вася Морковкин. - Однако опасаюсь, что и на этот раз не так-то просто будет выбраться из комнаты...
Вася оказался совершенно прав - ни окон, ни дверей не стало, они исчезли вместе с дедом Пихто. Не зная, как быть, Вася подошел к зеркалу, где только что произошли бурные и драматические события. Зеркало по-прежнему было со странностями. Вася никак не мог найти в нем свое отражение. Зато ему удалось обнаружить там треногу, на которой был укреплен желтый деревянный ящик, по всей вероятности, фотографический аппарат. В действительности же, и Вася это видел четко, в комнате никакой треноги с ящиком не было.
Вася решил на всякий случай потрогать стекло, но вместо того, чтобы упереться в твердую поверхность, палец прошел насквозь. Да, да, он прошел сквозь стекло, как сквозь воздух. В недоумении мальчик отдернул руку, а из зеркала пахнуло теплым сухим ветерком, как от калорифера.
Вася не стал искать научное объяснение наблюдаемому явлению.
- Была не была, - сказал он и шагнул в зеркало, но споткнулся о треногу, стоявшую там, и упал по ту сторону рамы...
Жил в нашем поселке около железной дороги, у самого переезда, дед Чудаков. Никто не знал дедова имени-отчества. Все называли его "дед Чудаков". "У деда Чудакова спроси", "дед Чудаков знает", "дед Чудаков уже огурцы посадил" - так говорили у нас. Даже бабка, с которой дед прожил весь свой век, и та говорила, как все: "дед Чудаков".
Дед не усматривал в своей фамилии ничего обидного. А сын его, женившись, сменил фамилию, на жену записался. Дед его за это чуть из дому не выгнал. Но это так, к слову.
У деда был во дворе колодец. Вода в колодце была чистая да светлая. А вкусная до чего. До сих пор помню: выбегу утром в сенцы, сниму кружок с деревянной кадушки, зачерпну ковшичек и пью не напьюсь. Будто на смородиновом или на земляничном листу настояна. Кроме нас, дед никому не давал воду из колодца. А нас он любил и жаловал, потому что во время войны мы делились с ним чем могли. Пришел я как-то к колодцу за водой. Поставил ведра на деревянную приступочку, только за ручку ворота взялся, вдруг вижу: дед сидит на крылечке и пальцем манит меня к себе. Подошел я к нему.
- Садись, - говорит.
Я сел. Я знал, что любит дед Чудаков задавать разные каверзные вопросы, и поэтому немного побаивался его.
- Вот ты, - сказал дед, - ходишь в школу. Всякие-разные предметы изучаешь там. Ты вот скажи мне, сможет ли когда-нибудь человек научить птицу своему языку. Ну, к примеру, эту ворону. - Он показал на черную птицу, что сидела на изгороди и с нескрываемым любопытством поглядывала на нас. - Ведь это же так интересно узнать, о чем она сейчас, в этот момент, думает. Ишь смотрит и о чем-то думает. Думает ведь, божья тварь!
Я не помню, что я ответил старику. Да мое мнение, думаю, и не интересовало его. Просто подвернулся я ему под руку, он и заговорил со мной.
Вскоре дед Чудаков умер. После него остались кое-какие бумаги. Я попросил мать, и она принесла несколько тетрадок в зеленую линейку. Это оказались записи наблюдений за погодой. Про птицу там ничего не было.
На протяжении многих лет потом волновал меня дедов вопрос. Это не могло быть обычное праздное любопытство этакого малограмотного деревенского дедка. Не таков был дед Чудаков - полный георгиевский кавалер, чтоб забивать голову чепухой. В шкафу у него стояли сочинения Толстого, Достоевского и Некрасова. И если именно этот вопрос волновал его перед смертью, то, значит, был в нем глубокий смысл.
Этот смысл лишь теперь начинает доходить до меня. Я думаю так, глядя на птиц и зверей: это им, бессловесным, была вверена природой тайна, которая была при начале мира, потому что только они не могут ее разгласить. В них заложено какое-то знание, большее, чем у людей, ибо в них - сама природа. Тайна эта самая - главная суть жизни и потому так надежно упрятана. Природа поступила так же, как поступаем мы, взрослые, пряча от детей спички. Ибо не наступило время.
Но деду, возможно, ворона поведала эту тайну. Дед умер и унес с собой открывшееся ему. Но вернемся к Васе Морковкину.
8
Первое, что, очнувшись, увидел Вася Морковкин, был огромный плакат, прибитый к деревянному столбу, пропитанному креозотом. На плакате была изображена кряковая утка, с деловым видом сидящая на гнезде. Надпись:
СОБЛЮДАЙТЕ ТИШИНУ! ПТИЦЫ НА ГНЕЗДАХ.
Точно такой плакат автору довелось видеть в вестибюле того научного учреждения, где работает Ефим Борисович Грач. Кстати, хочу освежить в памяти читателей образ этого человека. В самом начале повести он, проходя мимо гаража, на крыше которого играл Вася Морковкин, произнес несколько загадочных слов и энергично махнул рукой. Вот и все, что пока сделал Ефим Борисович.
Так вот, многие сотрудники научного учреждения, где работает Грач, увлекаются охотой и рыбной ловлей и состоят в обществе охотников и рыбаков, которое возглавляет комендант здания, исполнительный и аккуратный человек. Он, например, обязательно вывешивает в вестибюле плакаты и объявления, которыми его снабжает общество. Повесил он и плакат с уткой, сам того не подозревая, насколько уместным окажется именно здесь этот плакат.
Автор, по крайней мере, воспринял это как своего рода метафору. Действительно, разве ученые не подобны птицам? Разве не так же терпеливо и заботливо высиживают они свои открытия и изобретения, кандидатские и докторские диссертации? А раз так, то автор последовал призыву плаката и разговаривал с Ефимом Борисовичем шепотом.
Ефим Борисович категорически отрицал свою причастность к тому, что произошло с Васей, и просил передать самый пламенный привет читателям. Автор это делает тем более охотно, что Ефим Борисович обещал дать всесторонний научный анализ изложенных здесь событий и фактов.