Зелье

Нина Катерли

Зелье

1

В большой полынье справа от моста с достоинством плавали дикие утки. Со знанием дела они вылавливали из воды хлеб, который поступал туда в изрядном количестве с набережной, где собралась толпа. По краям полыньи мрачно сидели грязные голуби. На той стороне, над деревьями Летнего сада, висел самолет. Двухплоскостной, допотопный, он почти не двигался и выглядел нелепо. Не вполне обыкновенным можно было считать этот неподвижный самолет, и присутствие в центре города диких уток, и, пожалуй, румяную старуху в тренировочных штанах и ослепительно оранжевой куртке, лихо съезжающую с моста на гоночном велосипеде, и себя самого, слоняющегося в рабочее время по улицам. Все было странно, неправильно, сулило какие-то события. Что-то, казалось Мокшину, сегодня обязательно должно произойти. Может быть - начаться. Или, напротив, кончиться. Или просто повернуть в самом неожиданном, невозможном направлении.

Такие предчувствия уже бывали у него раньше и почти никогда не обманывали. Воскресным летним утром десять лет назад он неизвестно с чего вдруг ощутил необходимость встать ни свет ни заря и выйти из дому. А выйдя, устремиться не куда-нибудь, а на Московский вокзал, где радио играло "Гимн великому городу" и на трех языках сообщало о прибытии московского экспресса.

Стоя в то утро у входа на платформу, Мокшин с одобрением наблюдал, как подкатила "Стрела" и как, обходя носильщиков с их тележками, по перрону неторопливо и надменно проследовали солидные мужчины в элегантных костюмах и с большими портфелями. Однако "Стрела" здесь оказалась ни при чем: в мятой толпе, вывалившейся из прибывшего на крайний путь довольно замурзанного поезда, Мокшин увидел незнакомую женщину. А увидев, не раздумывая, подошел к ней. И эта женщина была Варвара.

Миновав мост, Мокшин двигался теперь по набережной Фонтанки. Справа от него все еще по колено вязнул в снегу Летний сад, впереди вставало здание Инженерного замка, и, как всегда, казалось, будто оно освещено закатным солнцем, хотя солнца не было и в помине.

Ощущение надвигающихся событий, заставившее Олега Николаевича Мокшина внезапно покинуть свое рабочее место и при этом солгать, да, да, наврать подчиненным, что он должен немедленно посетить патентную библиотеку, находящуюся в Инженерном замке, это тревожное, но и праздничное ощущение нахлынуло с новой остротой. Он прибавил шагу и миновал Инженерный замок. По Фонтанке медленно двигались шершавые льдины, похожие на куски асфальта. На одной из льдин лежал веник, чуть поодаль - черная кожаная перчатка. Рядом аккуратно стояла бутылка из-под вермута.

Выйдя на Литейный, Мокшин увидел довольно странного типа в совершенно мокрой, хотя дождя не было, фетровой шляпе с обвисшими полями. Разглядеть его лицо оказалось невозможным - торчал только сизый объемистый нос, все остальное было скрыто: лоб - полями упомянутой шляпы, надвинутой на глаза, а подбородок и рот - грязным свалявшимся шарфом. Человек стоял в безразличной позе, развязно прислонясь к стене дома неподалеку от букинистического магазина. Когда Мокшин с ним поравнялся, он, не проронив ни слова, шагнул наперерез, отвернул обтрепанную полу длиннющего пальто, и Олег Николаевич увидел обложку и заголовок: "Какъ воспитать въ себе силу духа".

2

Предчувствие и на этот раз не обмануло Мокшина: поздно ночью он чуть не попал под трамвай.

Возвращаясь в третьем часу от Варвары, он пересекал совершенно пустой Литейный, и тут из-за угла, от цирка, вылетел этот трамвай, вылетел, гремя на повороте, и помчался как бешеный к Невскому. Олег Николаевич еле успел отскочить и долго стоял с колотящимся сердцем, слушая удаляющийся лязг. Отдышавшись, он понял, что трамвай был очень странный: во-первых, совершенно темный, во-вторых, движение его почему-то напоминало бегство. В-третьих, заднее стекло его было зачем-то крест-накрест заклеено полосками бумаги. Точно во время войны.

Долго еще потом, шагая по тротуару, поднимаясь к себе на четвертый этаж, выслушивая упреки матери, лежа в постели перед тем как заснуть, Мокшин мысленно видел этот трамвай, колесящий, будто в паническом страхе, по спящему городу.

3

Линия жизни уродливо коротка, обрывается почти на середине ладони, так что, если относиться к этой процедуре всерьез, то, поскольку сегодня Ларисе Николаевне под тридцать, - какие уж тут прогнозы и надежды на счастливое будущее? Но, с другой стороны, как шарахнуть ей в лицо, что никакой новой любви отнюдь не предвидится, и не почему-либо, а просто отчетливо вырисовывается нечто более значительное и мрачное? Причем, похоже, в самое ближайшее время, через месяц, через неделю, завтра. И вообще, как это она ухитрилась дожить с такой линией до сегодняшнего дня? Но женщины, все до единой, даже те, которые изображают из себя интеллектуалок, верят этой чепухе безоговорочно. Так что пришлось Мокшину льстиво восхищаться удивительным "бугром Венеры", мямлить про глубину линии ума и даже про большие способности к... торговле.

Лариса ушла обиженная, она какие-то дополнительные надежды явно возлагала на этот сеанс, а Мокшин с облегчением принялся за чертеж тарного цеха, выполненный конструктором третьей категории Майей Зотовой. Обычно Майя делала работу так, что во избежание строгого выговора для себя лично Мокшину, ее непосредственному начальнику, приходилось изучать чертеж чуть не в лупу, чтобы углядеть и исправить все ошибки, изобретательно и прихотливо разбросанные ею в самых неожиданных местах. Вот и тут... Нет, сегодня же дать ей втык и пригрозить депремированием! Вот, полюбуйтесь, еще! А здесь... ну, здесь ерунда, мелочь: не проставлены размеры. А тут размеры, наоборот, есть: изнутри склад, оказывается, больше, чем снаружи. Гнать. Ах, какие пустяки, я напутала, Олег Николаевич. А-а, напутали, ну тогда-то что, тогда другое дело. Так. И тут наврала...

Олег поднял голову: в дверь входила она. Собственной персоной, на высоких каблуках и с лицом трепетным и лучистым. Майя Ивановна Зотова. Явилась.

- Олег Николаевич, - жалобным, как всегда, голоском сказала Майя, - вы не принесли? Вы обещали.