Второй вариант

- Его перевяжите, укол и все, что надо, сделайте,- снова попросил сестру Шарапов, боясь, чтобы не началось заражение и не умер первый пленный.

Бербиц уже давно нетерпеливо поглядывал на пустые кружки, нос его подрагивал, глаза горели.

- Где наш лихой разведчик? Забаров, приступай к исполнению и доложи, почему без команды огонь открыл? Наливай полнее - сегодня за удачу пить будем! И ему плесни,- повел густыми черными бровями на пленного.

Забаров нынче послушен и нем как рыба. Пытаясь улыбнуться, протягивает пленному кружку, заранее приготовленный хлеб с маслом. Пленный отталкивает то и другое.

- Нихт! Нихт! -на лице ужас.

- Командир, он не пьет!

- Ты бы его поменьше бил,- вставляет словечко Бахтин.

- Я его бил? - возмущается Бербиц.- Да я всю дорогу молился: только бы не убить, только бы не убить, даже ничего не повредил, когда брал.

- Может, боится, что водка отравлена? - догадывается Андрейчук.

- Верно,- соглашается Бербиц.- Расступитесь-ка. Смотри, Ганс ты или Фриц.Бербиц в несколько глотков опорожняет почти полную кружку, вытирает рукавом губы и, помогая себе жестами, напрягая голос, будто разговаривает с глухим, объясняет: - Не отравлено! Понимаешь? Я выпил, не закусил и тебя вижу.

- Нихт! Нихт! - испуганно отодвигается пленный.

- Командир, он с сержантами и даже старшинами не хочет,- смеется Бахтин.Может, с тобой выпьет?

Полуэкт пил редко, не больше двух глотков, но увидел в глазах ребят ожидание и нетерпение - очень уж им хотелось переупрямить пленного - и лихо, как не умеющие пить люди, ополовинил кружку, тяжело дыша, приказал:

- Пей, фриц!

И пленный послушался. Сначала осторожно пригубил, потом медленно выпил и удивленно похвалил.

- Гут! Кароша! - потянулся за хлебом.

- Еще бы! Не ваш шнапс! - пророкотал Бербиц и, будто видел впервые, внимательно оглядел пленного:- Не очень щупленький, кажется, даже не вшивенький, и взяли его аккуратненько, без грубостей.

Землянка дрогнула от хохота. Не смеялись только Андрейчук и Тинибаев - они опять о чем-то спорили.

Пленный оказался ефрейтором все той же 1-й авиа-полевой дивизии. Он был светловолос, голубоглаз и довольно высок ростом. Посмотреть на него сбежались местные солдаты, в землянке не протолкнуться, в ней дым коромыслом. Все довольны, ни у кого никаких огорчений, пока сквозь общий шум не прорывается голос прибежавшего пулеметчика:

- С фрицем пьете, а вашего разведчика убило! Эх, вы...

Голос хлестнул, как удар бичом.

- Когда?

- Где?

- Кого?

Оказалось, Селютина. Пока были на нейтралке, немец бил по валу. Вспомнили, что и разрывы слышали, и свежие воронки видели - одну совсем недалеко от землянки,-да на радостях не обратили на нее внимания. По той же причине и о Селютине забыли. Что ему сделается, если дома остался?

Ринулись на вал, в траншею. Выбросило из нее Селютина взрывной волной и изрешетило так, что сразу и не узнаешь.

В тыл на одной подводе ехали четверо: Лобатов и пленный в штаб полка, Шарапов туда же, а потом в медсанбат, Селютин в свой последний путь на кладбище дивизии в деревне Мшага. Разведчики похоронят его завтра.

Полуэкт лежал рядом с Селютиным и ругал себя за его смерть. "Помог, называется, человеку. Оставил дома!" Понимал, что вины его в случившемся нет, но все равно не по себе, как будто вина его в чем-то и была.

Откажи он в просьбе, и жив бы остался Селютин, веселился бы теперь вместе со всеми. Смерть свою он чувствовал верно, а где от нее спасение, не отгадал.

- Как Смирнов? - прервал тяжкие размышления Полуэкта Лобатов.

- Все в порядке.

- Вот видишь,- обрадовался Лобатов.- Человек в деле побывал и себя показал. Легче ему с твоими орлами управляться будет.

- Да, все так,- согласился Шарапов и не стал рассказывать о том, как Смирнов, забыв о своих обязанностях, ринулся на немцев с группой нападения.Все хорошо получилось,- подтвердил он, прислушиваясь ко все усиливающейся боли.

Глава девятая

1

"Счастливая рана" Шарапова оказалась серьезней, чем думала сестра, и отлеживаться пришлось не в медсанбате, а в челюстно-лицевом отделении госпиталя, только успевшего развернуться в недалеком от Новгорода поселке Пролетарий. Начальником отделения был старший лейтенант медицинскиой службы Жабин, молодой брюнет с черными веселыми глазами, старшей сестрой - высокая и тонкая Надя Иванова, а санитаркой- пухленькая девчушечка из местных - Вера. Раненые еще не поступали, и Жабин осмотрел Полуэкта немедля.

- Прошла хорошо, но осколочек кости оставила. Придется делать иссечение.

- Э, нет,- прикрыл рукой Полуэкт рану,- лучше какой-нибудь проволочкой выколупайте, чтобы лицо не портить.

Жабин рассмеялся:

- Нет у нас колючки. Винтовочная?

- Из автомата.

- Ишь ты! А чего же одна? Ты мне не мешай - не тяни руку-то, убери ее за спину.

- Остальные мимо прошли.

- Это хорошо. И с большого расстояния?

- Метров с десяти.

- Почему же всего одна? - вскинув глаза, повторил Жабин.

- Так закон рассеивания.

- Хорошо, что есть такой закон,- промычал сквозь зубы Жабин и показал зажатый в пинцете осколок кости:- Вот он, а пули нет, так что извини - на память подарить не могу. Перевяжите,- приказал Наде Ивановой и убежал добывать для отделения людей и медикаменты.

- Почему-то считают, что у нас раненые все легкие, ходячие, сами себя обслужить могут, и ничего не дают,- пожаловалась Надя Иванова и коротко хохотнула:- А Жабин всегда такой: пока зубы заговаривает - и дело сделает. Хороший хирург!

Полуэкту Жабин тоже понравился, а через неделю, когда началось наступление и стали прибывать раненые, они сошлись накоротко. Прибежал тогда Жабин с просьбой:

- Самому больных таскать приходится. Помоги, разведчик?

Полуэкт тут же и подхватился, а потом в привычку вошло: чуть запарка, бегут за ним: раненых привезли, носить надо. Так и коротал размеренное и пустое госпитальное время, томясь вынужденным бездельем и каждый день ожидая весточки из полка. И она наконец-то пришла. Ребята писали, что наступать полку пришлось через Ильмень, а после освобождения Новгорода дивизию повернули на юг, и теперь очищает она Приильменье, продвигается с боями к Шимску. Потерь во взводе почти нет, больше царапинами отделываются, а пехоту выбило крепко.

Прочитал Шарапов коротенькое, наспех написанное Спасских письмо, и зачастило, тревожно забилось в груди сердце, как во время поисков в самое напряженное время, как двадцатого января, когда Левитан на всю страну торжественно читал приказ Верховного об освобождении Новгорода. И так потянуло в полк, что еле дождался, пока Жабин выйдет из операционной. Остановил его.

- Когда выписывать будешь?

- Когда рана заживет,- склонив голову набок, весело разглядывал Полуэкта Жабин.

- "Когда рана заживет"! Раненых я таскать могу, а воевать нет - так, по-твоему?

- Правильно. Здесь ты под наблюдением, а там кто за тобой следить будет? Из тебя еще гной идет. Понял?

- Нет, не понял.

- Тогда я тебе вот что скажу по-дружески: скандалить будешь, я тебя еще месяц продержу или в тыловой госпиталь отправлю. Даю слово.- Жабин обошел Полуэкта и снова скрылся в операционной.

Шарапов еще не остыл от письма, от разговора с Жабиным, как к нему подошел старший лейтенант, командир батареи зенитных орудий, обнял на правах старшего за плечи, дружески заговорил:

- Куда рвешься, дурачок? Зачем смерти ищешь? Давно я приглядываюсь к тебе и предлагаю должность командира огневого взвода. Стоим мы неподалеку, охраняем мост через Мету с сорок первого года. Рыба рядом, бабы - тоже. Не жизнь, а малина. Пойдешь?

Уж очень неподходящее время для оскорбительного предложения выбрал зенитчик. Хотел Полуэкт отшутиться, но не получилось.

- Пошел-ка ты знаешь куда? - скинул с плеча руку старшего лейтенанта, в палате бросился на койку и пролежал до вечера.