Встречи на Сретенке

- Почему?

- Ну не тот, и все.

- Хороший он хоть писатель?

- Наверно, без таланта. Но, знаешь, когда мы познакомились в конце тридцатых, он был в какой-то растерянности, ничего не писал. По-моему, просто не знал, о чем... Теперь-то все начнут о войне. Ну и он тоже... - с оттенком некоторого пренебрежения сказала она. Потом, подумав, добавила: - Сейчас мне кажется, нет в нем чего-то.

- Чего же?

- Не знаю... Какого-то стержня, что ли, - пожала она плечами.

Они пили чай с вкусным печеньем, покуривали Майкин "Казбек"... Она была очень грустная и часто поглядывала на Володьку как-то внимательно и очень серьезно. Когда он спросил, где ее мать, и, узнав, что в гостях, подошел и попытался обнять, Майя отодвинулась и резко сбросила его руку.

- Не надо.

- Почему? - недоуменно спросил Володька.

- Я позвала тебя, чтобы поговорить... Ну, и успокоить твою чересчур нежную совесть, - она усмехнулась и протянула руку к папиросам. - Ты должен знать, что мой муженек не очень-то верен мне, ну и вообще... - Она закурила.

- Что вообще?

- Понимаешь, - задумчиво начала она, - мужчина всегда должен быть выше женщины. Для меня так. Ну а он не такой. Не знаю, найду ли лучшего в нынешние времена, но с ним я, наверно, порву... - Она поглядела на Володьку.

Он почему-то отвел глаза.

Вернувшись домой, Володька застал мать не одну, рядом с ней сидела взволнованная и радостная мать Витьки-"бульдога", соседа по лестничной клетке, которого в сорок втором провожал в армию. Милая, но болтливая женщина, в свое время очень переживавшая, что Витька после семилетки не пожелал учиться дальше, а пошел в ФЗУ. "Вы подумайте, Ксения Николаевна, какие метаморфозы: ребята из простых семей жаждут учиться, а мой, начитанный, интеллигентный мальчик, решил стать токарем..." - чуть не плача, жаловалась она Володькиной матери.

...Сейчас она, сияя, потрясала Витькиным письмом, в котором тот сообщал, что наверняка получит три месяца отпуска, после чего его, конечно, демобилизуют и он вернется на свой завод.

- Окончились наши муки, Ксения Николаевна, эти бесконечные ожидания писем.

- Не только писем, - заметила Володькина мать, - ждали самого страшного... той бумаги, которая могла прийти, - она не решилась назвать "похоронку".

- Да, конечно! Мы счастливицы, Ксения Николаевна! Гляжу на себя в зеркало и не узнаю - совсем другие глаза. Что там глаза! Походка стала другая, восторженно лепетала она, переводя взгляд с Володьки на его мать. - Володя, ты обратил внимание, какие теперь лица у женщин на улицах?

- Обратил... Совсем другие, чем в сорок втором.

- Разумеется! Вы ходили в "Хронику" смотреть "Парад Победы"? Это потрясающе! Особенно момент, когда бросают немецкие знамена! Такое в душе поднялось! Обязательно сходите... А Сталин на трибуне, - продолжала она, немного постаревший, но такой довольный, уверенный...

- Вот вы переживали, что Витька в ФЗУ пошел, - переменил тему Володька, а ведь он вернется кормильцем. Мне же трубить еще пять лет.

- Да, кормильцем... - задумчиво повторила она. - Но, надеюсь, поумнел за эти годы и захочет все же учиться.

Видимо, до сих пор не примирилась с тем, что ее начитанный мальчик простой рабочий. Володька улыбнулся, он подумал, что, скорее всего, Витька, возвратившись, не учиться пойдет, а женится на какой-нибудь первой встречной...

На другой день Володька вытащил Деева из дома и отправились они в знакомую "Хронику" у Сретенских ворот, чтобы посмотреть "Парад Победы". Как только на трибуне появился Верховный, раздались аплодисменты и долго не утихали. Володька и Деев хлопали вместе со всеми и так же, как и все, внимательно вглядывались в лицо Сталина. Его в кино люди давно не видели и сейчас перешептывались, делясь впечатлениями. Он действительно постарел и выглядел утомленным, что и понятно - четыре года такого напряжения.

Володька смотрел, как проходили колонны, как бросали к Мавзолею немецкие знамена. Как же долго шли они к этому параду? Что перетерпели, что вынесли? И вот наконец-то. Деев хлюпал носом, у Володьки тоже были на глазах слезы. Он вспомнил Витебск. Как вошли в этот почти до основания разрушенный город и как встречали их измученные, плохо одетые и голодные жители. Вот за эту встречу стоило перетерпеть все: и ржевские болота, и обреченные наступления, и ночную разведку, и эту последнюю безымянную высоту под Невелем, и тяжелые бои перед самим Витебском... Все, все ради вступления в первый освобожденный им город, за благодарные слезы жителей...

Из кинотеатра выходили все заплаканные, но радостные. Правда, заметил Володька несколько женщин со слезами горя - война окончилась, а их близких уже нет.

- Ну как? - спросил Володька Деева.

- Впечатляет, - сдавленным голосом ответил тот.

Они медленно - Володька примерялся к шагам Деева - пошли по Сретенке. Сегодня Володьке спешить было некуда: вчера позвонил Гошка и сказал, что Надюха заболела - что-то женское. Видать, надорвалась в войну на своем "Калибре", подумал Володька.

Через неделю снова позвонил Гошка и попросил о встрече. Они встретились, и Гошка сразу приступил к делу:

- Ты говорил, дружок твой в пивной на Сретенке работает. Раз на таком месте устроился, значит, связи у него есть. Сходим к нему, поговорим... Можно и в ресторанчик пригласить ради такого случая - вдруг пристроит меня куда? Время, лейтенант, такое, что поближе к хлеборезке надо быть, тем более специальности у меня никакой, а Надюхе нужно питание.

- Конечно, сходим, - сразу согласился Володька, а сам подумал, что такие, как Гоша и Толик, не пропадут, а вот что будут делать его школьные ребята? Разве на стипендию проживешь? Ну, у кого руки-ноги целы, те на разгрузке товарняка подработать смогут, а кто инвалидом вернется, тому как? Разумеется, жизнь будет налаживаться - и карточки отменят, и коммерческих магазинов с их бешеными ценами не будет. В это все верили, но сколько еще до этого существовать? И тут Гошка мечтательно протянул:

- Эх, лейтенант, кабы платили за "языка" хоть тысчонку, я бы жил. Каждую ночь притаскивал бы, но войны нет и никому моя сноровка да ловкость не нужны. Махнем к твоему дружку, может, что и выйдет.

Они махнули к Толику, поговорили, и Толик обещал посодействовать, свести кое с кем, предупредив, правда, что стоить это будет немало. Гошка на это ноль внимания. Видно, денежки у него имелись.

Вскоре и произошла деловая встреча в ресторане "Нарва", куда был приглашен и Володька. Толик привел какого-то типа, назвавшегося Ильей Петровичем, с которым Гоша и вел втихаря переговоры о своем устройстве. Влетела эта встреча Гошке в две тысячи, но расплачивался он спокойненько. Видимо, переговоры прошли удачно. Денька через четыре он позвонил Володьке и сказал:

- Порядок, командир. Можешь поздравить Гошу.

Куда устроил его этот тип, Гошка говорить не стал, но по его веселому голосу Володька понял, что туда, куда он хотел, то есть поближе к "хлеборезке".

- Ну а ты как жить будешь? - спросил он Володьку под конец разговора.

- Как-нибудь... С голоду не помру.

- Не помрешь, конечно, но разве это жизнь? Что бы придумать для тебя такое?

- Нечего придумывать, Гошка. Скоро институт.

- И на кой он тебе, этот институт? - воскликнул Гошка. - Окончишь его, а все равно от получки до получки - зубы на полку.

- Мозги засохли, Гоша... Одни уставы в голове. Что-то другое узнать хочется.

- Ладно, валяй учись. Если с монетой будет худо, завсегда пожалуйста. Для тебя у Гошки в любое время... Понял?

Позвонил Виктор, брат Тони... У Володьки екнуло сердце - неужели она в Москве? Нет. Витька звонил, предлагая встретиться и прошвырнуться куда-нибудь, отметить знакомство. Володька постеснялся сказать, что у него нет денег, но по его молчанию Витька, видимо, догадался и быстро добавил: "Я приглашаю". Договорились встретиться на Тверском бульваре у памятника Пушкину. Виктор сказал, что будет в штатском, но Володька его узнает, так как он здорово похож на Тоню или, точнее, она на него. Они действительно сразу узнали друг друга, крепко пожали руки и отправились вниз по Тверской... Елисеевский был полон народа. У "Коктейль-холла" стояла очередь. Володька было приостановился, но Витька повел его дальше, сказав, что охота вкусно поесть и потому идут они в ресторан "Москва", что при гостинице. Он был в сером, хорошо сшитом костюме, ладно на нем сидящем, но выправочка военная чувствовалась.