Фельетоны (-)

- По местам! - закричал товарищ военком. - Вы, тов. Пронин, распорядитесь отнести убитого к штабу, выставьте караул и покройте тело знаменем. Соберите красноармейцев и население на митинг, - мы устроим ему торжественные похороны. Выясните, кстати, личность убитого.

Выяснять личность убитого не пришлось, потому что, когда подняли тело с земли и сняли шинель, то все узнали, кто был этот герой, принявший мученическую смерть и издевательства от бандитских рук. Брюки убитого были покрыты корой из крови и грязи, но даже кровь не могла изменить их ярко-зеленого, невыносимого для глаз цвета.

"Комсомольская правда", 23/II-26

НОВАЯ ЗЕМЛЯ

Амундсен летит открывать Северный полюс. Скоро грузный, блестящий металлом дирижабль тихо отделится от земли и бесшумно двинется в седой первобытный туман Ледовитого океана.

Надо иметь смелую голову, чтобы отправиться в этот трагический путь, отмеченный обломками кораблей и застывшими трупами путешественников. Надо иметь большую самоотверженность, чтобы отдавать свою жизнь за право взглянуть на обледенелый, бесплодный клок земли. Честь первому ступить на эту землю, овеянную мыслями и надеждами нескольких поколений, увидеть прямо над головой слабый свет Полярной звезды, - цель скорее почетная, чем полезная.

Многочисленные организации приветствуют Амундсена, газеты полны его портретами. Академия наук устраивает торжественное заседание, на котором 60 учреждений и организаций будут чествовать путешественника. Амундсену нечего заботиться о славе, - его имя войдет в историю в блестящем ореоле открытий.

Что же касается комсомольцев никулинской ячейки Нижегородской губернии, то их судьба не так счастлива, как судьба Амундсена. Эти комсомольцы тоже заняты открытиями и исследованиями, но их имена вряд ли будут увековечены в Советской Энциклопедии. Никакие организации не собираются их чествовать, и единственная награда, полученная ими за открытие, заключается в двух словах, брошенных скупой на слова деревней:

- Дельные ребята...

Вот и все. Правда, маловато?

Если бы ячейка имела дирижабль и открыла застывшую, мертвую, загроможденную льдами землю, на которой ничего нет, кроме холода и Северного полюса, то, может быть, слава никулинской ячейки была бы обеспечена. Но ячейка открыла самую обыкновенную песчаную землю, лежавшую под боком у деревни. Земля эта, вместо того чтобы величественно поворачиваться вокруг полюса при свете северного сияния, каждую весну запахивалась крестьянскими плугами. На никулинской земле рос лен. Лен, конечно, не выдерживает сравнения с полярными мхами, но, каков бы он ни был, население кормилось с этого льна, являвшегося основным подспорьем в крестьянском хозяйстве Городецкого уезда.

История открытия никулинской земли началась с того, что ячейка выпросила у общества кусок земли и засеяла его льном под руководством агронома. И когда собрали лен, то оказалось, что комсомольская земля дала 35 пудов с полосы, а крестьянская - от 15 до 20 пудов. Это открытие поразило деревню. Под руками комсомольцев и агронома старая, скупая дедовская земля дала льна вдвое больше. Вдвое больше - это новый плуг, это племенная корова вместо отечественной буренки, это, может быть, общественный трактор. Вдвое больше - это шаг к той неведомой новой деревне, которая до сих пор находится только на обложках календарей и брошюр. Об этой деревне человечество мечтает, может быть, больше, чем о Северном полюсе. Дорога в нее трудна, и на ней осталось больше трупов, чем на ледяных горах Полярного круга. Это открытие произвело на деревню такое впечатление, что деревенский сход на одном из собраний вынес постановление:

"...с весны 1926 года всем перейти на многополье..."

Так в деревне Никулино была открыта новая советская земля.

Открытие есть, а чествовать некого. Я даже не знаю имен этих смелых людей, отправившихся в далекий путь к новой деревне. Как, какими словами похвалить и ободрить комсомольцев деревни Никулино за их открытие? Может быть, и в самом деле им больше будет к лицу сдержанная, задушевная похвала деревни:

- Дельные ребята...

"Комсомольская правда", 21/IV-26

КТО НУЖНЕЙ?

- У меня, - пишет комсомолец Р., - есть запросы...

Мы с радостью приветствуем этот отрадный факт. Если у человека запросов нет, то, конечно, винить его за это нельзя. Но если запросы есть, - тем лучше. Вот и отлично.

Комсомолец Р. придерживается того же мнения. Но у него случилось неприятное обстоятельство, на которое он жалуется нам и ищет сочувствия у читателей. После пасхи комсомолец Р., рабочий Ново-Узденского сахарного завода, решил малость развлечься и отправился в деревню к родным. Время он провел весело и разнообразно, играя в футбол и прохлаждаясь с девицами. По возвращении на завод его ждала неприятная новость: местком и ячейка устроили над ним показательный суд за прогул пяти дней. Ввиду проводившегося на заводе сокращения штата, суд решил подвергнуть Р. этому сокращению. Таким образом, комсомолец Р. был сокращен, и теперь, считая свое увольнение несправедливым, обращается к общественному мнению.

- Я совершенно не согласен с моим сокращением, - пишет Р. - Во-первых, прогулы числятся не за мной одним, а почти что за каждым. Во-вторых, я комсомолец, у меня есть запросы, и если я провинился, то зато я веду общественную работу и имею политические взгляды. Другой хотя и работает без прогулов, зато живет как чурка, без понимания общественной жизни, с мещанскими понятиями. Если будут разгонять сознательных рабочих, мы не очень-то скоро построим социализм. Я знаю, против меня сговорились член месткома Нефедов и секретарь нашей ячейки Копылов. Эти лица подвели меня под сокращение из-за личных счетов.

Увольнение не столько огорчило, сколько ошеломило Р. Он квалифицированный рабочий, и его не пугает безработица. Его беспокоит другой вопрос. Обойдется ли без него завод? Подвинется или, наоборот, замедлится строительство социализма с его увольнением с завода? Ему кажется, что замедлится, что он, человек с запросами, с общественным кругозором, необходим на заводе. Это кажется ему настолько очевидным, что он может объяснить свое увольнение только личными счетами.

Оставим на время обиженного судьбой комсомольца Р. и обратимся к другому случаю. Недавно праздновали 125-летний юбилей Путиловского завода. На празднике в заводском клубе произносили речи, дарили знамена, играла музыка. Показывали достопримечательности старого завода. Среди них самой интересной был дедушка Филат, рабочий завода. Дедушка Филат за всю свою жизнь не сделал ничего особенного - он не изобретал машин, не одерживал военных побед, не открывал полюсов. Этот старый человек интересен тем, что за 55 лет работы на Путиловском заводе у него не было ни одного прогула, ни одного больничного отпуска. Известен он стал только благодаря тому, что праздновался юбилей Путиловского завода. Дедушку Филата привели в клуб, поздравили и сняли для кинохроники. Не будь этого юбилея, мы, может быть, никогда и не узнали бы о дедушке Филате и его 55-летней работе.

Арифметика - это очень неразговорчивая наука. Она кратка, немногословна и длиннейшие периоды человеческой жизни укладывает в несколько скупых цифр. Язык арифметики сух, сжат, он не сообщает подробностей. О себе и о своей обиде комсомолец Р. написал длинное письмо, в котором обстоятельно рассказал - кто был его отец, кто такой он сам и какие у него запросы. Дедушка Филат сказал о себе коротко - 55 лет работы без одного прогула. Вот и все. И мы не знаем, есть ли запросы у Филата и кем был его отец.

Послушай-ка, дед Филат! Что ты думаешь о социализме? Имеешь ли ты запросы? Комсомолец Р. очень строг на этот счет. "Другой, - говорит требовательный Р., - хотя и работает без прогулов, зато живет как чурка, без понимания общественной жизни, с мещанскими понятиями". Как у тебя, дед Филат, на этот счет? Не замечен ли ты, случаем, в мещанских понятиях? Кто из вас двоих больше нужен на социалистическом предприятии - ты или прогульщик с запросами и политическим кругозором?