Страница 38 из 81
Куранты на правительственных зданиях и готических башенках бьют половину, а Стедимена все нет. Петворт думает вернуться в номер или взять такси, когда занавес снова приподнимается. В дверном проеме, обводя взглядом шумное помещение, стоит высокий моложавый господин лет сорока. На нем костюм, в руке – сложенный зонт. Он входит, пристально смотрит на девиц у стойки, явно кого-то выискивая, и Петворт понимает, что в его истории этот персонаж уже фигурировал. Новоприбывший идет между столиками, и Петворт внезапно вспоминает, где видел и лицо, и костюм, и зонт. Этот самый господин налетел на него в дверях аэропорта, после махал (этим самым зонтом) вслед отъезжающему такси, когда Петворт, обернувшись, увидел профессора Рума, Катю Принцип и третьего загадочного незнакомца. Сейчас незнакомец уверенно идет по бару, коротко обращаясь к сидящим: к мужчине с черной пластиковой шляпой и к его соседу, который курит сигару с пластиковым мундштуком. Цель, очевидно, не достигнута: он переходит к мужчине с калькулятором, потом – к читателю «Пъртыуу Популятууу». Внезапно Петворт понимает, что цель новоприбывшего – он сам, и одновременно догадывается, кто же преследовал его в аэропорту. Он встает и направляется к человеку с зонтом, который, уже без прежней уверенности, нагнулся к одинокому китайцу.
– Простите, – говорит Петворт, подходя. (Человек с зонтом, отвергнутый китайцем, как раз сделал шаг в сторону двух негров.) – Вы, случаем, не мистер Стедимен?
– А-а-а-гх, – произносит тот, оборачиваясь; музыканты обступают его с двух сторон, исступленно водя смычками. – Благодарю, не сейчас, – говорит он цыганам. – Кто вы?
– Моя фамилия Петворт. Я подумал, может быть, вы ищете меня.
– Пет-пет-петворт? – переспрашивает человек с зонтом; его свежие черты принимают осторожно-хитрое выражение. – Вы ждете Стедимена?
– Да, – отвечает Петворт.
– Вы один?
– Да, – говорит Петворт.
– _ И за вами никто не шел?
– Нет.
– И вы думаете, я – тот мал… мал… малый, которого вы ждете? – Произношение у него, как у выпускника закрытой английской школы.
– Да, – отвечает Петворт.
– Давайте-ка сядем, – говорит человек с зонтом.
– Я уже занял столик. – Где?
– Вон там, в нише.
– Покажите, – говорит человек с зонтом. – Там?
– Да, – отвечает Петворт.
– Отлично, – говорит человек с зонтом через мгновение, опускаясь за столик. – Присоединяйтесь.
– Спасибо.
Человек с зонтом быстро озирается, потом приподнимает лампу и смотрит под нее.
– Всё нормально, – говорит он. – У вас есть уд?
– Простите?
– Уд… уд… достоверение. – Да.
– Можно взглянуть? – Человек с зонтом приподнимает скатерть и оглядывает стол.
– Да.
– А-а-а-гх. – Человек берет паспорт и смотрит на фотографию. – А как зовут того малого, с которым у вас рандеву?
– Стедимен, – отвечает Петворт.
– Хо-хо-хо-хотите верьте, хотите нет, – говорит человек, – но это я и есть. Да, я Сте-сте-стедимен. С приездом.
– Спасибо.
– Ловко вы меня вычислили, – замечает Стедимен. – Я стараюсь не выде… не выделяться. Наверно, вы заметили кость… заметили костюм.
– Да, – соглашается Петворт.
И впрямь, вблизи видно, что костюм не рядовой; все, что надето на прочих посетителях погребка, – лишь бледное подобие этого Костюма с большой буквы. Ткань в тонкую полоску, лацканы обработаны вручную и являют собою верх совершенства, нижняя пуговица, как полагается, не застегнута, и виден безукоризненный жилет, из-под брюк с идеально заутюженной складкой выглядывают шелковые носки со стрелками и начищенные ботинки. Рубашка в широкую полосу явно из лучшего магазина, на воротничке – кровавые точки, обязательное свидетельство тщательного бритья. Галстук английский – явный знак принадлежности к элитной школе, клубу или полку, но без вульгарной узнаваемости. Да и лицо над галстуком, обращенное с открытостью к Петворту, с подозрительностью к остальному залу, явно создали английские гены: четкое, с длинным подбородком, оно выражает ту мальчишескую веру, тронутую взрослой болью, которая оставляет у всех англичан чувство, будто они вместе рыдали в дортуаре некой универсальной закрытой школы, даже если, как Петворт, никогда в ней не учились. Да, это явно и несомненно Стедимен, второй секретарь британского посольства.
– Жутко извиняюсь, – говорит он. – Миль пардон, что заставил ждать. Ездил к сам забирать дип… к самолету забирать диппочту. И, конечно, рейс опять опоздал на три часа. Интересно, понимают эти ребята, что своими забастовками подрывают международные отношения. Думаю, пора выпить.
Стедимен резко вскидывает правую руку и оставляет ее в воздухе.
– Вы были вчера в аэропорту? – спрашивает Петворт.
– А, – говорит Стедимен, – а-а-а-гх. Почему вы спросили? Видели меня там?
– Да, – говорит Петворт. – Вы махали моему такси.
– Неужели? – восклицает Стедимен с явным огорчением. – Да, я ездил к сам забирать дип и решил убедиться, что вы добрались в зад… добрались в заданное место. Мы присматриваем за важными гостями, но мин-мин-министрати не любит, когда мы суем нос в их дела. Естественно, стараешься не светиться.
– Естественно.
– Но вас встретили как положено? – спрашивает Стедимен. – Принимают хорошо?
– Очень.
– Сегодня угощали официальным обедом? – Да.
– Скажите, – говорит Стедимен, снова озираясь по сторонам, – кто вас принимал? Мин-мин-мин…
– Нет, не министр, – отвечает Петворт. – Некий Танкич.
– А, Танкич, – говорит Стедимен, – моя жена его знает. Лысый такой весельчак.
– Он самый.
– Тоже фиг-фиг-фигура заметная. Неплохо. Ушлый малый. Шиш-шиш-шишка в партии, говорят, и далеко пойдет. Разумеется, абсолютный крем… абсолютный кремень. Как здесь выражаются, продаст родную мамашу на мясокомбинат, чтобы поднять агропромышленные показатели. Куда вас возили?
– В ресторан «Пропп».
– Правда? Блестяще! Обхаживают по полной. Интересно, к чему бы это? Что с вашей выпивкой?
– Заказал сорок пять минут назад, – отвечает Петворт, – и всё не несут.
– Мне принесут, – уверенно говорит Стедимен, щелкая пальцами. – Сюда, милочка. Два джентльмена хотят пи-пи-пить.
Видимо, его уверенность оправданна, потому что клетчатая официантка, приятно улыбаясь, тут же подходит к столику.
– Видите, о чем я? – Лицо Стедимена, покрытое младенческим пушком, расплывается в ангельской улыбке. – Они всегда подходят, уж не знаю почему. Здравствуйте, милочка. Как насчет пары кок-кок-коктейлей?
– Спасибо, нет, – отвечает Петворт.
– Что-нибудь полегче? – спрашивает Стедимен, продолжая улыбаться официантке.
– Я предпочел бы шьвеппуу, который заказал раньше.
– А, – говорит Стедимен. – А-а-а-гх. Шьвеппи, который вы заказали раньше. Сейчас я ей объясню. Эй, фролики…
– Та? – внимательно произносит официантка.
– Ми амикатог, – начинает Стедимен.
– А, до, ту амукутак, – подбадривает официантка.
– Та, ми амикатог оп даригайет ей шьвеппи, – говорит Стедимен.
– Та, дургьятап ок шьвеппуу, – подхватывает официантка.
– Ну да, вот если бы вы принесли, – говорит Стедимен.
– А, та, та, – восклицает официантка.
– Кажется, она поняла, – обращается Стедимен к Петвор-ту. – Эк оп иг ей джиннитоники, та?
– Та, – отвечает девушка. – Ок джуннутонукку.
– Ну вот, – говорит Стедимен. – Эк фролики, метто пи-кани, та?
– Метту пекану, – произносит девушка.
– Славная девочка, – замечает Стедимен, оценивающе провожая взглядом ее спину. – Поп-поп-попроворнее других. Разумеется, ей приятно, когда пытаешься болтать по-ихнему. Беда в том, что они изменили язык, вы, наверное, слышали? Отсюда мелкие затруднения.
– Да, я заметил, – говорит Петворт.
– Типично для иностранцев. Напоминает мне французскую систему парковки. Только привыкнешь ставить машину на одной стороне улицы, как у них бац! – наступает весеннее равноденствие или что еще, и будь добр парковаться на другой.