Подпорченное яблоко

Беллз не ослаблял хватку, дождавшись, пока охранник перестанет сопротивляться. Очень скоро тот, бездыханный, свалился на тротуар. Огромные колеса платформы катились мимо его неподвижно лежащего тела. Интересно, подумал Беллз, может, он как раз тот самый один из ста, что умирают от этого приема? Он посмотрел на пустое лицо охранника с носом-картошкой и решил, что такой тупица не может быть одним из ста ни в чем.

Он повернулся и пошел за удаляющейся от него платформой. Догнав ее, он положил ладони на бумажный снег и запрыгнул на нее. Подойдя к саням, по ступенькам забрался в них. Сидя на месте старого Святого Ника, он смотрел, как эта чертова огромная гусеница впереди заползает в туннель. Где-то там Джина Дефреско со своим Принцем малышом Майки и тупоголовыми динозаврами. Как только они доберутся до Манхэттена, они, вероятно, поймают такси. Он, Беллз, сделает то же самое, поедет за ними, куда бы они ни отправились. Все будет отлично. В Нью-Йорке полно темных укромных уголков и щелей, где можно быстро пришить человека и смыться. Без проблем.

Но на этот раз это будет не просто удар, а удар комбинированный.

Глава 21

11.54 вечера

Гиббонс держался рукой за грудь и часто дышал. В груди у него болело – не очень сильно, но все-таки чувствительно. Это была не та боль, которую он испытывал весь день. Что-то новенькое. Он старался не думать об этом. И так достаточно причин для беспокойства.

Он сидел на черном кожаном диване на грязном чердаке Беллза напротив зеленого кожаного дивана, на котором сидел Будда, прижимая к голове большой пластиковый пакет со льдом. Уголки пакета свисали над его ушами, и теперь маленький кусок дерьма еще больше походил на Наполеона. Все стояли вокруг, ожидая, когда его высочество сделает заявление, но маленький ублюдок еще не очухался от удара по голове, нанесенного крышкой от унитаза, которым угостил его Беллз. С момента, когда это произошло, он не произнес ни слова.

Гиббонс посмотрел на сидевшую в другом углу дивана Лоррейн. Все это действовало ему на нервы. Дело принимало дурной оборот. Чем дольше Будда и его гориллы удерживают их здесь, тем больше вероятность, что их убьют. Да, Гиббонс – представитель закона, но они с Лоррейн слышали слишком много. Этим ребятам будет предъявлено, как минимум, обвинение в похищении, за что можно схлопотать нешуточный срок. Гиббонс знал: они сделают все возможное, чтобы избежать этого, а Будда Станционе не отличается мягкостью характера.

На чердаке было торжественно, как в церкви. Все ждали, когда маленький император подаст признаки жизни. Гиббонс чувствовал себя все хуже. Что же, черт подери, случилось с подкреплением, насчет которого он звонил несколько часов назад? И что, черт бы его подрал, с Тоцци? Хоть бы эти ублюдки отпустили Лоррейн. Но на это вряд ли можно рассчитывать, поэтому ему хотелось кого-нибудь задушить. Правда, в груди у него так болит, что он едва ли сможет это сделать.

Тут ему в голову пришла одна мысль – и кровь отхлынула у него от лица. Что, если боль в груди не от ударов пуль? Что, если это сердечный приступ? О Боже! Он не может позволить себе никаких сердечных приступов. Только не сейчас. Нельзя оставить Лоррейн одну с этими животными. Нет, этого не может быть. Это не сердечный приступ, уговаривал он себя. Если он отбросит коньки, они ее точно убьют.

На лбу у Гиббонса выступил пот. Нельзя больше ждать, пока император очухается. У него может не хватить времени.

– Эй, Будда, – сказал он, прерывая тишину, – просыпайся. Ты что, сочувствия ждешь?

Стенли и четверо горилл свирепо уставились на него, но Гиббонсу было наплевать. Ему надоело ждать.

– Просыпайся, Станционе, слышишь? Мы что, тут всю ночь просидим? Большой Дом скоро начнет вонять в туалете. От вас и так здорово несет. Не хочу еще его вонь нюхать.

Будда открыл глаза и выпучил их, глядя на туалет. Он забыл о мертвом громиле.

Несмотря на боль. Гиббонс рассмеялся:

– Да, давай еще тут поваландаемся. Может, нагрянут копы, ты им расскажешь, как это Большой Дом так опростоволосился.

Будда посмотрел на Стенли.

– Пусть заткнется. – Маленький император снова закрыл глаза.

– Ты слышал. Гиббонс? – Голос Стенли звучал торжественно, как у служки при алтаре.

– Скажи ему, пусть катится к чертовой матери.

Стенли вытаращил глаза:

– Предупреждаю тебя, Гиб.

– Жену свою предупреждай.

Лоррейн взяла его за руку и сжала ее. Хочет сказать, что ему следует сменить тон. Выглядела она так же торжественно, как и все остальные.

Гиббонс потер грудь и почувствовал, как колотится сердце. Рубашка под курткой совершенно промокла от пота. Он продолжал уговаривать себя, что это не приступ. Должно быть, все вместе: он не завтракал и не обедал, почти не спал, болеутоляющее и виски перестали действовать, а может, их нельзя употреблять вместе, вот он так и реагирует на них. Что угодно может быть. Только не сердечный приступ. Этого просто не должно быть. И все-таки надо действовать, надо попытаться спасти Лоррейн до того, как он... отключится.

Он повернулся к Живчику, нервно расхаживающему по расстеленной на полу клеенке:

– В чем дело, Живчик? Тебе нечего сказать? А когда-то ты любил поговорить. Почему же теперь молчишь?

Живчик только взглянул на него из-под бровей и продолжил ходьбу.

– Давай, Живчик, скажи что-нибудь. Ты ведь не какой-нибудь слюнтяй.

Еще один быстрый взгляд.

Будда возвысил голос:

– Я сказал, пусть заткнется.

Стенли сделал шаг к Гиббонсу, вытаскивая из-за пояса пистолет. Он занес руку с пистолетом над головой, намереваясь ударить Гиббонса.

Гиббонс приготовился уклониться от удара – по крайней мере, попытаться, – но тут неожиданно вскочила Лоррейн и встала между ними.

– Прекрати! – закричала она.

– Сядьте! – Стенли оттолкнул ее.

– Нет! – Она снова стояла перед ним.

Гиббонс попытался подняться с дивана, но боль в груди не позволила ему этого сделать. Он чувствовал себя так, будто его грудь выжали, как лимон. Ему хотелось снести Стенли башку, но он не мог и пальцем пошевелить. Один из горилл обошел диван и схватил его за плечо, чтобы не дать ему подняться. Гиббонс выругался и всадил локоть в спинку дивана. Боль только усилилась, и ему пришлось задержать дыхание, чтобы не свалиться.

Стенли снова поднял пистолет, но у него на руке повисла Лоррейн.

Пот градом катился по спине Гиббонса. Горилла держал его за плечи. Нужно что-то делать. Ради Лоррейн. Чтобы ее спасти.

– Подожди! – Он старался выровнять дыхание, но оно вырывалось, как из проколотого воздушного шара. – Чего это вы со мной возитесь? – Он показал на Живчика. – Вот на кого у вас должен быть зуб. Он работал на нас, доносил на вас, ребята. Как, вы думаете, Тоцци познакомился с вами?

Все головы повернулись к Живчику, который стоял и моргал, опешив от неожиданности.

– О ч-ч-чем ты говоришь? Он свихнулся, мистер Станционе. Это неправда. Никак не может быть правдой. Он сумасшедший.

Лед в пакете на голове Будды забренчал.

– Стенли, – проговорил он, – как Беллз познакомился с этим парнем из ФБР, с Тоцци?

Стенли взглядом сверлил Живчика.

– Через него. Живчик сказал, что Беллз может не беспокоиться, с этим парнем все в порядке.

– Нет-нет-нет. Вы не понимаете, мистер Станционе.

Палец Стенли находился на спусковом крючке, ствол нацелен на Живчика. Четверо горилл тоже выхватили свои пушки. Будде оставалось только дать сигнал. Губы Живчика шевелились, но слов не было слышно. Казалось, он шагает на месте – мим, трясущийся в ознобе.

Лед на голове Будды снова забренчал, и напряжение спало. Маленький император был недоволен.

– Итак? – сказал он.

– Вы не понимаете, мистер Станционе. Не понимаете. Я объясню, сейчас объясню.

– Так объясни.

Кубики льда смещались и тихо шуршали, как термиты, готовые подточить дом.

Прежде чем начать. Живчик еще несколько раз сглотнул и моргнул.