Страница 18 из 53
- Инди, смотри!
Все обратили взгляды в ту сторону, куда указывал паренек. Там на темнеющем небе различались силуэты внушительных крылатых существ...
- Какие крупные птицы... - заинтригованно произнесла Уилли.
Саджну что-то сказал Инди, и тот объяснил:
- Это не птицы. Это гигантские летучие мыши.
Коротышка съежился от страха. Он дважды смотрел "Дракулу" и кое-что знал о летучих мышах. Уилли тоже непроизвольно содрогнулась и пригнулась к спине своего слона. К несчастью, это движение вновь приблизило ее деликатный нос к пахучей шкуре животного.
- О, Господи! Эта жара такая гадость! - с этими словами она вылила остаток духов из флакона на загривок зверя.
Эффект на сей раз оказался неожиданным. В воздухе разлился аромат цивилизации, порождавший воспоминания о кабаре и богатых поклонниках, шикарной одежде и мягких подушках. Уилли испытала прилив счастья от того, что она еще жива. И плевать ей на всяких там гигантских летучих мышей! От полноты чувств она, позабыв обо всех неприятностях, громко запела:
- В былые дни нога девичья казалась верхом неприличия. Теперь же это, право, лишь детские забавы...
Индиана опешил, не веря своим ушам, а затем рассмеялся над несоответствием обстановки этому пению. И вдруг ему самому захотелось запеть - хотя песен он почти не знал и голосом обладал далеко не мелодичным. Он не удержался и затянул:
- Дайте мне дом в месте таком, где играет с косулей олень...
Коротышка сначала решил, что друзья его впали в истерику. Однако тут же догадался, что это игра, в которой каждый старается перепеть другого, как можно громче выводя свою любимую песню. И тоже включился:
- Солнце поднимается над лесом над зеленым и освещает город мой Шанхай!..
Уилли продолжала петь еще громче:
- И авторы, свои кропая вещи, теперь усердно лепят что похлеще. Забыт прежний изыск, стал заборист язык...
- Где грусть и беда не гостят никогда и где солнце сияет весь день... не отставал Индиана.
- Ах, город мой Шанхай, люблю тебя я! Тебя и солнце люблю твое... истошно вторил им Коротышка.
- Все нынче вверх дном. Ночь сделалась днем. Белое стало черным. Правильное - вздорным... - не сдавалась Уилли.
- Дом, дом на лугу... - завывал Инди, и Коротышка, которому тоже нравилась эта песня, подхватил (только по-китайски):
- ...где играет с косулей олень!
Теперь все трое распевали во всю глотку, создавая невероятную какофонию, стараясь перекричать друг друга в упоении от того, что они живы сейчас и здесь. Между тем эти завывания переполнили чашу терпения слона, на котором восседала Уилли. Омерзительный чужой запах, а теперь еще и это невыносимое карканье! Зверь внезапно остановился, опустил хобот в поток, вверх по которому они продвигались, набрал литров сто воды, закинул хобот за спину и мощной, как из брандспойта, струей, окатил Уилли. Девушка слетела с его спины и с громким всплеском рухнула в реку. Коротышка зашелся в хохоте, указывая на нее пальцем:
- Ох, умора!.. Вся мокрая!.. - выдавил он сквозь смех.
Теперь уже пришел конец терпению Уилли. Как ребенка, отшлепанного за то, что он, утомившись, раскапризничался, ее переполняли одновременно гнев и слезы. Она была насквозь мокрая, грязная, голодная и доведенная до предела. И теперь ее прорвало:
- Мне прекрасно жилось в Шанхае! - визжала она, дав, наконец, волю своим чувствам. - У меня был свой домик с садом! Богатые друзья! Я ездила на приемы в роскошном лимузине! Я ненавижу все вокруг! Я певица, а не бродяга! Я могу потерять голос!..
- Она тронулась... - констатировал Коротышка, глядя на беснующуюся певицу расширенными глазами.
Индиана огляделся, прикинул скорость захода солнца, заметил сгущающиеся сумерки и подытожил:
- Пожалуй, здесь мы и остановимся на ночь.
Ибо похоже было, что все они немного устали. Солнце скрылось окончательно.
Три слона стояли посреди реки, погрузившись по грудь, а Инди и Саджну поливали усталых животных сверху. Коротышка играл со слоненком. Тот хватал его хоботом и забрасывал себе на спину, откуда парнишка нырял в воду, а когда выныривал - лопоухий приятель обдавал его водой. Затем все повторялось. Эти двое замечательно находили общий язык.
Метрах в тридцати выше по течению, в тенистой укромной заводи плескалась Уилли. Она ныряла, достигая прохладного дна, затем медленно всплывала, откидывала волосы с лица, ложилась на спину, удовлетворенно набирала полные легкие воздуха, разглядывала игру света и тени в кронах деревьев и что-то напевала. Этот отдых ей был необходим. За последние пару дней вся жизнь ее перевернулась вверх дном. Все было прекрасно - до того момента, как этот тип в тот вечер вошел в ночной клуб... В сущности, он был не так уж плох - для тех, в чьем вкусе такие мужчины, - но она была далека от того, чтобы причислять его даже к минутным увлечениям.
Ибо, с одной стороны, он был ученый, то есть каковы бы ни были его намерения и цели, - неудачник. С другой стороны, хотя он явно положил на нее глаз, Индиана ни разу не сказал ей комплимента, не затруднился хоть раз оказать ей какую-нибудь любезность или выразить свою симпатию. Словом, вел себя отнюдь не как джентльмен, а как себялюбивый, самонадеянный чурбан. "Есть ли у него хоть одна приятная черта?" - задумалась Уилли. Ну... он хорошо относится к этому мальчишке. Это бесспорно. Она сама, будучи ребенком, не знала столь хорошего к себе отношения, и радовалась теперь за маленького китайчонка. И тот, чуть живой мальчонка, оставшийся в деревне, он тоже вызвал в душе Инди глубокий отклик. Она это заметила.
Итак, он хорошо обращается с детьми. Что еще? Ну, еще он спас ее дважды: в ночном клубе и затем в самолете, во время крушения. В то же время, не появись он, ничего такого вообще, вероятно, с нею не произошло бы. А может, и произошло... Именно это и называют кармой все эти индийцы и китайцы, которые несколько раз чуть не заговорили ее до смерти, разглагольствуя на эту тему на разных званых вечерах... Ах, эти вечера! "Где те, кому развеять скуку нечем, решают учинить нудистский вечер. В богемной мастерской. Как средство для борьбы с тоской..." Да! И, конечно, глаза: это главное достоинство его внешности. "Интересно, как они выглядят вблизи?" подумалось ей.