Ошибка создателя

Большинство лапутян, особенно те, кто занимается астрономией, верят в астрологию, хотя и стыдятся открыто признаваться в этом. Но меня более всего поразила, и я никак не мог объяснить ее, замеченная мной у них сильная наклонность говорить на политические темы, делиться и постоянно обсуждать государственные дела, внося в эти обсуждения необыкновенную страстность. Впрочем, ту же наклонность я заметил и у большинства европейских математиков, хотя никогда не мог найти ничего общего между математикой и политикой; разве только основываясь на том, что маленький круг имеет столько же градусов, как и самый большой, они предполагают, что и управление миром требует не большего искусства, чем какое необходимо для управления и поворачивания глобусом. Но я думаю, что эта наклонность обусловлена скорее весьма распространенной человеческой слабостью, побуждающей нас больше всего интересоваться и заниматься вещами, которые имеют к нам наименьшее касательство и к пониманию которых мы меньше всего подготовлены нашими знаниями и природными способностями.

Лапутяне находятся в вечной тревоге и ни одной минуты не наслаждаются душевным спокойствием, причем их треволнения происходят от причин, которые не производят почти никакого действия на остальных смертных. И в самом деле, страх у них вызывается различными изменениями, которые, по их мнению, происходят в небесных телах. Так, например, они боятся, что земля, вследствие постоянного приближения к солнцу, со временем будет поглощена и уничтожена последним; что поверхность солнца постепенно покроется его собственными извержениями и не будет больше давать ни света, ни тепла; что земля едва ускользнула от удара хвоста последней кометы, который, несомненно, превратил бы ее в пепел, и что будущая комета, появление которой, по их вычислениям, ожидается через тридцать один год, по всей вероятности, уничтожит землю, ибо если эта комета в своем перигелии приблизится на определенное расстояние к солнцу (чего заставляют опасаться вычисления), то она получит от него теплоты в десять тысяч раз больше, чем ее содержится в раскаленном докрасна железе, и, удаляясь от солнца, унесет за собой огненный хвост длиною в миллион четырнадцать миль; и если земля пройдет сквозь него на расстоянии ста тысяч миль от ядра или главного тела кометы, то во время этого прохождения она должна будет воспламениться и обратиться в пепел. Лапутяне боятся далее, что солнце, изливая ежедневно свои лучи без всякого возмещения этой потери, в конце концов целиком сгорит и уничтожится, что необходимо повлечет за собой разрушение земли и всех планет, получающих от него свой свет".

13. Рассказывает Фревиль

Поздним вечером я подкарауливал своего нового знакомого в баре. Едва ли мне удалось качественно разыграть нечаянную встречу, когда он, наконец, появился; однако состояние его было уже таково, что больших актерских усилий с моей стороны и не потребовалось.

Я обрадовался тому, что он, по крайней мере, узнал меня. Это уже было достижением.

Итак, я напомнил ему о себе. Мы сели и сделали заказ при этом австриец посмотрел очень сурово (его племянник компрометировал его же заведение). Я постарался втолковать новому знакомому, что он мне давал некое недвусмысленное обещание.

- А, да! - вспомнил он.

И умолк.

Я должен был подталкивать его, чтобы он хоть как-нибудь продвигался вперед!

- Помню, помню... - произнес он наконец. - Кто у вас там заведует лабораторией?

- Фревиль, - тихо, краснея, сказал я.

- Кто, кто?

Я прокашлялся и повторил громче.

Он как-то странно посмотрел на меня:

- Да ну?

Я не знал, что сказать.

- Нет... - проговорил он.

Я молчал. Я уж и сам стал сомневаться.

Однако приятель мой неожиданно сказал:

- Ну, друг, ты на меня не обижайся. Это я так... Ладно.

Я вздохнул с облегчением и на секунду прикрыл глаза.

- Там у вас задачка какая-то была. Весьма хитрая задачка. Не помнишь, как формулируется?..

Я подумал - решился - и выложил на стойку листки Армана, тот черновик статьи, который он принес мне утром.

- Вот-вот, это именно... Следствие из теоремы. Ничего не скажешь, шеф у вас умница, ты мог бы из уважения к нему запомнить его фамилию...

Я, разумеется, молчал. А он водил пальцем по строчкам, пока не воскликнул:

- О! Вот здесь. Ну-ка, если поменять тут? Очень просто и мило, как детский мат, знаешь? Ты, вообще-то, играешь в шахматы?

Я помотал головой. Опять назревал конфликт.

- А в карты?

Пришлось сознаться, что и о картах я понятия не имею.

- Ну что ты за чучело...

Лучшей оценки я, конечно, не заслуживал.

- А к женщинам как относишься?

Я вспомнил о Клер и тихо выговорил:

- Хорошо...

- Что - хорошо?

- Хорошо отношусь, - поправился я.

- Скучно с тобой, - заключил он. - Вот шеф-то твой, наверное, понимает толк в жизни...

И подмигнул мне. Затем он вернулся к листкам Армана.

- Нет, это, пожалуй, наивно будет. Не пойдет... Слишком на виду.

Мне казалось, он задремал. Я уже хотел вытянуть потихоньку листочки из-под его ладони и улизнуть из бара. Но тут он подал голос:

- А если в этом месте? Можно ведь и так... Предположим, я решил кое-чем пренебречь... Так будет незаметно.

Минут десять он поработал пером и затем полюбовался своим творением.

- Порядок!

Так они и делали. Да, именно это я и видел на тех листах, в которые было обернуто сало!..

- Ну, я тебе больше не нужен! Это вот и покажи своему конкуренту. Только перепиши сначала, разумеется.

Он смял листки и втолкнул их в мой карман.

- Эффект я гарантирую!

На прощанье он ласково погладил меня по плечу и спросил:

- Ты, конечно, думаешь про меня - вот пьяница, а?

Я счел вопрос риторическим. Я решил, что честный, но вежливый человек должен промолчать.

- Ну, скажи по совести!

Мне пришлось кивнуть.

- А ведь ваш парень, Арман, не смог решить эту задачку. Как ни пыжился... И знаешь, кто ее решил? Ну-ка угадай..

- Берто?

- Этому и опомниться не дали. До его приезда все было готово.

- Клер?

- А, ты все-таки заметил, что женщины существуют на свете! Нет, друг мой. Эту задачку решил я. По просьбе Армана. Пусть шеф ваш скажет мне спасибо за то, что я доказал следствие из его теоремы.