Заколдованная рубашка

- Дорогой!..

- Э, нет, ты ее не получишь! - сказал над самым ухом Александра сдавленный голос.

В воздухе сверкнула ядовитая серебристая рыба. Клинок вошел между тонкими юношескими ребрами. Вошел глубоко и точно, Александр медленно падал.

Датто не смог вытащить свой нож: в руку ему впились клыки Ирсуто и ревущий, обезумевший от горя мальчик подкатился ему под ноги и стиснул их железным кольцом.

- Берите его! Держите его! - прохрипел Лука Пучеглазу и подбежавшим к нему гарибальдийцам.

45. ВИДЕНИЯ

Балконная дверь была приоткрыта. Перепутанные ветви роз, обвивавшие дом, заглядывали в комнату. Бархатным басом пел и жадно рылся в розовых лепестках толстый шмель. В белую стену дома напротив всей силой било солнце, и стена, если на нее взглянуть, ослепляла: хотелось смежить веки и посидеть в блаженной прохладной полутьме.

Там, за стенкой, кто-то уже несколько часов старательно и нудно играл одни и те же гаммы на рояле, и все это вместе - бархатистое, на одной ноте гудение шмеля, неподвижное пламя солнца на стене и низкие, монотонные звуки гаммы - сливалось в томительное ощущение зноя.

Лючия хотела было послать Луку, Пучеглаза или Монти к соседям, попросить, чтоб перестали играть - в доме умирающий, - но все трое еще на рассвете ушли в город, в здание штаба, где должен был происходить суд над бывшим капитаном гарибальдийского войска Энрико Датто. Председательствовал на суде сам генерал Гарибальди, в своей неизменной круглой шапочке и полосатом плаще. Его помощником был Сиртори, как всегда немногословный и суховатый.

Трех друзей вызвали на суд в качестве свидетелей. Свидетелем был Монти, который рассказал, как Датто предал Пелуццо, как он был у коменданта тюрьмы Сан-Микеле и о чем с ним говорил. Свидетелем был Пучеглаз: он рассказал Гарибальди и всем остальным членам суда, как вел себя Датто на телеграфе в Марсале и как хотел увести с собой пленного бурбонского "языка". И свидетелем был мальчик Лука Скабиони, впервые обнаруживший предателя на корабле, когда он сигналил в тумане, чтоб корабли гарибальдийцев столкнулись и пошли ко дну. И еще Лука рассказал о пещере Францисканца и о том, как он проследил Датто и бурбонского офицера до самой пещеры, и о документах, обнаруженных в часовне.

И тогда Датто, или, вернее, Орланди Скиаффи, уличенный шпион и предатель, обмотанный бинтами, потому что рана его еще не зажила, поднялся с перекошенным ненавистью лицом и закричал трясущимися губами:

- Постыдились бы, проклятые пираты! Выставляете свидетелем мальчишку! Придаете значение его гнусной брехне! Видно, плохи ваши дела, синьор разбойничий генерал, если уж вы стали опираться на таких сопляков! - кинул он Гарибальди.

Лука, который до этой минуты держался тихо возле своих старших товарищей и только отвечал на вопросы, не вытерпел. Он взвизгнул не своим голосом и, если бы Пучеглаз не удержал его, бросился бы на Датто.

- Пустите меня! Пустите меня! Я его заставлю замолчать! Я ему заткну глотку, этому изменнику! - кричал он, отбиваясь. - Как он смеет оскорблять нашего Галубардо! Нашего святого героя Галубардо! Да что вы все смотрите на него? Прикончите его, чтоб он не пачкал своим грязным языком всех нас! - вопил он и извивался в крепких руках Пучеглаза.

Встал бледный, невозмутимый Сиртори. Он заговорил, и Лука замер, так и не освободясь от железных объятий Лоренцо.

Своим внушительным голосом Сиртори подтвердил показания Пучеглаза о поведении Датто на телеграфе; кроме того, эксперты-графологи установили, что письма и документы, найденные в пещере Францисканца, написаны тем же лицом, что и докладные записки Энрико Датто. Только одни писаны левой рукой, так как подсудимый левша, а другие - правой. Показания же мальчика Луки Скабиони вполне подтверждаются тем, что свидетельствовали Марко Монти и Лоренцо, по прозвищу Пучеглаз.

- Таким образом, Орланди Скиаффи - племянник папского асессора Орлани, офицер короля Франциска Второго, действовавший под именем Энрико Датто, вполне изобличен и в том, что он предал одного из лучших сынов Италии Бруно Пелуццо, которого он помог арестовать и обрек на смерть, и как изменник родины и дела свободы. Обманом, под чужим именем, пробрался он в свободолюбивое наше войско, сражающееся за независимость и объединение всей Италии. Обманом втерся в доверие генерала Гарибальди и всего нашего офицерства. Он пользовался этим доверием для того, чтобы шпионить за нами, изменять нам, вести всех нас к конечной гибели и разгрому. Орланди Скиаффи были ненавистны наши идеалы, он враг свободы и враг итальянского народа...

Тут Лука снова не выдержал и закричал:

- Вы забыли! Вы забыли, синьор полковник, еще одно: левша не только изменник и предатель, он еще и убийца! Он убил русского, хорошего, смелого, доброго синьора Алессандро! Он убил его подло, из мести, и теперь синьор Алессандро, такой ласковый, молодой, прекрасный синьор, умирает! Левша - подлый убийца! Я готов сам его убить, вот что!

- Да, высокочтимые судьи и синьоры уффициале, мальчик прав, выступил и Пучеглаз. Он немного ослабил свою хватку, и Лука вздохнул свободнее. - Изменник убил нашего большого друга, который вместе с нами сражался за свободу. Это надо помнить все время, синьоры!

Марко Монти сказал негромко:

- Он убийца, и его тоже надо убить.

- Нет, друзья, мы не забыли, мы ничего не забыли из преступлений этого человека, - раздался голос, на который все обернулись.

Говорил сам Гарибальди. Он сидел рядом с Сиртори в центре судейского стола и до сих пор не произнес еще ни слова. Сейчас он говорил и смотрел на Датто-Орланди, и преступник не выдержал его прямого, чистого взгляда и опустил голову.

- Этот человек подлежал бы смерти только за первое свое преступление - за предательство Бруно Пелуццо, - продолжал Гарибальди. Но он не только предал - он изменил своему народу и своей родине. И за это он вторично подлежит смерти. Но Датто, он же Орланди, еще убил, убил русского, который приехал к нам из своей огромной далекой страны для того, чтобы бороться за нас, за счастье всего нашего народа. Этот русский доставил мое письмо здешним патриотам, и они помогли нам справиться с бурбонцами. Русский при сражении в Калатафими показал себя настоящим героем. Русский разделял с вами наши лишения и наши опасности, он был отважным и благородным юношей! Русский был смертельно ранен, спасая нашу итальянскую девушку. За его жизнь Датто-Орланди в третий раз подлежит смерти.

Гарибальди величаво оглядел присутствующих.

- Я ничего не хочу решать без вас, братья. И я спрашиваю вас: какую кару заслужил этот человек?

- Смерть, - первым откликнулся Марко Монти.

- Смерть, - в один голос сказали Пучеглаз и Лука.

- Смерть, - подтвердили Сиртори, Биксио, Орсини и другие офицеры.

- Ты слышал, что решили люди? - обратился Гарибальди к преступнику. Мы могли бы повесить тебя - так поступают со всеми предателями и убийцами, но мы хотим быть человечными до конца, и поэтому я, с согласия моих товарищей, приговариваю тебя к расстрелу.

- Исполнение приговора назначается на сегодня, ровно в полдень, прибавил Сиртори.

Все смотрели на Датто. Не скажет ли он хоть слово в свое оправдание, не попросит ли его помиловать, не раскается ли в содеянном?

Но Датто только побледнел как полотно, скривил рот и закричал каким-то заячьим голосом:

- Разбойники! Пираты! Вы еще ответите за это! Король накормит вами своих собак! Вы еще...

- Уведите его! - сказал страже Гарибальди.

И Датто, орущего, изрыгающего проклятия, почти вынесли на руках из зала суда.

* * *

Полдень. На колокольнях разными голосами говорят колокола: то густыми, как мед, то старчески дребезжащими, то разбитными и бойкими, точно кумушки в воскресный день. Лючия выходит на балкон и на минуту закрывает глаза - солнце обжигает ей лицо. Жар обрушивается на ее похудевшие плечи. Вот последний удар колокола - самого тяжкого, грозного, - и тотчас раздается сухой ружейный залп. Словно порох где-то подожгли. Лючия вздрагивает. Секунду она стоит, прислушиваясь. Все ее напряженное существо будто ждет еще чего-то. Но уже снова стоит тишина, и слышно, как жужжит зеленая муха, запутавшаяся в ранней паутине.