Деревенские адвокаты

- Матушка! Мы тут с Курбангали в Булак идем, по неотложному делу. Ты уж Баллыбанат передай. А она пусть Кумешбике сообщит.

- Скажу, скажу. Обеим сама скажу, - заверила услужливая старушка.

Решили лошадь в такую горячую пору в колхозе не спрашивать. Может, день пройдет, а может, и неделя. Тут не угадаешь... Ничего, двадцать два-то километра - небось хаживали. Ноги крепкие. Вот только грыжа у Нурислама висит, проклятая! Но каким-то наговором она чуть притихла, а на полпути и вовсе унялась. Перед горем и душевными заботами телесный недуг хвост поджал. Это Нурислам сам так сказал: "Послушай, Курбангали, - сообщил он, пришлепывая толстыми губами, - а ведь поджала хвост грыжа эта".

Хоть и припекает уже, но тянет откуда-то легкий ветерок. Дышать можно. Пока грыжа Нурислама не убаюкалась, шли не спеша. А когда аул Калкан миновали, зашагали побыстрей. Нурислам фуражку снял, в руках несет - лысую макушку на ветру студит. С головы он лишь тогда снимает, когда рядом никого чужого нет. И все-таки недужится ему, шагает тяжело, с опаской, да и в ботинках этих только на сабантуях форсить - жмут. Курбангали же в лаптях легко идет, чуть не вприпрыжку несется. Совсем как та трясогузка.

Вот сказал "Калкан", и вспомнилась давняя история. Из-за лаптей Курбангали тогда и случилось все. И смех, и грех. Тогда они еще оба подростками были. Сабантуйная пора в нашей округе начинается с Калкана. Народ там щедрый, радушный и... насквозь обидчивый. В тот раз тоже с самого утра народ потянулся из Кулуша в Калкан, кто верхом, кто на подводах, а те, у кого лошади нет да задор есть, как у нас говорят, на "пешкоме верхом".

Два наших приятеля тоже бы рады от людей не отстать, и задор есть, и даже серый жеребец у Нурислама под навесом копытом бьет, и тарантас посреди двора оглобли задрал, и отца дома нет, запряг хромого мерина и укатил в город. Но вот беда, у Курбангали, кроме тех лаптей, что на нем, никакой другой обувки нет. Они ведь теперь джигиты, вышли из возраста, когда на сабантуй в лаптях или босиком ходят.

Вот и сидят два джигита на бревнах под плетнем Зайца Шайми и с унынием смотрят на Калканскую дорогу. У Враля-то дома пара новеньких черных сапог стоит на лавке. Что ни говори, а в извоз человек ходит, кует монету.

- Ты, Нурислам, поезжай один. Одет с иголочки, царевичу завидно, что же, так из-за меня и без праздника останешься? - от чистого сердца сказал Курбангали.

- Так ведь и у тебя одежда - перед людьми не стыдно. Вот только лапти не для сабантуя.

- Ступай, Нурис, что забавного было, потом расскажешь. Враль молчал. Вдруг в его светлых, до самого дна ясных глазах зажегся огонек, толстые губы пришлепнули.

- Ну, парень, и голова же у меня! - сказал в жизни не хваставший Враль. - Придумал! Сделаем так...

- Как?

- Запряжем серого жеребца. Так? Свежего сена в тарантас побольше навалим. Так? Мой левый новый сапог ты наденешь, а уж правый - я. Так? На две другие ноги твои лапти наденем. Те ноги, что в лаптях, под сеном спрячем, те, что в сапогах, через край тарантаса свесим. Так? Слезать не будем, объедем пару раз сабантуй, посмотрим, как народ гуляет, и - домой. Ну - как? Ловко?

- Еще бы не ловко!

Курбангали хоть ростом мал, но руки-ноги размеров отменных. Так что и лапти, и сапоги обоим пришлись впору.

Как сказал Нурислам, так и сделали. Откинувшись на спинку тарантаса, свесив новые сапоги через грядок, на танцующем в оглоблях сером жеребце выкатили они на майдан. Раз объехали, другой объехали... Кто на сабантуй приезжает, всегда вот так, чтобы коня своего, сбрую и самих себя показать, объезжает площадь. Калкановские парни сначала на аргамака подивились, а потом и седоков приметили. Когда же в третий раз объехали сабантуй, встали перед ними три дюжих джигита. Один из них, в вышитой тюбетейке на большой лохматой голове, широко улыбаясь, схватил за вожжи.

- Эй, парень! - сказал он, обращаясь к Нурисламу. - И конь твой, и сам ты нам крепко понравились. Пошли кумыс с нами пить. И братишку своего возьми. Застолье наше вон в том шатре.

- По рысаку судить, так вы, должно быть, из Кулуша. Айда, соседи, к нашему застолью!

- Спасибо, джигиты! - сказал Нурислам.

- Поешь-попей, тогда и спасибо скажешь...

- Нас в другом месте ждут. Еще с вечера слово дали.

- Вы дали - они взяли. И туда успеете, не пропадет ваше слово, настаивал тот, лохматый.

- Может и пропасть. Отпустите, ребята, не то хлестну коня, - сказал Нурислам.

- А-а, вот, значит, как! - вспылил другой. - Не по нраву, значит, наше угощение! Носы задрали? Нажипы носатые! - вспомнил он славный кулушевский нос. - Если задрали, так мы вам живо их прищемим.

- Ну, чего пристали, ребята? Не по-соседски это. Расстанемся по-хорошему, - пророкотал Курбангали. Услышав его чугунный голос, те даже вздрогнули: откуда, мол, такой голосище выкатился? Узнав, что из такого коротышки, почему-то обиделись еще больше. Говорю же, насквозь обидчивые эти калканские.

- Или сами с тарантаса слазьте, или мы вас за ноги стащим! - сказал лохматый, в тюбетейке. И все трое тут же набросились на них. Говорю же, таких хлебосолов, как в Калкане, еще поискать. Тут даже Нурис растерялся, не успел дернуть вожжи, огреть жеребца камчой. Так и предстали два джигита перед всем сабантуем: одна нога в сапоге, другая в лапте. Они вырываются, хотят в тарантас вскарабкаться, а те не пускают, обратно тащат. И весь народ оттуда, где медведь плясал, борцы друг другу поясницу ломали, старики да подростки, завязав глаза, палкой били горшки, богатырь Кильдияр бежал с жеребцом на плечах, хлынул к их тарантасу. Весь майдан от хохота вповалку лег. Следом и три калканских джигита стали по очереди животы себе царапать и по траве кататься. Всем троим царапать да кататься не с руки, тех двоих надо держать. Другие приехавшие на сабантуй кулушев-цы сначала стояли разинув рты, потом догадались: "А ведь не зря наш Враль такую потеху учинил", - и принялись хохотать так, что куда там остальным!

Первым опомнился тот, лохматый:

- Ребята! А ведь они над сабантуем нашим посмеяться приехали, нас в дураках оставить. А ну-ка, братцы, отве-шаем им! Я сам начну, - и он принялся засучивать рукав.

- Погодите! Постойте! - крикнул Нурислам. - Если вы и впрямь дураки, если ум ваш в лаптях ходит, так бейте нас, а коли маленько умом уже разжились - так смейтесь. Мы не над вами смеяться приехали, а чтоб вас потешить. Вашу смекалку проверить - в лаптях она ходит или в хромовых сапогах? Если хотите знать, это испытание такое: где сколько ума. Там, где пусто - там побьют, там, где густо - там поймут.

Оказалось, уж насчет смекалки-то вся наша округа давно уже в сапогах ходит. Хохотали до изнеможения. Кому же на людях дураком выглядеть хочется?

Калканские - народ отходчивый, пых - и погас. Те три джигита опять гостям умилились. Затащили-таки в шатер, сооруженный из натянутых на кольях занавесок, до отвала накормили жирным мясом, до хмелю напоили кумысом и при этом не забывали глянуть на одну ногу в сапоге, другую в лапте и от души посмеяться. Провожали чуть ли не в слезах. "И лошадь ваша, и вы сами - уж так нам понравились!" - говорили они.

Это было первым испытанием Враля на стороне. Как теперь бы сказали, на гастролях.

Больше двадцати лет миновало. Вот они, два мужика под сорок, в июльскую жару шагают по пыльной дороге. Неловко, бочком ступают ботинки, легко плывут лапти.

Бросив взгляд в сторону Калкана, Нурислам усмехнулся:

- Помнишь сабантуй?

- Еще бы! Все, думал, покалечат сейчас.

- Признаться, поначалу и я струхнул.

- Да, с тобой языком не схватывайся. Твой язык и спас. О чем только не говорили по пути, лишь про Кашфуллу не сказали ни слова. Забыли, на время, какая нужда их в дорогу позвала. Пройдя через демский мост, сели на яру и перекусили, по ломтю хлеба съели да по паре яиц, тем и заморили червячка. Зачерпнули шляпой Курбангали воды из реки, попили. Нурислам свою фуражку макать не стал. Намокнет картонка, что внутри козырька, и покоробится, фуражка враз свой вид потеряет. А заскорузлой от пота шляпе ничего не сделается, задубела так, что капля даже не просочится. Хоть на огонь ставь и кипяти чай.