Страница 11 из 127
Происходило что-то совсем уже запредельное. Ну как психически здоровый человек способен не то что произносить - хотя бы всерьез выслушивать бред, что нес Старший Хранитель? Все это походило на дурной анекдот, на тягостный, беспросветный роман Кафки - в который я попал в качестве героя. Но даже у Кафки было поизящнее. Ведь глупейший же фарс! Ну какой в нем смысл?
И все-таки я чувствовал, что смысл есть... Какой-то тяжелый, мутный, и, конечно, совсем не тот, что вытекал из гладких отточенных речей Хранителя.
- Итак, обвиняемый наплевал на наше предостережение, не бросил педагогическую работу, не выплатил указанной нами суммы на лечение искалеченного мальчика... Мы дали ему достаточный срок одуматься - целое лето, но он не воспользовался своим шансом. Вообразите ужас и отчаянье детей, когда первого сентября, войдя в кабинет математики, они вновь увидели Константина Дмитриевича Демидова, палача и садиста. Увы, школьная администрация проявила формализм и приверженность чести мундира. Мундира, замазанного детской кровью! Видите ли, не имелось официальных поводов для увольнения. Впрочем, эти начальственные дамы - вопрос отдельный, с ними уже работают иные наши структуры. Мы же вернемся к Демидову, нагло наплевавшему на милостивое предупреждение Струны. После этого медлить было уже нельзя и Оперативная часть Столицы произвела изъятие преступника. Далее имели место следственные мероприятия, полностью подтвердившие обвинения. А посему...
Хранитель сделал короткую передышку, глотнув из ребристого графина. Странно, а я и не заметил, откуда тот взялся. Впрочем, после "следственных мероприятий" я много чего перестал замечать. Совершенно разладилось восприятие.
- А посему, - продолжал он, - Трибунал Высокой Струны, рассмотрев дело бывшего учителя Константина Дмитриевича Демидова, вынес свое решение. За насилие, совершенное над светлым ребенком, за предательство и жестокость, учитывая потенциальную опасность преступника - вывести его за пределы Тональности. Для чего передать Демидова в распоряжение Исполнительной Части, дабы та поступила с Демидовым милосердно и безболезненно.
Он замолчал, утирая лоб все тем же белым платочком. Да... Стилистика у них... Во времена Святейшей Инквизиции формулировка звучала весьма схоже. "Предать в руки светской власти, дабы поступила она с ним кротко и без пролития крови"... Недалеко же эти ушли. А уж как эвфемизмы любят... Вывести за пределы Тональности. Если учесть, что "Тональность" - это, по словам следователя, вся наша Вселенная, весь видимый мир...
В общем-то, я даже не особо испугался. К тому все шло.
- А сейчас, - вновь возбудился Хранитель, - Демидов пройдет Коридором Прощения. Но сперва, - махнул он кому-то невидимому рукой, - чтобы ни у кого не возникло сомнений в справедливости суда Струны...
По мановению его ладони в мраморной стене появился проем, за которым зияла чернота.
- Ну давай же, иди! - нетерпеливо бросил Хранитель.
Из черноты осторожно выдвинулась невысокая фигурка.
Ничего себе! Я узнал его сразу, несмотря на разительные перемены.
Димка Соболев оставался самим собой, хоть и одет был в лазоревую футболку и такого же цвета шорты. Волосы его, некогда касавшиеся плеч, были коротко острижены, и оттого он казался значительно моложе своих четырнадцати лет.
Димка замер на пороге, с недоумением оглядывая Мраморный зал.
- Гляди, отрок! - обернувшись к нему, торжественно возгласил Хранитель. - Высокая Струна справедлива, она не медлит покарать зло. Вот он, жестокий негодяй, сладострастно избивавший тебя, надеявшийся на свою грубую силу и учительскую неприкосновенность. Вот он замер сейчас, огорошенный строгим приговором, жалкий червяк, что и соответствует его глубинной сути. Не должен быть он в мире, не должен осквернять мерзкими своими звуками нашу чистую Тональность. И потому будет изъят из нее. Никогда больше не ударит беззащитного ребенка, никогда не прольется из-за него светлая детская слеза. Ибо Высокая Струна справедлива. Гляди же, отрок! Пусть в сердце твоем укрепится вера в милосердную защиту "Струны"...
Чем больше разливался соловьем Хранитель, тем недоуменнее казалось Димкино лицо.
А я не мог отвести от него глаза. Димка Соболев... Поганец, сунувший мне мерзкую картинку... Димка Соболев, хрестоматийный пример "трудного подростка"... Не умеющий решать квадратные уравнения... и голова его металась как воздушный шарик под моими ударами... и бурая кровь не хотела отмываться под струей холодной воды...
- Константин Дмитрич! - вдруг выкрикнул он неожиданно хриплым, начинающим ломаться голосом. - Это не я! Тогда, с фотографией! Вы не думайте, я не хотел...
Лица членов Трибунала как по команде скривились. Хранитель раздраженно махнул рукой, и Димка дернулся - казалось, кто-то, невидимый потащил его за шиворот.
- Итак, пострадавший ребенок видел торжество справедливого суда! торопливо подвел итог Хранитель. - А теперь...
- Не надо! - истошно проорал исчезающий в черном проеме Димка. - Я не хочу! Не трогайте...
- А теперь, - вернувшись к прежнему невозмутимому тону, продолжал Хранитель, - уходящий в иную Тональность преступник должен очистить свою душу. И потому он пройдет Коридором Прощения.
Хранитель тяжело опустился на скамью, и ему тотчас услужливо протянули граненый стакан. Похоже, за время судебного заседания графин наполовину опустел.
И тотчас я ощутил на своем плече жесткую руку. Поднял глаза - так и есть, ультрамариновая куртка, скучные серые глаза.
- Ну, пойдем, глиняный... Не держи зла.
Широкий прямой коридор казался бесконечным. Что-то случилось с законами перспективы, а может, изменилась геометрия пространства - но не было ему конца, лишь неясное бурое марево плыло перед глазами.
Я медленно шагал вперед, отчего-то припадая на правую ногу, с обеих сторон стояли дети. Разного возраста - от семи лет и, похоже, до тринадцати, но одинакового облика - всё мальчики в футболках цвета морской волны. Коротенькие шорты, приглаженные волосы, сверлами вонзившиеся мне в спину глаза. И шепот, монотонный, словно бьющаяся о песчаный берег морская волна.