Над Миусом

Леднев разговор с ними начал, показав фотографию Лаврова. Мария Матвеевна, ее дочь и их сосед Михаил Антонович Тяглов сразу подтвердили: именно этого летчика здесь допрашивали. Мария Матвеевна сказала:

- Да, он невысокий, кряжистый - у нас таких называют "дубок". А голова большая, лоб с зализами...

На допрос был вызван еще один пленный летчик, похожий лицом на татарина или калмыка. Он сел в районе хуторов Самойлов - Печерский "без колес", то есть на фюзеляж. При посадке летчик ударился головой о приборную доску, потерял много крови и сильно ослабел.

В это время мужчины и женщины с хуторов Кислицкий и Печерский работали в поле поблизости и видели, как немцы вынимали его из самолета, - он висел у них на руках словно тряпка. И от слабости на допросе почти не отвечал. Когда обоих летчиков еще вели туда, одна женщина посочувствовала раненому: "Бедный! Сколько крови потерял!" А Лавров живо к ней обернулся и воскликнул: "Я бы половину своей крови отдал, только бы очутиться по ту сторону фронта!"

По словам Марии Матвеевны, немцы начали допрос обыкновенно: имя, фамилия, звание? Лавров молчал.

Тогда ему показали советскую газету, где он снят со всеми орденами и о нем написано, что вот недавно получил звание Героя, а также - сколько им сбито самолетов.

Лавров ответил сердито:

- Раз сами знаете, зачем же спрашиваете?

Леднев догадался: видимо, показывали Лаврову армейскую многотиражку.

Немецкие офицеры стали предлагать Лаврову перейти к ним на службу. Они долго его уговаривали. Уверяли, что дадут именной самолет самого высшего качества и много денег. Но Лавров отвечал гордо:

- Честью своей не торгую, Родину свою никогда не предам!

Немецкий полковник стал зачем-то с важностью объяснять Лаврову:

- Имейте в виду, что вы находитесь в штабе дивизии!

Хотел придать больше значения своему предложению перейти на службу к немцам? А Лавров никаким почтением не проникся, сказал:

- Эх, жаль, мы не знали! Не то жарко бы вам здесь пришлось!

После допроса Лаврова одного вывели из дома и посадили на скамейку в палисаднике. Охраняли его четверо автоматчиков. Но жители все же собрались вокруг в некотором отдалении, и Лавров неожиданно крикнул им:

- Вот, вчера был в Москве, а сегодня тут подыхать буду!

Одна женщина заплакала, и Лавров добавил:

- Ничего, вас-то скоро освободят, везде Красная Армия наступает, бегут немцы!

Когда из дома вышел переводчик, Лавров спросил его:

- Ну, скоро меня расстреляют или пытать еще будут?

Тот ответил:

- Вас обоих отправят в лагерь для военнопленных.

Лавров не поверил, сказал громко:

- В какой подвал ни запрете, все равно убегу!

Капитану Ледневу очень хотелось понять, почему Лавров открыто говорил о побеге. Чтобы спровоцировать немцев на немедленный расстрел, чтобы избежать пыток? Но вряд ли Лавров совсем уж потерял надежду на спасение. Может, просто бравадой мстил врагам за унижение плена, поддерживал в себе боевой дух?

Свой письменный рапорт генералу Леднев закончил сообщением, что после второго допроса Лаврова продержали всю ночь под сильной охраной на хуторе Добрицыне, а утром увезли. Видимо, в штаб шестой армии противника.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Капитан Леднев подписал рапорт и задумался. Наверно, следовало отложить возвращение в часть до утра.

Темнота уже надвигалась. И шофер, и он сам устали...

Однако и поспешить стоило-на случай внезапного перебазирования дивизии на новые аэродромы. К тому же сомнения одолевали Леднева. Ведь его рапорт, по сути, обвиняет Тарасенко в обмане командования! Трудно представить, что Тарасенко-ведомый-не видел, как его ведущего брали в плен. А из-за вранья потрачены десятки самолето-вылетов на заведомо ненужные поиски.

Да и эта поездка Леднева...

Генерала может возмутить ложь Тарасенко. Остается надеяться, что генерал поймет: Тарасенко соврал лишь потому, что не хотел пачкать имя друга словом "пленный". Но почему он не признался хотя бы генералу Строеву?

Может быть, и Ледневу тоже следует скрыть все ото всех? Не подавать подробный рапорт, не подводить им Тарасенко - просто доложить: никаких следов Лаврова не найдено... А шоферу и автоматчикам объяснить: правдой мы Лаврову все равно не поможем, но Тарасенко подведем. Они уже наслышались от жителей про геройское поведение Тарасенко, прониклись к нему симпатией... Конечно, когда о тайне знают четверо... Достаточно одному из его спутников где-нибудь случайно проболтаться... и вместе с Тарасенко под суд угодит еще и капитан Леднев.

Да и кто дал капитану Ледневу моральное право единолично решать этот сложный вопрос? Не лучше ли спросить летчиков полка, их командира-людей, хорошо знающих и Лаврова, и Тарасенко?

Но тогда надо ехать сейчас же, чтобы успеть незаметно побывать у Ковача, прежде чем возвратиться в свой полк, прежде чем передать рапорт генералу.

Автоматчики прекрасно и в кузове выспятся - на трофейном ковре. Ну, а вести машину... придется капитану Ледневу по очереди с шофером, какими бы усталыми они оба ни были.

Опять капитан дал своему экипажу команду: "По коням!"

Трудно водителю на незнакомой дороге, в темноте, когда ни на минуту нельзя включить фары - светомаскировка! И много тяжелее ему приходится, если он к тому же весь день работал. Но еще хуже, если он знает: в любой момент его одинокую машину могут обстрелять из развалин ближнего хутора, даже из придорожной канавы какие-нибудь заблудившиеся немцы. И когда он знает: по обе стороны дороги минные поля, и стоит ему на секунду зазеваться, заснуть за рулем, свернуть чутьчуть с колеи...

А все-таки усталость брала свое- и шофер, и капитан Леднев мгновенно засыпали, едва успев отдать руль.

В полку Ковача и сам командир, и другие летчики одобрили рапорт капитана. Они поняли Тарасенко и посоветовали рассказать все как есть.

- Посмотришь, все будет в порядке. Главное, что оба вели себя по-геройски, что советские люди, прожившие два года под немцем, увидели, какие у нас летчики.

Утром капитан подал генералу свой рапорт. А когда генерал его прочел, рассказал о людях, встреченных во время поисков. И принялся горячо защищать Тарасенко, даже признался, что заезжал в полк Ковача, говорил с ним, с летчиками...

Генерал улыбнулся, спросил:

- Что же они вам посоветовали?

Леднев сказал, и генерал как бы подвел итог:

- Оказывается, они обо мне лучшего мнения, чем вы.

Но, видно, заметил тень на лице Леднева, добавил уже повеселее:

- За Тарасенко не беспокойтесь, в обиду его никому не дам и сам на него обиду не держу. Только в ходе этих поисков и вы, наверное, убедились, и Тарасенко теперь, должно быть, понял: врать не стоит-себе дороже обходится. Правда, пусть самая горькая, всегда лучше.

А через две недели Аня Брагина влетела в кабине!

генерала Строева, не постучав. В руках у нее серпантиновой змейкой вилась лента с аппарата СТ-35. Девушка даже не успела наклеить ее на бланк. Вбежав, Аня только выдохнула:

- Товарищ генерал, вам! - И протянула ленту.

Пока генерал читал, нетерпение на лице Ани постепенно сменялось тем выражением, особенно свойственным девушкам и молодым женщинам, которое можно назвать готовностью к соучастию в радости. Наконец генерал поднял глаза, улыбнулся, проговорил задумчиво:

- После рапорта капитана Леднева, который, помнится, вы передавали в армию, мы оба про себя надеялись: Лавров убежит из плена, вернется к нам...

И мгновенно Аня из ожидающей превратилась в сообщницу-щеки ее вспыхнули, она сразу похорошела и воскликнула:

- Да, да! Я только боялась это вслух сказать.

Встречали Владимира Лаврова в дивизии и в полку радостно.

Николая Тарасенко-вот кого первого поблагодарил Лавров за самоотверженное отбивание своего ведущего от приближающихся немецких автомашин. И не преминул спросить:

- Что ж ты мотоциклистов-то не тронул?