Гордость завоевателей

– Я с тобой полностью согласен, – сказал Кавано. – Но сейчас мы имеем дело с мрашанцами и сандаал. Трудно даже представить менее агрессивную компанию.

По лицу Колхина было видно, что этот довод его нисколько не убедил.

– Вы собираетесь разговаривать с сандаал?

– Это неплохой способ выиграть для Хилла несколько минут, – ответил Кавано. – Кроме того, мне всегда хотелось увидеть даалийскую ткачиху за работой.

Они пересекли улицу, прошли мимо двоих мрашанцев, стоящих в подъезде дома, даже не взглянув в их сторону, и направились к сандаал. Только сейчас Кавано заметил, что от холода ее защищает лишь тонкое и легкое на вид серапе, обмотанное вокруг грудной клетки. Рамку с тканью сандаал держала на импровизированной подставке – собственных коленях. И когда Кавано подошел поближе, то разглядел, что руки ткачихи дрожат от холода.

Колхин тоже это увидел.

– В здешнем климате ей не очень уютно, – сказал он.

– В некоторых районах Ала бывает и холоднее, – вспомнил Кавано. – Но там сандаал одеваются гораздо лучше.

Они остановились возле ткачихи.

– Здравствуйте, – поприветствовал ее Кавано. Сандаал подняла на него взгляд, ее руки ненадолго замерли.

– Добрый день, благородные господа. – Ее речь сопровождалась характерным мурлыканьем, которое объяснялось особым строением гортани сандаал. – Вы пришли посмотреть на мою работу?

– Да, – кивнул Кавано. – Можно?

– Это честь для меня. – Ткачиха отняла руки от рамки. Между тканью и прядильным органом, расположенным под когтем, протянулась тонкая шелковая нить, а через мгновение она разорвалась.

Кавано аккуратно взял рамку за края. Это был гобелен – Информационное агентство на фоне далеких гор с заснеженными вершинами под синим небом. Горы были изображены так, словно находились не где-то далеко, а сразу за зданием агентства. Между двумя пиками виднелся край восходящего солнца, а синее небо было усеяно легкими перистыми облаками.

– Переверните. – Сандаал чуть наклонила голову вбок.

Кавано посмотрел на гобелен с обратной стороны. Картина разительно переменилась. Все вроде бы на месте, но настроение стало совсем другим. Вместо радостного рассвета картина изображала печальный, задумчивый закат. Полное надежд и обещаний, напоенное свежестью утро чудесным образом превратилось в тихий вечер, пронизанный печалью об ушедшем дне. Кавано снова перевернул картину – и снова увидел рассвет, а с ним вернулось и приподнятое настроение.

– Это совершенно уникальная работа. – Он вернул гобелен. – Никогда не видел ничего подобного.

Сандаал широко раскрыла рот, демонстрируя два ряда острых, как бритва, зубов, которые так напугали людей, впервые высадившихся на Ала.

– Вы высоко оценили мой талант, – сказала она, спрятав зубы. – Примите же благодарность Фиббит а Бибрит а Табли ак Приб-Ала.

– Кавано Гамильтон Таунсенд из Грампианского округа Эвона выражает свою глубокую признательность, надеясь, что ему удалось описать свое происхождение подобающим для этого ритуала образом. Мне доводилось видеть даалийские гобелены, но столь искусно исполненные – никогда. Могу я спросить, почему вы работаете здесь, а не на Ала?

Сандаал снова пристроила рамку на коленях и повернула паучье личико в сторону:

– Мрашанцы тоже ценят мой талант. Они пригласили меня учиться в Мрамидже. За это мне поднесли в дар деньги и обещали практику у мрашанских искусников.

Кавано посмотрел на тонкое серапе, которое трепетало на ветру.

– И что же с вами случилось?

– Я не знаю. – Сандаал и тихонько свистнула – у даалийцев это означало печальный вздох. – Когда я прибыла сюда, мне сказали, что произошла ошибка. Подаренные деньги забрали назад. И у меня не хватило средств, чтобы вернуться домой. Поэтому я все еще здесь.

– И что, никто не проявил сочувствия? – спросил Кавано. – Почему вам не помогли в даалийском посольстве?

– В Мрамидже нет адвоката из сандаал, – ответила Фиббит. – Я пыталась послать весточку на Ала, но это стоит слишком дорого.

Кавано нахмурился. Ткачиха, наверное, едва сводит концы с концами, если у нее не хватает денег на простое письмо. Даже почта, которую доставляют курьерские корабли, и та стоит не слишком дорого.

– Сколько времени вы уже здесь?

– Полгода. – Ткачиха потерла коготь о серапе. – Здесь становится совсем холодно.

– Это верно, – согласился Кавано. – На что вы живете?

Ткачиха нежно погладила недоделанную работу.

– Я тку. Иногда мне заказывают работу мрашанцы, как в этот раз. А иногда я делаю портреты мрашанцев и гостей этой страны и предлагаю прохожим их купить.

– Гостей?

– В Мидж-Ка-Сити живут не только мрашанцы, здесь бывают и люди. – Ткачиха снова улыбнулась, обнажив острые, как лезвие бритвы, зубы. – Мне нравится делать портреты людей. У вас такие выразительные лица… Но людей здесь совсем немного.

– Я удивлен, что люди вообще тут бывают. – Кавано пытался найти какой-то смысл в этой ситуации. Насколько он мог судить, Фиббит была совершенно безобидной представительницей столь же безобидного даалийского народа. Но тогда почему мрашанцы держат ее под наблюдением? Тем паче что они могут легко избавиться от ткачихи, купив ей билет до Ала?

– Несколько человек здесь живут, – сообщила Фиббит. – Один приходил сюда дважды с тех пор, как я начала этот гобелен. У него очень, очень выразительное лицо.

Кавано нахмурился – в его мозгу прозвенел тревожный звонок.

– Вы имеете в виду, что он приходил в Информационное агентство?

– Да, – подтвердила Фиббит. – Четыре дня назад и шесть дней назад.

Кавано посмотрел на Колхина, тот в ответ пожал плечами.

– Сюда приходят все немрашанцы, если хотят что-нибудь выяснить, – сказал телохранитель.

– Верно, – кивнул Кавано и подумал, что если этот человек – важная персона или он чем-то опасен, то это могло бы объяснить слежку за даалийской ткачихой. – А вы беседовали с этим человеком, Фиббит?

– Нет, – ответила она. – Он проходил мимо меня, но не заговаривал. У него очень выразительное лицо.

– Вы хорошо его запомнили? – спросил Кавано. – Сможете выткать портрет?

– В этом нет нужды, – сказала Фиббит. – Я уже сделала его портрет.

– Вот как? – Кавано снова посмотрел на произведение ткачихи. Конечно, совсем не за этим он прилетел на Мрашанис. Но ситуация с Фиббит казалась ему все более и более загадочной. – А не позволите ли вы мне взглянуть на этот портрет?

– Это будет большой честью для меня, – сказала Фиббит. – Гобелен у меня дома, это совсем недалеко…

– У нас появилась компания, – перебил ее Колхин.

Кавано обернулся. Со стороны Информационного агентства через улицу шли трое мрашанцев, явно направляясь к ним.

– Вам знаком кто-нибудь из этих мрашанцев, Фиббит?

– Тот, что идет посредине, избрал меня для создания этого гобелена, – сказала сандаал. – Наверное, хочет увидеть, как продвигается работа. А может, и нет. Лица мрашанцев далеко не так открыты и выразительны, как лица людей.

Кавано посмотрел на мрашанцев. И внезапно понял, что у них действительно очень невыразительные лица, даже по сравнению с другими негуманоидными расами. Странно, что он никогда прежде этого не замечал.

– Все будет хорошо, – пообещал он ткачихе. – Посмотрим, что им нужно.

Когда мрашанцы приблизились, шедший посредине сказал:

– Лорд Кавано! Признаюсь, я удивлен, видя вас здесь. Мне казалось, вы отправились в свою гостиницу ожидать сообщения.

– Пока мой водитель нас дожидался, он заметил здесь Фиббит, – объяснил Кавано, разглядывая мрашанца. Это определенно не тот администратор, с которым произошел разговор в агентстве. Этот мрашанец был выше ростом, старше, осанистей, и говорил он иначе – более гладко. – Меня всегда интересовали даалийские гобелены.

Шерсть мрашанца зашевелилась – может, просто от ветра, а может, это была реакция на имя сандаал.

– Да, она искусная художница, – согласился мрашанец. – Мои соотечественники приобрели несколько ее работ. Возможно, вы пожелаете на них взглянуть? У меня в офисе есть сведения о том, где сейчас находятся все эти гобелены.