Страница 2 из 18
В небе висел полукруг луны, затянутый туманною дымкой, но все-таки было достаточно света, чтобы стрелок разглядел, что кобуры его подозрительно потемнели. Револьверы уж точно намокли. Пока еще невозможно определить, насколько плохи дела с оружием и не намокли ли и патроны тоже, которые в барабанах и в патронташе. Сначала нужно убраться подальше от волн прилива, а потом уже можно и проверять. Сначала нужно…
— Дод-а-чок?
На этот раз звук был гораздо ближе. Озабоченный только тем, как бы не намочить патроны, стрелок совершенно забыл о создании, которое вынес прилив. Оглядевшись по сторонам, он увидел, что оно теперь всего-то в четырех футах. Вонзая клешни в песок, вперемешку с камешками и ракушками, оно подползало все ближе. Мясистое с зазубринами тело приподнялось, на мгновение напомнив стрелку скорпиона, однако Роланд не разглядел на хвосте жала.
Еще один скрежещущий рев прибоя, на этот раз — громче. Существо снова застыло на месте и подняло клещи в своей вариации Честной Стойки.
Эта волна была больше двух первых. Роланд снова пополз вверх по пологому склону берега, и едва он оперся руками для первого рывка, существо рванулось к нему со скоростью, на которую не было и намека в его предыдущих тяжеловесных движениях.
Стрелок ощутил яркую вспышку боли в правой руке, но сейчас было не время для разбирательств. Он оттолкнулся каблуками своих промокших сапог, подтянулся на руках и сумел-таки опередить волну.
— Дид-а-чик? — вопрошало чудовище печальным своим («Почему ты не хочешь помочь мне? Ты разве не видишь, что я в отчаянии?») голоском.
Роланд только теперь увидел, как его указательный и средний пальцы исчезают в зазубренном клюве. Существо бросилось на него снова, и Роланд едва успел отдернуть кровоточащую правую руку, спасая оставшиеся три пальца.
— Дум-а-чум? Дад-а-чам?
Стрелок, пошатываясь, поднялся. Чудовище пропороло клешнею штанину его насквозь промокших джинсов, разодрало сапог из старой и мягкой, но крепкой не хуже железа кожи и вырвало у него из икры кусок мяса.
Он потянулся правой рукой к кобуре, и только когда револьвер упал на песок, Роланд сообразил, что для этого убийственного движения, старого, как мир, ему не хватает двух пальцев.
Чудище жадно набросилось на револьвер.
— Нет, сволочь! — прорычал Роланд и пнул тварь ногой. С тем же успехом он мог бы пинать и какой-нибудь средних размеров валун… который вдобавок еще и кусается. Чудовище отхватило носок его правого сапога, а вместе с ним почти весь большой палец и стянуло сапог с ноги.
Стрелок нагнулся, поднял револьвер, уронил его, грязно выругался, но в конце-концов справился с ним. То, что прежде он делал играючи, не утруждая себя даже тем, чтобы как-то задумываться об этом, вдруг оказалось сложнейшим трюком вроде жонглирования мячами.
Тварь трепала сапог стрелка, разрывая его на части и бормоча свои невнятные вопросы. Волна накатывала на берег, пена на гребне ее казалась бледной и мертвенной в просеянном свете неполной луны. Омарообразная гадина прекратила терзать сапог и подняла клешни в боксерской стойке.
Левой рукою Роланд вытащил второй револьвер и трижды нажал на курок. Чик, чик, чик.
По крайней мере, теперь все ясно в патронами в барабанах.
Он сунул левый револьвер в кобуру. Чтобы убрать правый, ему пришлось левой рукой повернуть его стволом вниз и только потом отпустить, чтобы он сам встал на место. Кровь испачкала вытертые деревянные рукояти; пятна крови алели на кобуре и на заношенных джинсах в том месте, где кобура соприкасалась со тканью. Кровь хлестала из двух обрубков, где раньше были два пальца.
Онемение в ногах еще не прошло, и его искалеченная правая почти совсем не болела, но зато рука полыхала ревущим огнем. Фантомы искусных и натренированных пальцев, что разлагались теперь в желудочных соках у твари в утробе, как будто вопили о том, что они еще здесь, на руке, и что им очень больно.
Кажется, у меня назревают большие проблемы,— как-то отстраненно подумал стрелок.
Волна отступила. Чудище опустило клешни, пропороло очередную дыру в сапоге стрелка, но потом передумало, резонно решив, что владелец этого несъедобного сапога гораздо вкусней старого куска кожи, которую он неким таинственным образом сбросил.
— Дуд-а-чум?— спросило оно и рванулось к стрелку с ужасающей скоростью. Стрелок отступил, почти не чувствуя под собою ног. Только теперь ему вдруг пришло в голову, что это создание наделено каким-то разумом. Оно приблизилось к нему осторожно, быть может, во время отлива, когда вода была далеко, потому что оно не знало, что он такое и на что он способен. Если бы волна прилива не разбудила Роланда, эта тварь содрала бы кожу с его лица, пока он спал и видел сны. А сейчас существо уже знало, что он не только приятен на вкус, но еще и уязвим: легкая добыча.
Оно уже настигало его — тварь длиною в четыре фута и высотою в один, — чудище это вполне могло весить семьдесят фунтов. Такой же целеустремленный и прямодушный хищник, как и Давид, сокол, который был у стрелка еще в детские его годы, только без давидовых смутных признаков преданности.
Каблуком сапога стрелок зацепился за выступающий из песка камень и едва не упал.
— Дод-а-чок?— спросило чудовище как будто даже заботливо, вытаращилось на стрелка своими глазенками, колыхающимися на стебельках, и протянуло клешни… но тут набежала волна прилива, и клешни снова поднялись в Честной Стойке. Однако на этот раз они легонько покачнулись, и стрелок понял, что существо не просто лапами машет, но реагирует на звук волны, и что сейчас этот звук — для омара, по крайней мере — был чуть-чуть послабее.
Стрелок отступил назад, перешагнув через камень, и нагнулся в тот самый момент, когда волна со скрежещущим ревом обрушилась на галечный берег. Его голова оказалась в каких-нибудь нескольких дюймах от насекомоподобного рыла чудовища. Оно могло запросто выцарапать ему глаза, хватило бы одного взмаха клешни, но эти дрожащие клешни, так похожие на стиснутые кулаки, оставались воздетыми к небу по обеим сторонам его попугаичьего клюва.
Стрелок потянулся за камнем, из-за которого он чуть не упал. Здоровенный камень, наполовину вросший в песок. Его искалеченная правая рука заныла, когда грязь и острые грани камня врезались в открытую кровоточащую плоть, но стрелок все же выдернул камень из слежавшегося песка и, закусив губы, поднял его.
— Дад-а-…— начало было чудовище, опуская и разжимая клешни по мере того, как откатывала волна и замирал ее рев, но стрелок изо всех сил грохнул камнем по спине твари.
Раздался треск — это сломалась спина, покрытая пластинами панциря. Чудовище бешено извивалось под камнем, его хвост неистово бил о песок, вверх-вниз, вверх-вниз. Его вопрошающие интонации обернулись глухими воплями боли. Клешни щелкали, пытаясь схватиться за пустоту. Зазубренный клюв скрежетал о комки песка и гальку.
И все же, когда набежала очередная волна, тварь попыталась поднять клешни, и в то же мгновение стрелок наступил ей на голову своим оставшимся сапогом. Звук был таким, как будто хрустнуло много-много сухих тонких прутиков. Из-под каблука, брызнув на обе стороны, потекла какая-то густая жижа. Черного цвета. Чудовище выгибалось дугой и неистово извивалось. Стрелок еще сильнее надавил сапогом.
Набежала волна.
Клешни чудища приподнялись на дюйм… на два дюйма… затряслись и упали, судорожно сжимаясь и разжимаясь.
Стрелок убрал ногу. Зазубренный клюв, который оттяпал от его живой плоти два пальца на руке и один на ноге, раскрылся медленно и закрылся. Один усик лежал, сломанный, на песке, другой бессмысленно трепыхался.
Стрелок еще раз припечатал ногой издыхающее чудовище. Потом — еще.
Вздохнув, стрелок с усилием отфутболил камень и прошелся вдоль правого бока твари, методично пиная панцирь левой ногой, ломая его, втаптывая бледные внутренности в темно-серый песок. Чудовище издохло, но для стрелка этого было мало: никогда в жизни, за все это долгое и непонятное время странствий, он еще не был так тяжело ранен, к тому же все это произошло так неожиданно.