Страница 8 из 25
Особой ремарки достойно и замечание Радзинского о любви Алексея Григорьевича к кулачным боям. "Когда граф был помоложе, то и сам участвовал, - пишет автор, - Ох как страшились дерущиеся, когда в толпе страшно возникала исполинская фигура! И яростно бросалась в общую потасовку".
Мимикрия внутри чуждой культуры часто играет с художником злую шутку, можно досконально изучить обычаи, но ничего в них не понять, а Радзинский не потрудился даже хорошенько познакомиться с таким ярким народным развлечением как кулачные бои - для него это дикая свара мужиков на льду. Дело в том, что в "общую потасовку", называвшуюся, между прочим, на языке кулачных бойцов "свалка-сцеплялка", в отличие от других видов боя "стенки" и "поединка" - граф не бросался. Орлов предпочитал благородный бой "один на один". Алексей Григорьевич ввел в московские кулачные бои строгие правила, не позволявшие калечить противника, и организовал в своем доме школу кулачных бойцов, где проходили тренировки тщательно отобранных из московских мещан и окрестных крестьян атлетов.
Вот как описывает их посетивший орловскую школу в 70-х гг. XVIII в. английский путешественник Уильям Кокс: "В одно время между собой могли бороться только двое, на руках у них были одеты толстые кожаные перчатки... Положения у них были совсем иные, чем у борцов в Англии... Когда же иной боец своего противника валил на землю, то его объявляли победителем и тот час же прекращалась борьба этой пары... Иные из бойцов отличались необычайной силой, но их обычаи в бою мешали несчастному случаю, также мы не заметили переломов руки или ноги, которыми обычно кончаются бои в Англии". Справедливости ради скажем, что во время реальных, а не тренировочных боев, травмы, конечно, случались часто. Кокс с увлечением сравнивал приемы русского единоборства с английскими, он был очарован графом Орловым и его умением управлять огромной толпой собравшихся бойцов.
Дикое, в глазах Радзинского "отечественное развлечение", выходило на поверку не таким уж и диким. "Любя все русское", Орлов не унижал себя до уровня толпы деревенских мужиков, сходившихся "стенка на стенку", а, наоборот, старался с высоты своего культурного развития внести в народное развлечение облагораживающие его спортивные черты.
- Ах, оставьте! - скажет наш "начитанный" читатель. - Какое там культурное развитие у Орловых? Всем известно, кем они были до переворота 1762 г. Гвардейские жеребцы темного происхождения".
Да, таково расхожее мнение, которому за недостатком источников в свое время поддался даже А.С. Пушкин, и на котором теперь предпочитает играть Радзинский. Рассказ ведется от лица деда главного героя старого стрельца Ивана Орла: "Петр Алексеевич только Россией начал править. И мы стрельцы - великий бунт против него учинили. Велено нам было голову сложить на плахе..." Алексей в предсмертном бреду видит, "как поднимается его дед на плаху, как под ноги деду катится отрубленная голова стрельца. И, с усмешкой взглянув на усталого палача, уже поджидавшего его с топором, дед, как мячик откинул ногой отрубленную голову". "И увидел царь, и понравилось ему бесстрашное озорство мое", - продолжает дед, - "и помиловал он меня".
Итак, к в книге повторяется широко известная версия о происхождении знаменитой семьи от прощенного Петром I стрельца, заслужившего впоследствии дворянство. Яркая, броская легенда как бы отражает фамильные черты Орловых - дерзость, удаль, бесчувственность по отношению к поверженным и... низкое происхождение. Совершенно естественно, что внуки такого деда, унаследовав его богатырские замашки, унаследовали и многие "подлые" черты, свойственные подобным людям.
Кроме того, в приведенной версии есть и еще один, чисто ассоциативный аспект. В советской исторической науке, где деятельность великого реформатора воспринималась в основном положительно и также трактовалась для детей в школах, стрельцы - этот мятежный элемент старого московского общества - ассоциировались с чем-то ненадежным, вечно колеблющемся, смертельно опасным для власти, с чем-то таким, чему доверять нельзя. Поэтому и Алексей, неся на себе печать "стрелецкого" происхождения, должен подсознательно восприниматься читателями с большой долей настороженности, которая, как мы увидим дальше, согласно развитию сюжета у Радзинского, вполне оправдана. Он - себе на уме. Он потенциально способен на предательство и... совершает его. При чем долго выбирает, кого предать, Екатерину II или княжну Тараканову. С одной из них его связывает долг, с другой - любовь. В конечном счете он предает обеих и самого себя.
Это сложная игра с читателем "в ассоциации". "А мы предупреждали, кто он такой", - как бы говорит автор. Совсем по-чеховски: "Если в первом действии на стене висит ружье..." Если в начале книги было сказано, что человек из стрельцов, то в конце - он обязательно выкинет каверзу.
Впрочем подобная игра, а вернее подыгрывание узкому кругу знаний обычного читателя, предполагает у него устоявшиеся стереотипы восприятия исторических событий, заложенные нашим безнадежно средним образованием. Не больше. Шаг влево, шаг вправо - считается побег за рамки историографической традиции. Прыжок вверх - попытка к мятежу против нее. Попрыгаем?
Каково же было реальное происхождение Орловых? В настоящий момент есть серьезные исследования по этому поводу, например, книга В. Плугина, посвященная биографии Алексея Орлова, где подробно разбирается данный вопрос. Есть и реально сохранившиеся исторические источники: родословные росписи, писцовые и переписные книги, фиксировавшие дворянские роды и их имущественное положение в старой допетровской России. Согласно этим документам, первые упоминания о роде Орловых относятся к XV в., достоверные же сведения имеются с начала XVII в. Орловы жили близ Новгорода и отмечены как владельцы поместья, т.е. дворяне. Их дядя ( а не дед ) Иван Никитич Орлов действительно служил, но не простым стрельцом, а стрелецким начальником. Что же касается деда - Ивана Ивановича - то он был стряпчим, т.е. чиновником. Его сын Григорий - впоследствии новгородский губернатор и стал отцом героев переворота 1762 г. Таким образом, ни о каком "худородстве" Орловых речи быть не может - перед нами старинная дворянская семья с глубокими корнями.