Орехов

- Еще чего? - Орехов по очереди затягивается папиросой и откусывает от яблока.

- Может, ты копишь? Но этого тоже нет. Ты не жмот. А от компании отказываешься и лопаешь винегрет в одиночку.

- Ну дальше что?

- Неизвестно, хотя, скорей всего, довольно понятно. Кому-нибудь отдаешь. И всего верней, сдуру.

- Как раз коплю на путешествие в Сахару, - равнодушно сплевывая, замечает Орехов.

- Ничего похожего, - презрительно отмахивается Дина. - Но себе отказываешь.

- А пошла-кось ты подальше. Пристала тоже! - с раздражением Орехов хватается за ручку, чтобы захлопнуть дверцу, но Дина, привалившись плечом, не пускает.

- Потише!.. - Дина, задумчиво щурясь, смотрит на верхушку старого дуба во дворе чайной. - Я тебя сперва почти ненавидела, Орехов, - она говорит, стоя спиной к кабине, так, точно он где-то сидит на крыше чайной. - А теперь я просто влюблена в тебя, что ты за человек. Жалко, что ты старый.

- Очень удачно для тебя получилось, что я состариться поспел.

Дина с интересом оборачивается:

- Это почему же удачно? - Она позабыла про верхушку дуба и даже жевать перестала.

- Получилась бы безответная у тебя любовь.

- Это почему же безответная? Скажите пожалуйста: безответная! Ты просто меня, должно быть, не разглядел как следует.

- Ты меня не разглядела.

- Разглядела, не волнуйся. Да ты и не очень старый. Только душевной лирики в тебе ни хрена нету. Ага, замолчал! Гордиться-то нечем. Надолба!

- Что, что, что?

- Ну пень. Железный!.. Э-э, да не притворяйся, сам понимаешь, ты же бывший танкист!

- Тьфу! Тебе-то откуда известно?

- Кто чем интересуется, узнает... Ой, цирк!.. Ты не слыхал, что бабка-то сказанула? - вдруг расхохотавшись, Дина чуть не падает со смеху, хватается за ручку двери. - Ну забыл? С девчонкой, которую мы на дороге подобрали, палочкой грозилась! Мокрая, как леший, на сиденье плюхнулась, удобно, размякла и давай поучать: "Ентая машина... - это она про наш автобус, понимаешь? - у меня примеченная. Морда широкая, добрая, всегда остановится, подхватит!.. А вот та, что с желтой мордой тут ходит, сволочь, махай не махай, прокатит мимо, еще всю лужу на тебя выплеснет!.." Слыхал такое? А я ведь тоже на тебя бесилась раньше, что ты рейс задерживаешь!

- Очень интересно, - отмахивается Орехов. - Однако ты смотри, наши пациенты уже собираются, две с половиной минуты в твоем распоряжении, ты бы сбегала куда надо, пока не поздно!

- Культурный кавалер даже подозревать не должен в разговоре о таких вопросах! - Чуть не подавившись яблоком, Дина возмущенно швырнула в Орехова огрызком и, прыгая через лужи, легко побежала куда-то за угол забора...

Поздней осенью, когда в парке получили наконец четыре новых автобуса, начальник по прозвищу Дикозавра пригласил к себе только что вернувшегося из рейса Орехова.

- Садись, присаживайся, товарищ Орехов.

Орехов присел. Дикозавра нехорош был до изумления - лицо глубоко изрытое и оспой, и грубыми природными морщинами, и голос сиплый, под стать красоте, и все вместо это почему-то вызывало к нему расположение. И правда, людей он не жевал, как определил Алеша, человек был доброжелательный, только немножко угрюмый, пожалуй, но и это ему как-то прощали за внешность - такому простительно, веселиться-то не с чего.

- Я все понимаю, товарищ Орехов. Осень, дорожное покрытие на бутенковской линии находится в плачевном состоянии. Верно? Тяжело. Верно?

- Там и покрытия-то не осталось. Какое там покрытие? - сказал Орехов равнодушно.

- Да. И машина третьей молодости. Верно? Мне бы тебя на новый автобус посадить. Правильно?

- Правильно.

- Ну а как мне новенький комфортабельный автобус поставить на деревенскую линию? Меня в городе съедят.

- Ну так к чему разговор? - спросил Орехов.

- Пойдешь, товарищ Орехов, на городскую линию? Твое право.

Орехов помолчал и встал:

- Нет, я уж там привык, на той линии.

- Ну верно. Так что не обижайся. Ладно?

- Не обижаюсь, - сказал Орехов и поскорее вышел во двор гаража, чтоб успеть поймать Алешу, у которого обязательно решил сегодня перехватить до следующей получки. Своя получилась в этот раз не из удачных.

Сторонясь подъезжающих на заправку машин, он прошел к мойке, заглянул в диспетчерскую, в мастерские - Алеши не было. И тогда, досадуя и беспокоясь, что из-за разговора с Дикозаврой мог его упустить, Орехов пошел и стал у проходной: тут уж не упустишь.

Скоро показался и Алеша, он бодро шагал в тесной компании к какой-то светлой, радостной цели, это уж сразу видно было, но, увидев Орехова, отделился от всех и сам подошел и стал рядом, опершись о железные поручни загородки.

Просить Орехову было тягостно тем более, что это было не в первый раз и он знал, что дать ему Алеша может только из своих святых, зажатых, отжуленных от жены, денег, предназначенных на удовольствия жизни в виде пива и прочего.

То, что Алеша не попытался проскользнуть, отвертевшись от разговора, было хорошим признаком, но видно было, что он чем-то озабочен, даже вроде сам хочет что-то сказать. От другого можно было ожидать такого: "Знаешь, я только что одолжил такому-то, остался без гроша!" - но Алеша был не из таких. Он сам хотел что-то сказать, но стеснительно молчал.

- Я тебя хотел попросить, - выдавил из себя Орехов. - Так получилось. Мне бы до следующей получки, и я тебе все разом отдам. И даже поставлю премию в прохладной беседке. Я знаю, у тебя не густо. Но мне сегодня надо. Ты уж поверь. Очень надо.

Алеша мялся, томился, все собирался что-то выжать из себя и вдруг сказал:

- Да пожалуйста, я-то со своей стороны... Отчего же?.. Только тебе-то, пожалуй... Может, тебе ни к чему...

- Что? - сказал Орехов в полном изумлении. - Ты что говоришь?

- Ты с Динкой не разговаривал?

- Чего мне с ней?.. Мы целый день с ней ездили вместе.

- Ты подойди поговори.

- Я тебе не про Динку, я у тебя прошу, потому что...

- Подойди к ней, вот она, поговори. Иди, я подожду... Идите, все идите, я догоню! - крикнул он нетерпеливо мявшейся в воротах компании электриков и механиков из мастерских.

Дина понуро шла через широкий, как площадь, двор гаража, обходя стоящие в ряд машины. Орехов шагнул к ней навстречу, оглянулся на Алешу, тот стоял и смотрел на него и на Дину и чего-то ждал.

- Алеша тебе сказал? - спросила Дина, вглядываясь в глаза Орехову. Нет, я вижу, ну ладно, ты, Алеша, иди, иди... Орехов, пойдем выйдем отсюда на улицу.

Она взяла было его под руку и тотчас отпустила.

Они прошли через проходную и вышли за ворота на длинную, кривую, как дуга, улицу с казенными заборами по обе стороны. Дина сказала:

- Девочка твоя умерла, Орехов. - Его точно током ударило, он так резко повернулся к ней, что нечаянно толкнул в плечо. Дина плаксиво и жалобно вздохнула. - Я и то весь день мучаюсь, молчу, боюсь тебе среди рейса сказать... Жалко ведь девочку, Орехов, милый, а?

Он даже не удивился, откуда Дина вообще-то знает про девочку. Немного погодя спросил:

- Когда?

- Еще во вторник, мы только узнали сегодня.

- В больнице?

- Ну да, в больнице. Я была там, - горестно созналась Дина. - Ты теперь, наверное, один пойдешь?

- Да, пойду, - сказал он ровным голосом и пошел, ничего не чувствуя, кроме полной пустоты в себе самом, на улице, в городе, везде.

Так вот оно что. Умерла эта чужая девочка, которую он и видел-то один всего раз, когда она еще его тюленем обозвала, и вдруг все изменилось. Точно получившая какой-то смысл после приезда в Мокшанск его жизнь снова сделалась совершенно бессмысленной. Может быть, он просто сам себе придумал эту отсрочку? Но все равно теперь она кончилась.

Изменилось все, даже деньги, лежавшие у него в кармане, стали совсем другими, ненужными деньгами. Они были густым теплым молоком, пахучим медом, медленно проливающимся, сползая, толстой струей с ложки на ломоть белого хлеба, намазанный маслом, апельсинами, вязаной теплой фуфаечкой, и черт те чем они только ему не представлялись, эти волшебные деньги, которые он добывал работой, призанимал, как последний скупердяй, придерживал, еле отпуская себе скрепя сердце на самый дешевый обед... И вот эти самые деньги, ради которых он, кажется, только и жил все последние месяцы, снова стали грязными бумажками, в обмен на которые тебе со стуком ставят на прилавок зеленые водочные бутылки, кружки с пивом, жратву или сапоги, а всем этим он сыт по горло, хватит, к чертям собачьим!..