Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 14 из 26



- Валяй пиши, - сказал мальчик, которого звали Блеуер, - но только быстрей, чтобы я поспел домой, пока не запрут парадное. Пожалуй, мне лучше доехать на метро до Ораниенбургских ворот. У кого есть мелочь?

Профессор протянул ему двадцать пфеннигов на дорогу в оба конца, а Эмиль, взяв карандаш, написал на листке:

"Дорогая бабушка!

Вы все, наверное, волнуетесь, куда я пропал. Я в Берлине, но, к сожалению, не могу еще прийти к вам, потому что у меня есть одно дело. Не спрашивайте какое. Очень важное. Только не пугайтесь. Когда все уладится, я приду. Заранее радуюсь. Мальчик, который принесет эту записку, - мой друг. Он знает, где я, но не имеет права рассказать. Это - тайна. Передай привет дяде, тете и Пони-Шапочке.

Твой преданный внук Эмиль.

Да, мама шлет вам всем большой привет и букет цветов, который я принесу, когда приду".

Эмиль сложил бумажку, написал адрес и сказал:

- Смотри только не проболтайся, где я, и про деньги ни слова, а то мне здорово влетит.

- Ладно, не бойся. Давай сюда твою телеграмму. Когда я вернусь, я позвоню диспетчеру, чтобы узнать, как дела. Считайте меня в резерве.

И он убежал.

Тем временем вернулись ребята с бутербродами, а Герольд даже приволок целую колбасу. Он сказал, что ее дала мама. Допустим.

Все пять мальчишек предупредили дома, что вернутся поздно. Эмиль раздал бутерброды, и каждый сунул себе в карман по одному про запас. Колбасу же отдали Эмилю, как НЗ. Потом домой побежали другие пять мальчиков, чтобы отпроситься еще на некоторое время. Двое из них не вернулись - видимо, родители не разрешили.

Профессор объявил пароль, чтобы сразу было ясно, что тот, кто звонит, звонит по делу: пароль - "Эмиль". Очень легко запомнить.

Потом, пожелав сыщикам ни пуха ни пера, ушли Вторник и его связной, вечно чем-то недовольный Трауготт. Профессор крикнул им вдогонку, чтобы Вторник позвонил ему домой и сказал отцу, что у него неотложное дело.

- Тогда он не будет беспокоиться, и мне не попадет.

- Черт возьми, - воскликнул Эмиль, - отличные родители у вас тут в Берлине!

- Не думай только, что все такие шелковые, - проворчал Крумбигель и почесал затылок.

- Да нет, жаловаться не приходится. В общем, с ними можно иметь дело, возразил Профессор. - Они ведут себя разумно: так, по крайней мере, им не врут. Я обещал своему старику не предпринимать ничего плохого или опасного. И пока я держу слово, мне разрешают делать все, что я хочу. Мировой мужик у меня отец!

- Да, родители что надо! -повторил Эмиль. - Но послушай, ведь сегодня может быть опасно.

- Ну что ж, тогда я потеряю право делать, что хочу, - объяснил Профессор и пожал плечами. - Отец сказал, что я должен всякий раз прикинуть, как бы я себя вел, будь он со мной. Так вот, совесть у меня чиста. Ну, а теперь нам пора...

Профессор стал перед мальчишками и крикнул:

- Сыщикам нужна ваша помощь. Действуйте! У нас есть телефонная станция. Деньги я вам оставлю. Вот у меня марка пятьдесят пфеннигов. Возьми, Герольд, и пересчитай! Запас продовольствия у нас есть. Деньги тоже... Каждый знает номер телефона. Да, и еще одно: кому надо домой, пусть идет. Но не меньше пяти человек должны быть здесь все время. Докажите, что вы настоящие мужчины! А мы тоже будем стараться изо всех сил. Если понадобится подмена, Вторник пришлет к вам Трауготта. Вопросы есть? Все ясно? Пароль - "Эмиль".

- Пароль - "Эмиль"! - закричали в ответ мальчишки, да так громко, что вся площадь сотряслась, а у прохожих глаза на лоб полезли от удивления.

В эту минуту Эмиль был, пожалуй, счастлив, что у него украли деньги.

Глава десятая

ПОГОНЯ ЗА ТАКСИ

И тут как раз вдали показались три мальчика, из тех, что обслуживали эстафетную связь. Они бежали что было духу и махали руками.



- Помчались, - скомандовал Профессор и кинулся по Кайзераллее, а за ним следом рванулись Эмиль, братья Миттенцвай и Крумбигель.

Ребята так неслись, что казалось, они намерены установить мировой рекорд. Но последние десять метров до киоска они перешли на шаг, потому что Густав подал им какой-то знак.

- Опоздали? - испуганно прошептал Эмиль.

- Ты что, обалдел, старик? - шепотом ответил Густав. - Со мной такого не бывает.

Вор стоял на той стороне улицы, перед кафе "Жости", и любовался местностью, словно находился в Швейцарии. Потом он купил у газетчика вечернюю газету и углубился в чтение.

- Если он вздумает перейти улицу, то окажется рядом с нами. Ну и положеньице!

Ребята притаились за киоском и, дрожа от волнения, по очереди выглядывали из-за угла. Но вор этого явно не принимал во внимание: он с невозмутимым хладнокровием листал газету.

- Небось, глядит из-за листов, не следят ли за ним, - прошептал Миттенцвай-старший.

- Он часто смотрел в вашу сторону? - спросил Профессор.

- Да ни разу, старик. Уплетал так, словно неделю не жрал.

- Внимание! - скомандовал Эмиль.

Господин в котелке снова сложил газету, оглядел прохожих и вдруг, совершенно неожиданно, остановил проходящее мимо такси. Машина затормозила, вор сел, и они тронулись.

Но мальчишки уже сидели в другой машине, и Густав сказал шоферу:

- Видите вот то такси, что сворачивает на Пражскую площадь? Поезжайте, пожалуйста, за ним, но осторожно, чтобы в той машине не заметили.

Такси с мальчишками пересекло Кайзераллее и поехало на некотором расстоянии за первым такси.

- А что случилось? - поинтересовался шофер.

- Тут один дядька нарубил дров, и мы его должны держать на приколе, объяснил Густав. - Но это тайна, ясно?

- Как молодым людям будет угодно, - ответил шофер, а потом все же спросил: - А деньги-то у вас есть?

- За кого вы нас принимаете! - с упреком кинул Профессор.

- Ладно, ладно, - буркнул шофер.

- Его номер "ИА тридцать семь тридцать три" - заметил Эмиль.

- Это очень важно, - сказал Профессор и записал цифру.

- Не надо подъезжать так близко, - предупредил Крумбигель.

- Хорошо, - пробормотал шофер.

Они ехали теперь по Мотштрассе. Несколько прохожих остановились на тротуаре и с улыбкой глядели вслед такси с такой странной компанией.

- Нагибайтесь, - скомандовал вдруг Густав: мальчишки тут же кинулись на пол машины, словно играли в кучу малу, и разобраться, где чья нога, а где чья рука, было уже невозможно.