Страница 7 из 63
Лежа в приятно пахнувшей траве, навевающей сладкие грезы, и наблюдая за полетом легких стрекоз, которым не нужны ни важные встречи, ни поединки, ни рекомендательные письма, наш честолюбивый юноша, ибо не было ему и двадцати лет, заметил на противоположном берегу в тени плакучей ивы, опустившей ветки к воде, толстенького мальчонку лет шести с удочкой. Тот неотрывно смотрел на обтекаемый струйками поплавок.
С присущей отдыхающему всаднику наблюдательностью он заметил и подошедшего к юному рыбаку другого мальчика тех же лет, внешность которого не могла не привлечь внимания, ибо обладал он носом непомерной величины, который походил одновременно и на складку лобной кости черепа, и на птичий клюв.
- А, дятел! - донесся с того берега приветливый голос рыболова, не содержащий, впрочем, и тени насмешки. - Садись, рыбачить будем.
И тут будущий маршал Франции, прославленный не только сверкающим талантом Александра Дюма, но мемуарами, изданными Куртилем де Сандра у Пьера Руже в Амстердаме в 1701 году, когда минула эпоха Ришелье, Мазарини, Людовика XIII с борьбой всех против всех, крестьян против феодалов, феодалов против короля, короля против кардинала Ришелье, Ришелье против Испании и всех непокорных, и шпага наряду с интригой, казалось, решала все, юноша, которого мы повстречали на берегу Сены, приподнялся на локте, увидев, как рыболов судорожно дернул удочку и над водой серебристой звездочкой в лучах солнца сверкнула взлетевшая в воздух рыбка.
- Кола! Кола! Что ты делаешь! Ведь ей больно! - закричал подошедший.
Но рыболов, очевидно, был менее чувствителен и, ухватив добычу, стал освобождать ее от крючка.
- Кола! Кола! - со слезами на глазах и в голосе умолял носатый мальчик. - Давай отпустим ее в воду. У нее, может, тоже есть детки!
При этих словах отдыхающий всадник даже сел на траву, изумленно глядя на тот берег.
- У нее, у нее! - передразнил рыболов. - А может, это не она, а он отец. А какие отцы бывают, сам знаешь.
При упоминании об отце, которого наш всадник глубоко чтил, он встал, направляясь к пасущемуся коню.
- Ну, Кола, все равно отпусти ее, я подарю тебе нож.
- Нож? - живо отозвался толстенький. - С костяной ручкой?
- Конечно, подарю.
- Нет, не так! Я продам тебе рыбку за твой нож. А лучше сварить бы из нее суп. Давай поймаем еще и разведем костер.
Всадник, занеся ногу в стремя, ждал конца разговора ребят.
- Нет, ты обещал выпустить ее за нож. Смотри, как она дышит! Будто ей сдавили горло. Сам знаешь, каково это!
- Да уж знаю, - проворчал Кола, невольно потерев пальцами шею. - Ну ладно, бери, твоя взяла.
Отъезжая, всадник уже не видел, как мальчик с длинным носом, встав на колени, дотянулся до водной поверхности и опустил в прохладу руку. И там, почувствовав, как сильнее забилось скользкое тельце, он разжал пальцы.
С радостной улыбкой наблюдал мальчуган, как вильнула рыбка хвостиком и исчезла в уже непрозрачной глубине.
А до отъехавшего всадника донеслась последняя фраза:
- Ну с тобой, Сави, рыбьего супа не сваришь, пойдем сходим за моим ножиком.
"Однако, - презрительно подумал всадник, погоняя отнюдь не ретивого коня, - из такого мальчугана толку не выйдет ни для короля, ни для его высокопреосвященства. Не шпагу надобно дать в эти руки, а веретено!"
С таким глубокомысленным заключением он уехал навстречу небывалым приключениям, и пути двух героев столь разных книг, но одной эпохи, разошлись.
Мальчуганы же шагали по улице деревни, если так можно назвать извилистую пыльную тропу вдоль неровного ряда бедных крестьянских хижин.
- Это все мать тебя учит так "добру", - досадливо ворчал толстенький Кола. - И кем только ты, Сави, вырастешь? - по-взрослому вздохнул он.
- Мою мать не тронь, - угрожающе предупредил Савиньон. - Она меня любит.
- Любит, любит, - заверил Кола и добавил: - Я-то знаю за что!
- И ты о том же, Кола! А еще друг!..
- Я всегда за тебя, - заверил Кола.
В следующий миг ему представилась возможность доказать это на деле, ибо ребят догнала ватага босоногих сорванцов, которые, приплясывая, стали петь дразнилку, сочиненную старшим братом Кола по матери, в прошлом госпожи Бриссайль, ныне жены лавочника Лебре.
Носолобый,
Носолобый!
Почему твой нос как кость?
Носом чтобы,
носом чтобы
Заменять в прогулке трость!
В то время как расчетливый рыбак замер на месте, оберегая свою рыболовную снасть, взбешенный нанесенной ему обидой "носолобый" мальчик, подобно вепрю, бесстрашно бросился на обидчиков. Вид его был так ужасен, что все они кинулись врассыпную, но Сави нагнал старшего из них, брата его друга Кола, с размаху налетел на него, сбил с ног и начал тузить с необычайной сноровкой.
Избиваемый не столько вертелся, защищаясь, сколько вопил благим матом, взывая о помощи.
Но никто из перепуганных сорванцов на помощь к нему не пришел, и "носолобый" продолжал свою жестокую расправу до тех пор, пока не ощутил, как кто-то клещами впился в его руку у плеча.
- А ну-ка, бесенок, прекрати молотьбу! Это тебе не ток и не зерно! послышался тонкий мужской голос, принадлежащий толстому лавочнику Лебре, у которого под круглым румяным лицом с заплывшими глазками имелось по меньшей мере три подбородка. - Опять драка? Снова ты нарушаешь деревенский покой? Я сейчас сведу тебя к твоему отцу, господину Абелю де Сирано-де-Мовьер-де-Бержераку. Он тебя не погладит по головке, какой бы на ней ни красовался клюв.
Сави извернулся и укусил лавочника за руку.
- Ах так! Ты еще и кусаться, бешеный щенок! - взвыл Лебре и ухватил теперь уже обеими вытянутыми руками Сави за плечо, не давая ему дотянуться зубами.
Савиньон упирался, извивался, дергался, стараясь вырваться из цепких рук, но лавочник потащил его по направлению к замку.
Маленький Лебре, держа в одной руке удочку, в другой банку с червями, испуганно смотрел, как волочит отец его друга к шато. Потом он повернулся и помчался домой, чтобы гнев отца не перекинулся на него.
Господин Абель де Сирано-де-Мовьер-де-Бержерак услышал срывающийся фальцет лавочника и важно вышел на шаткое крыльцо замка, чтобы, как и подобало в прежние времена "владетельному сеньору", вершить суд.