Кусок шлака

Спасет ли меня мой костюм?

Я ехал дальше.

Меня принимали за ядерного комиссара. От меня ждали указаний, распоряжений.

И я давал эти указания, приказывал, действовал энергично, словно я впрямь был командиром в лагере пострадавших. Я поступал непроизвольно, может быть, уже не от ума, а просто от сердца...

Я достиг кварталов, где бушевали пожары. Нечего было и думать их тушить. Нужно было лишь помочь чудом уцелевшим уйти от моря огня... Трудно было понять, что горит. Горели руины, огонь вырывался из груд щебня, дым шел из выбитых окон.

Какие-то безумцы вытащили из подземного гаража пожарную машину и поливали бушующее пламя из беспомощной кишки. Я похвалил их.

Я все время ехал вперед по кругам дантова ада, сквозь дым, смрад и огонь...

Эпицентр катастрофы казался мне самым страшным, я стремился к нему.

В центре города уцелели деревья, они лишь потеряли кору и сучья, торча обожженными столбами. Многие дома стояли без крыш, с проломленными межэтажными перекрытиями... Но дома стояли, смотря на творящийся вокруг ужас пустыми глазницами окон, из которых там и тут вспышками гнева вырывались клубы дыма.

Автомобили были вдавлены в мостовую в тех местах, где застал их взрыв.

Трудно было узнать в железном ломе, загромождавшем асфальт, еще минуты назад мчавшиеся машины. На них словно обрушился чудовищный молот, расплющивший их на наковальне... Из-под них растекалось масло с радужными разводами. А рядом высыхали мокрые пятна, оставшиеся, вероятно, от проходивших по тротуару людей...

От людей!..

Никому никогда я не пожелаю увидеть что-либо подобное.

Проклятье всем! Проклятье богу в небесах! Проклятье человеку на земле! Горе всевышнему, допустившему все это своей высшей властью! Горе земным рабам его, в своей безысходной дерзости добившихся того, что случилось!..

Я продолжал отдавать распоряжения. Откуда-то появившиеся люди, уцелевшие или примчавшиеся выполнять долг, за который они расплатятся жизнью, пытались что-то сделать.

Одну из улиц заливало водой. Прорвало водопровод.

Другая улица была полна зловонья, под гору стекала мутная река из разбитой канализации.

Я ехал и ехал дальше. Иногда выходил из машины, чтобы сесть на щебень и рыдать.

Зачем создан человек? Зачем развивается культура? Чтобы найти свой конец? Эллен говорила, что всему есть начало и всему есть конец. Так неужели же это конец мира и мне, простейшему из смертных, дано его видеть. чтобы самому встать в процессию идущих за последним решением?

Меня спасла Эллен, спасла тем, что существует. Меня спасло исступленное мое чувство, заслонившее от меня наступавший со всех сторон ужас. Я сошел бы тогда с ума, ибо невозможно было не сойти с ума, не имея света во тьме. У меня был этот свет. Знала ли Эллен, узнает ли она когда-нибудь, чем она была для меня в эти минуты!

Страшные минуты, бесконечные минуты. Высохшая кровь, щебень и пепел...

Я знаю, будет написано в газетах, что репортер агентства "Ньюс энд ньюс" Рой Бредли проявил находчивость, энергию, самоотверженность...

Что все это значит по сравнению с тем, что я видел, проявляя все эти бесполезные качества!..

К вечеру я добрался до набережной, на которой стоял когда-то Национальный Банк.

Теперь там лежал огромный холм щебня, обрываясь с одной стороны отвесной, чудом уцелевшей стеной без окон.

Я шел по мостовой, с трудом передвигаясь в своем громоздком костюме... Будут ли у меня дети? Зачем? Чтобы их вытаскивали из-под развалин, чтобы они исчезали на дне радиоактивного кратера?

Под ногами хрустело стекло, по земле рассыпаны были стекловидные камни... У Национального Банка одна стена была сплошным окном, в другой стене окон не было.

Где-то здесь он стоял в три часа ноль восемь минут пополудни.

Мерзкие мысли заползают в мой мозг в самые неподходящие минуты. Гадкая мыслишка терзала меня.

Да, я хотел найти труп разноглазого... пусть заваленный обломками небоскреба, которые я готов был раскидать, чтобы найти в истлевшем кармане бесценный для меня клочок бумаги!

Я старался представить себе его, сутулого, в шляпе набекрень, в темных очках...

Дрожь пробежала у меня по спине.

Я снял темные очки, спасшие мое зрение в момент взрыва. Я не верил себе. Я видел его...

Я видел его тень на стене, на остатке стены, срезавшей холм щебня.

Вот здесь он стоял, когда его осветила сбоку вспышка взрыва, тень его упала на стену и отпечаталась на ней. Сутулая, со шляпой набекрень, с острыми уголками заметных сбоку очков... Тень была, а человека, превратившегося в газ, испарившегося вместе с клочком столь желанной для меня бумаги, его, живого, ждавшего, вредившего и делавшего добро, добивавшегося блага себе и даже подумавшего обо мне, его... не было.

Было от чего сойти с ума.

Может быть, я и сошел с ума, смотря на чудовищную, насмехающуюся надо мной, обвиняющую весь мир, запечатленную на стене тень человека, который еще сегодня был живым...

Я встал на колено, словно хотел поклониться его тени. И я поднял с земли стекловидный кусок шлака, кусок ядерного шлака.

Я унес его с собой, как напоминание о страшном преступлении Разума, которое, как вещественное доказательство, когда-нибудь будет фигурировать на суде людей или на Суде над людьми".

Аспирант кончил читать.

Мы оба молчали. Я стоял потрясенный. Я мысленно видел американского журналиста, держащего стекловидный ядерный шлак в руках.

Аспирант протягивал мне стекловидный кусок шлака.

- Что это? - отшатнулся я.

- Кусок ядерного шлака, - ответил аспирант. - Он был приложен к письму.

- Так, значит, взрыв был?

- Да, был. Рой присутствовал при нем. Взрыв считался испытательным, но Рой мысленно видел все, что описал. Он поднял там кусок шлака с земли.

Теперь этот кусок держал в руках я.

Аспирант взял со столика другой, совершенно такой же кусок, который мы уже рассматривали.

- Тектит, - напомнил он.

- Они неотличимы! - воскликнул я.

- Не только внешне... но и по химическому составу, по структуре, по обезвоженности...

- Значит... значит тектиты - ядерные шлаки Фаэтона?..

- ...который погиб от термоядерного взрыва океанов.

Я изучал лицо Феликса. Оно было серьезно и даже чуть торжественно.

- Но чем мог быть вызван этот взрыв? - почему-то шепотом спросил я его.

- Вспомните... когда американцы взрывали водородную бомбу в Бикини... В американском атомном центре Беркли некоторые ученые тогда высказывали опасения о глобальной, всеобъемлющей реакции вод океанов, которую может начать опытный взрыв.

- Океан не взорвался, - напомнил я.

- Но взрыв тогда оказался большей силы, чем ожидали. С тех пор сила ядерных бомб все возрастала, и кто знает, чем могло это когда-то кончиться.

- Где?

- На Фаэтоне. Он массой превосходил Марс, находился дальше от Солнца, чем Земля, скорее остывал. Жизнь там могла появиться прежде, пройти все стадии развития раньше...

- Я понял вас. Так вот почему вас интересовали инопланетные цивилизации, их контакты с нами!..

- Да. Цивилизация фаэтов могла проходить ту же кризисную стадию развития, которую сейчас проходит человечество, овладев ядерной энергией. Там тоже могли быть свои даллесы и Эйзенхауэры, форрестолы и аденуаэры, свои атомные генералы, свои безумные поджигатели ядерной войны... И вот миллион лет назад, после взрыва во время безумной войны на Фаэтоне одной из сверхбомб взорвались все океаны планеты... Тогда и упали на Землю долетевшие до нее осколки ее атомных шлаков - тектиты...

Я смотрел на два совершенно неотличимых стекловидных куска. Я думал о судьбах цивилизаций. Современные ученые допускают существование сотен тысяч, даже миллионов цивилизаций в одной только нашей Галактике. Неужели таков их неизбежный конец? Нет!.. Миллион раз "нет"! Самоубийство среди цивилизаций Вселенной такая же редкость, как самоубийство среди людей, каждый из которых переживает кризисную пору. У одних мысль о конце жизни пробегает легкой тенью, других она в определенном возрасте мучительно преследует. Но только единицы из миллионов гибнут. Также и во Вселенной!.. Очевидно, на Фаэтоне и произошел этот редчайший случай самоубийства цивилизации.