Дерианур - море света

На мгновение Шарлю показалась двусмысленность в последней фразе графини, и он скосил на собеседницу глаза, чтоб удостовериться, правильно ли ее понял. Резидент не имеет права не расслышать намек, даже если ему самому он мало приятен. Де Бомон был человеком без предрассудков и, если бы понадобилось, он оказал бы престарелой скучающей барыне маленькие услуги, чтоб получить большие выгоды. Но Мавра Егоровна таращилась на него невинным взглядом, и Шарль было решил, что графиня обещает ему помощь бескорыстно.

-- Боже, как вы похожи на Лию! -- Неожиданно протянула она. -- Почти одно лицо. Руки, голос... Я представляю вас в ее наряде и...

Круглые совиные глаза графини подернулись туманом, а Шарль запоздало прозрел. Он вдруг ясно увидел покровительство и заботу Мавры Егоровны по отношению к Лии (к нему самому!) в совершенно ином свете. Де Бомон вспомнил мелкие подарки, подсказки и советы, позволившие ему когда-то удержаться на скользком полу царской комнаты. Все эти домашние варенья, пирожки и засахаренные фрукты, которыми графиня пичкала Лию с поистине плотоядным зверством. Как он тогда мог не догадаться? Мавра Егоровна была также равнодушна к мужчинам, как ее муж к женщинам. Ну и семейка! Когда-то она настойчиво зазывала нежную Лию на свою загородную мызу "посмотреть настоящую русскую баню". Бог его тогда упас. Он думал, от разоблачения. Выходило от ухаживания престарелой Мессалины с извращенными наклонностями.

-- Сегодня вечером, ради вашего удовольствия, я надену женское, -- со значением улыбнулся шевалье. Резидент должен быть покладист.

-- У нас при дворе бывают такие маскарады, -- почему-то очень взволнованно прошептала графиня.

-- Мы устроим свой маленький маскарад...

Выйдя на улицу, Шарль подставил лицо ветру. Дождь со снегом не прекращался. В Лондоне он почти привык, что из-за туманов у него постоянно болит горло. Неизбежная дань сырой погоде. Здесь же, на самом пороге приполярных тундр, легким кашлем дело не обойдется. Он сляжет с лихорадкой, и его гроб утопят в неглубокой стылой жиже могилы.

К счастью, Надин на Литейном не оказалось. Шевалье устал от постоянного присутствия второго человека, и в полном одиночестве чувствовал себя гораздо лучше.

Шарль сел перед круглым туалетным зеркалом, вытряхнул на стол содержимое выдвижных ящичков и с упоением истинного художника стал превращать себя в даму. Если де Бомон и носил парики, то только ко двору. Частный визит требовал более камерного оформления. Собственные белокурые волосы, которые он отпускал ниже лопаток, позволяли многое. Изящный чепец с лентами, каскад тугих локонов из-под него. И вот уже лицо выглядит совершенно иначе: мягче, беззащитнее, трогательнее...

Главное не смотреть прямо и почаще потуплять взор. Ресницами Бог шевалье тоже не обделил, от них на веки ложились густые тени. Шарль несколько раз опустил глаза, бросил на себя в зеркало косой взгляд и остался доволен.

Он почти не пользовался красками. Разве только немного пудры на щеки, чтоб скрыть следы бритья. Да помада с легким золотистым блеском, как сейчас модно в Париже. Кстати, отвратительная на вкус. Но, красота требует жертв! В этом же де Бомон всегда уверял себя, выщипывая брови. Погружаясь в "мужское состояние", он намеренно запускал свою внешность: носил не завитые волосы, по три дня не прикасался к бритве, не следил за руками. Выныривая на поверхность, в женском облике, Шарль старался выглядеть подчеркнуто изящно.

Когда ему было 4 года, скончалась его 6-летняя сестра Лия (чьим именем он теперь и назывался). После нее осталась уйма игрушек и горы детского тряпья. Выбрасывать их родителям было жаль, и Шарль еще пару лет таскал девчачьи туалеты и играл в куклы, не имея ни малейшего представления о том, к чему это приведет. В то время как безутешная мать видела в нем точную копию сестры и едва не пыталась усадить сына за пяльцы, отец поставил своей целью сделать из него настоящего мужчину. Де Бомону старшему Шарль был обязан умением прекрасно стрелять, ездить верхом, фехтовать... Но в 16 лет он сбежал от такой жизни и был проклят обоими родителями.

На наследство рассчитывать не приходилось, и Шарль поступил на юридический факультет Сорбонны, чтоб впоследствии самостоятельно зарабатывать на хлеб. Впрочем, заработки были далеко, а хлеб нужен сейчас и, промыкавшись год на грошовых уроках музыки, юный шевалье поступил на содержание к богатому старику графу де Бац. Об этом времени у Шарля остались самые неприятные воспоминания.

Вместе с тем именно в богатейшей библиотеке де Баца будущий резидент интеллектуально восполнил все, что потерял морально. Из дверей Сорбонны доктор права де Бомон вышел совершенно беспринципным человеком. Он навсегда усвоил один урок: бедность презираема, даже если она честна. В ней невозможно сохранить достоинство. Богатству же прощается все. Нет вещи, на которую люди не закроют глаза, если у вас в кармане позвякивает золото. С тех пор он готов был предложить женщине свою силу, мужчине -покладистость, а острый ум и обширные познания -- правительству, или тем, кто с ним борется, смотря по цене. Его купил "секрет короля", и Шарль работал честно. Но хозяева задолжали ему, и сейчас шевалье без зазрения совести собирался всучить им ловко состряпанный компилят (впрочем, очень качественный) вместо настоящего документа.

Карета, нанятая де Бомоном, забрала его около шести. Он предпочел задернуть шторки экипажа и до самой Итальянской улицы, считать удары колес о мостовую. В окнах дворца Шуваловых почти не горело огней. Только в правом крыле, где музицировали молодые графини, второй этаж был освещен. По-прежнему падал снег, но под вечер он пошел большими мягкими хлопьями, от чего у де Бомона возникло ощущение театральной сцены. Дома походили на декорации, плоские и не отбрасывавшие теней. Река, как ртуть. Неба совсем не видно.

Впечатление усиливалось еще и от того, что сам он был в "театральном костюме", вернее в платье. Роль же, которую предстояло играть шевалье, зависела от того, как будут развиваться события. Кто встретит его на сцене и как поведет диалог. В любом случае Шарлю предстояло импровизировать, словно актеру в итальянской комедии дель-арте. Странно, но это его даже не возбуждало. "Я старею и становлюсь негодным игроком".