Страница 6 из 9
Мне прикольно не было. Совершенно.
У Карины зазвонил мобильный.
– Да. Привет. Да я тут… да, сейчас иду, – она положила трубку, улыбнулась. – Ксюха. У неё мобильный сломался, орёт как баньши, говорит – ждала меня в семь двадцать, потом пошла внутрь. А я её внутри не искала, не додумалась. Ладно, побежала я, а то она меня убьёт. Спасибо за кофе и извини, что напрягла.
Я провёл девушку до двери и задумался.
Включил компьютер, залез на Ксюхину страницу, поискал ссылку на стихи. Ничего так сайтёночек, скромно оформлено, дохренальйон читателей… А вот и Ксюхино творчество. Много. От количества названий мне стало плохо, если я буду всё это читать, я чокнусь через двенадцать страниц. Я вздохнул и открыл стих с самой свежей датой.
И это только начало. Дочитывать не стал, перешёл на следующий, начал читать с середины:
Никогда не понимал таких стихов. Нет чтоб чётко и ясно: если – то – иначе… Нет, надо навернуть кучу непоняток! Я закрыл ноут и ушёл на кухню.
Если с этим Волком будет что-то серьёзное… Дальше мысли обрывались. Что тогда? Монтировку достать не проблема, но я подозреваю, что побитого его Ксюха любить не перестанет. Хреновая ситуация вырисовывается… Приглашения на свадьбу я не выдержу.
На кофе вздулась шапка пены, я нацедил полную чашку и ушёл думать.
Всё началось с того, что троллейбус сломался. Дождь прекращаться и не подумал, я втянул голову в плечи и выбежал под его холодные струи. Да ладно, всего полторы остановки, ещё не темно, ещё не осень… дойду. И приду мокрый и дрожащий, всё отлично, как и заказывали. Хотел – получай. Нужно быть осторожнее в своих желаниях.
А дождь не такой уж и холодный. Я мерил лужи широкими шагами, на глаза попался магазинчик – зайду, возьму сладкого. Много возьму, чтоб на всю ночь хватило.
А лето уже заканчивается. Днём, на солнце, это ещё не заметно, а вечерами – уже да. Темнеет раньше. Закат обещал быть кроваво-красным, облака уже сейчас отливали недобрым багрянцем, ветер…
Показался её дом, панельная шестнадцатиэтажка, окружённая высоченными деревьями, в её окне горел свет. Я расслабился – значит, она дома, не зря тащился.
Лифт натужно загудел, когда они так делают, мне прямо стыдно каждый раз за свои восемьдесят кило плюс ботинки. Хоть и технарь, и убеждённый материалист, всё равно вечно присваиваю механизмам человеческие качества. На потолке было одним и тем же почерком накарябано «NTL», «Алиса» и «Толкин». Да, разносторонне развитые жильцы в этом подъезде. Лифт дёрнулся и замер, двери разошлись, на меня с одинаковыми злобными мордами уставились толстая бабка и толстый пекинес…
Бывает. Я прошёл к Ксюхиной двери, позвонил. На звонке синела полоса изоленты, я знал, что точно такая же есть внутри на динамике – сам делал. В прошлом году, когда этот раритет шестьдесят лохматого года стал глючить. На данный момент этот звонок занимал третье место по древности из всего, что я когда-либо ремонтировал. Выше стояли только дедов патефон и лично откопанный в гараже ламповый транзистор.
За дверью послышались неровно шаркающие шаги – тапки на ходу надевает. Я улыбнулся. Она открыла, отбросила с лица розовую чёлку, с обречённым стоном уткнулась лбом в косяк:
– Слав… извини, тут такое творится. Заходи. Только не разувайся, здесь грязно.
Я вошёл, осмотрелся – не так уж и грязно. Мокро разве что, из коридора видно плавающую по кухне дорожку, вот там грязно, да…
– Что случилось?
Она махнула рукой, поморщилась:
– Сейчас расскажу… Пойдём в спальню, я уже видеть всё это не могу, достало.
Мы прошли во вторую комнату, спальней это можно было назвать с натяжкой, от спальни здесь только матрас с постельным в углу на полу. Это была скорее мастерская – по центру комнаты возвышался мольберт с какой-то картиной, сейчас накрытой куском измазанной в краске материи, вдоль стен стояли старые и новые картины, некоторые из них я никогда не видел. На одной был изображён пирс, уходящий в море, а по пирсу нёсся на байке улыбающийся парень в кожаной жилетке и штанах, но босиком. Прорисовано всё было до последнего стелющегося по ветру волоска, руки она ему накачала, пожалуй, даже сильнее, чем на самом деле. А от края пирса начинался призрачный мост в небо, в облаках угадывались ворота, из-за которых бил золотой свет.
– Нравится?
– Летящий вдаль ангел? – Я хмыкнул. Картина была хороша. Вот только глобально… боюсь, я был необъективен.
Она кивнула:
– Да, похоже? Я в последнее время «Арию» слушаю…
Я посмотрел на её чёрно-розовые волосы:
– Правда?
– Ага, – наезда она, по ходу, не поняла. Ну ладно.
– Что у тебя случилось?
– Колонка взорвалась, – она увидела мои квадратные глаза, дёрнула подбородком. – Да не так оно страшно, как говорят. Всего-то грохнуло немного, полная кухня пара, по щиколотку воды, соседи снизу в бешенстве, хозяйка квартиры звонит соседям… потому что мой мобильный залило, в нём кнопки не работают. Всё нормально уже. Воду отключили, причём какой-то идиот отрубил холодную воду во всём доме, газ я сама отключила… Нормально. Жить можно.
Я покачал головой:
– Да… А я печеньки купил.
– Круто, – она улыбнулась, махнула рукой на застеленный матрас. – Садись, сейчас я чай сделаю.
– Хочешь, я с тобой схожу?
Она пожала плечами:
– Там не очень приятно находиться.
Я фыркнул и стал обувать оставленные на входе в комнату мокрые ботинки. В кухне и правда было жутко, колонка висела косо, всё было залито водой. Ксюха воткнула электрический чайник подальше от колонки, налила воды из баклажки, я выбрал из шкафа чай.
– Блины хочешь? Только они холодные, – я закивал, взял варенье. Её блины я грыз бы даже замороженными.
Варенье опять пришлось открывать, она всегда жестоко поступала с металлическими крышками. Открыть не хватало сил, поэтому она брала злостью – крышка прорезалась ножом так, чтобы можно было просунуть чайную ложку, варенье съедалось, а пустая банка с крышкой дожидалась меня… ну или кого-то другого. Но об этом я старался не думать.
Мы взяли чашки и всё остальное, вернулись в спальню, уселись на покрывало, она отхлебнула чай:
– А у тебя как дела?
– Да как раньше, – я пожал плечами. – Взял левый проект, уже доделываю, видюху новую купил, – я улыбнулся, опустил глаза в чашку. – «Зов Припяти» прошёл.
Она хихикнула:
– А я сейчас почти не играю, рисую много. Допьём, покажу парочку новых работ.
Я кивнул на мольберт:
– А сейчас что рисуешь?
Она покачала головой:
– Эта не закончена, не покажу.
– А стихи новые есть?
Она вскинула брови:
– Ты же не любишь стихи?
Я пожал плечами:
– Почему не люблю? Люблю.
– Ни фига ты не умеешь врать, – она прищурила один глаз, – и никогда не умел. – Я промолчал, уставившись в чашку – не стоит завираться ещё больше. Ксюха вздохнула, – не пишется в последнее время. А если пишется, то такая муть, ну её на фиг. Рэпак матерный, жестко нелитературный, свободная форма, не поймёшь – то ли стих, то ли песня, то ли вообще чёрт знает что… Вообще в жизни чего-то так… неуютно.
Она передёрнула плечами, обхватила чашку, грея руки. Я не понимал, какие проблемы могут быть в жизни у человека, способного послать на… хоть британскую королеву и игнорировать весь мир, если он не заслуживает внимания. Не понимал, хоть убей.
Но пушистая Любовь дёрнулась к ней, прижала сердце, больно сдавила лёгкие. Ксюшка мёрзнет. А Любовь большая, пушистая, она обернёт собой и согреет… если я её пущу. А я не пущу. Потому что обещал.