Спасите солнце

А ведь он прав, черт возьми! Тот, у кого толстая чековая книжка, всегда прав. И я заказал себе освинцованное белье. Нужно быть атлетом, чтобы его носить. Невольно вспоминаешь средневековых рыцарей. Таскали же они стальные доспехи. Правы пифагорейцы: все в мире возвращается. Становлюсь рыцарем в свинцовых доспехах. Дело теперь лишь за получением шарфа от своей дамы...

Итак, о даме...

Предстояло объяснить Эллен все начистоту.

Я успел сказать мистеру Джорджу Никсону, что всякая новая книга, будь то дневник или детективный роман, тогда только книга, когда к ее титульному листу прикреплен чек издателя.

Мистер Джордж Никсон еще раз рассмеялся и сказал, что из меня выйдет толк.

Титульный лист был написан в баре за стойкой. Ребята из нашей газеты залили его немного не то виски, не то содовой водой, листок покоробился, но я его все же не заменяю. Как всякий образованный человек, я суеверен и считаю, что первую страницу переписывать нельзя.

Меня и первую страницу дневника, заказанного всесильным Джорджем Никсоном - Малышом, прославленным свидетелем обвинения на знаменитом Рыжем процессе, ныне газетным королем, вынесли на улицу из бара на руках и свалили в салон автомобиля, приказав шоферу везти нас домой. Но я попал почему-то на какие-то состязания не то регби, не то по боксу, а может быть, на испытания автомобилей, когда они взлетают с трамплинов и сталкиваются друг с другом. А потом кого-то уносили на носилках... Но не меня. Я уже двигался сам.

Я помнил, что должен добраться до Эллен. Черт возьми! У нее какой-то аристократический предок - не то граф, не то князь. Он до сих пор кичится возвышенными идеями, и с ним надо всегда держать ухо востро. Пришлось завернуть к доктору.

- Док! - сказал я, суя эскулапу в руку десятидолларовую бумажку. - Можете ли вы проявить мою фотокарточку? Я сейчас больше смахиваю на негатив.

Док был славный парень. Он только поворчал немножко, заметив, что не стоит тратить доллары, чтобы прийти в такое состояние, а потом снова тратить доллары, чтобы из него выйти.

Но он меня все-таки "проявил". Если не считать легкой головной боли и отвратительного вкуса во рту, я чувствовал себя прекрасно Слава медицине! А говорят, что доверяться можно только хирургам. Любопытно, что бы те со мной сделали? Ампутировали мою голову?

А сейчас она была у меня на плечах, и я отправился к мисс Эллен Сэхевс, 47-я стрит, 117, 14-й этаж.

Дверь мне открыл князь или граф, которому, видно, лакеи были теперь не по средствам. Великолепный старикан, пригодный для Голливуда не меньше, чем сама Эллен. Красота ее наследственная. Порода! Седые виски оттеняли немного смуглую кожу. Узкое лицо с презрительно опущенными уголками губ и насмешливо суженными глазами... Темные брови придворного красавца двойной кривизны, приподнятые у переносицы в обратном изгибе волны...

- Хэлло, мистер Сэхевс! Как вы поживаете? Могу я видеть мисс Эллен?

Он пожал узкими плечами. Мне удивительно не нравились его плечи и манера пожимать ими, особенно когда это заменяло ответное приветствие. Уж очень много о себе воображают эти черепки разбитого вдребезги...

- Хэллоу, Рой! - послышался всегда волнующий меня голос Эллен.

О! Это была настоящая девушка!

- Хотите стаканчик или сигарету?

Она вышла ко мне в пикантной пижаме, похожая на озорного мальчишку.

Мы с ней закурили. Я не знал, с чего начать, а она полулежала в низком кресле у столика, сбрасывала пепел на ковер, раскачивая восхитительнейшей ногой, обтянутой пижамой, и норовила задеть меня кончиком свалившейся с миниатюрной ступни домашней туфельки.

- Эллен, - сказал я сдавленным голосом, - мне надо с вами очень серьезно поговорить.

- О'кэй, Рой. Я не считала вас склонным к серьезным разговорам.

- У вас свободен вечер, Эллен?

- Вы способны еще пить, Рой! Вы, кажется, уже побывали сегодня у дока.

- Черт возьми! Как вы догадались?

- О! Секретами дорожат только профессионалы!

- Так что же вы заметили?

- Во-первых, у вас очень постная физиономия. Потом, от вас пахнет чем-то неуловимым, специфическим. Наконец, пиджак ваш помят чуточку больше, чем считается шикарно... А на рукаве даже пятно. И вместе с тем вы свежи, как только что сорванный обезьяной банан. Ну, и есть еще кое-что... Но не будем хвастаться наблюдательностью.

Эллен всегда меня удивляла. Ей только и недоставало навыков детектива. Я счел это за утонченное кокетство и сказал, что могу пить хоть всю ночь.

- О'кэй! - сказала Эллен. - Я не люблю веселиться всухую.

Я напомнил о серьезном разговоре, но она рассмеялась. Однако вдруг сразу переменилась и сказала, что ей тоже нужно мне сообщить что-то очень важное.

Мы зашли в ближайший кафетерий, где пили только молоко, стоя около высоких, как стойки, столиков.

Я рассказал ей о дневнике и о пекле.

- Нам придется, пожалуй, расстаться, - промямлил я.

- Я хотела сказать вам то же самое, милый Рой. Но кафетерий не располагает к подобным разговорам.

Мы поехали куда-то на окраину Нью-Йорка и попали во второразрядную таверну. Мы сидели на высоких табуретках у стойки, за которой священнодействовала барменша с медными кольцами в ушах, и разговаривали:

- Это очень здорово, Рой, увидеться в последний раз!

- Почему в последний? - запротестовал я.

- Не мешайте! Я хочу так думать. Может быть, вам будет выгоднее, чтобы я так думала.

Она уже выпила, но на нее это, кажется, не действовало.

- Я хочу успеть жениться на вас, Эллен, - выпалил я.

Она расхохоталась. Случайные посетители таверны обернулись. Она продолжала смеяться.

- Чокнемся, старина! - сказала она мне. - Я никогда не слышала, чтобы за стойкой делали предложение.

- Но нет больше времени, Эллен, - попытался я оправдаться.

- Время еще есть, - загадочно сказала она. - Мы будем веселиться всю ночь.

И мы веселились, черт возьми! Я уже не могу припомнить, где мы только не побывали. Но ночной клуб я помню отчетливо. Нас туда не хотели пускать. Я не был членом этого клуба избранных. Однако Эллен настаивала. Повысив голос, она начала скандалить в вестибюле. Выбежал распорядитель в смокинге, с безукоризненным пробором и плоским лицом. За ним двигался детина следующей после моей весовой категории, но я не отступил и на шаг.