Страница 20 из 21
Они вернулись в город другой, объездной дорогой. Управились за один день, Искандер гнал, как бешеный. Не останавливались даже перекусить. Про еду за весь день так никто и не вспомнил. Уже за Салаватом Сергей неожиданно сзади тронул плечо Диброва. - А я знал, что это вы украли вещи из музея, - тихо сказал он. - С самого начала. Я и поехал только затем, чтобы убедиться. - И арестовать... - Не знаю. Ничего теперь не знаю. - Как поступишь с Лазаревой? - Разберемся. Но постараюсь помочь... О том, будут ли они рассказывать об увиденном, никто не заикнулся. И так ясно, что не будут. Не смогут. В город въехали вечером, в легких летних сумерках. Дибров не захотел ночевать в мастерской у Искандера - непонятно почему, но не захотел. Боялся разговоров, но и оставаться одному казалось невыносимым. Он попросил высадить его у дома Тюрина. Андрей после рабочего дня выглядел усталым, но, увидев Диброва, оживился, стал шумно требовать подробностей. Владимир отвечал вяло, отшучивался. Да, поглядели, пожили. Деревня действительно странная, но не более, чем и все другие глухие деревеньки, где жизнь застряла в начале века. Ничего особенного не обнаружили. Лучше расскажи, как дела у Вальки. Поняв, что другу не до откровенных бесед, Тюрин отстал, успокоился и, чтобы не молчать, начал рассказывать о том, как идут дела в фирме. Владимир слушал вполслуха, невпопад кивал, а потом попросил постелить постель. Холодильник через равные интервалы включался, тарахтел, но не мешал думать. Через приоткрытое окно тянуло сквознячком; ровно, словно вода в реке, шуршала листвой черемуха. Дибров хотел и боялся заснуть. Снова и снова, стоило лишь прикрыть веки, возникала тарелка пришельцев. Да и пришельцев ли? Ведь может быть и так, что воображение само создало картину, которой в действительности не было. Но значит, тогда ничего и не произошло? Дибров окончательно запутался. В конце концов, он вдруг вспомнил о доме, о том, что пора, наверное, завершать это путешествие и возвращаться, и с этими мыслями заснул.
... тянущийся обоз. Добычи досталось много. Обоз двигался в сторону Монголии и Дибров шел между возами - чужой и свой одновременно. На нем был надет полосатый халат, а белый пояс, он знал это, прикрывал обернутый вокруг талии дамасский меч, застегнутый на рукоятку-пряжку. - Посторонись, купец! - услышал он сзади. Дибров подался в сторону и мимо проехал на саврасом коне начальник обоза Дугун. Он уже удалился метров на двадцать, когда вдруг натянул поводья и остановился. - Ну чего ты идешь за нами, как шакал? - он вновь обратился к Диброву. Ты уже набил товаром две телеги. Неужели хочешь набить третью? - Чингис дал мне грамоту, - смиренно ответил Дибров. - Ты не можешь прогнать меня. - Наши воины берут добычу в бою, - пробормотал Дугун. - А потом приходят такие, как ты, и просят свою долю. - Мне трудно управиться с моим добром одному, - признался Дибров. - Продай рабов. - Рабов? - Дугун тяжело посмотрел на него. - Есть у меня несколько, скоро протянут ноги. Выходишь - твои. - Зачем мне больные? - Как знаешь, - Дугун понукнул коня. - Эй, - крикнул Дибров ему в спину. - Пусть будет, как ты сказал. - Пойдем, - сказал Дугун. Еле поспевая за всадником, Дибров вслед за Дугуном обогнал несколько неторопливо идущих возов. - Вот, - сказал начальник обоза. - Эти! Около скрипящей несмазанными осями телеги шел пожилой монгольский воин, которому судьба определила теперь спокойную старость на родине. Воз был тяжело нагружен, да к тому же на нем еще лежали три прикрытые, как мертвецы, тряпками тела. - Отдай ему их! - приказал Дугун. - Пусть платит, - возразил монгол. - Мне тоже нужны рабы. - Это не рабы, а покойники, - сказал начальник обоза. - Отдай и лошадь скажет тебе спасибо. Монгол прикрикнул, и лошадь остановилась. Дугун махнул рукой, и к телеге подбежали двое воинов сопровождения. - Сгрузите этих, - приказал Дугун. Тела сбросили, как мешки, прямо на землю. - Я сделал, как ты просил, - сказал Диброву Дугун. - А теперь проваливай! Телега вновь заскрипела осями и двинулась вперед. Степь казалась вогнутой чашей с зеленым дном и голубыми краями. Сколько хватало глаз, вокруг двигались люди. Шли без дороги. Да и зачем дорога в степи, где можно ехать, не останавливаясь, в любую сторону тысячи километров? Дибров присел перед рабами на корточки, отбросил тряпки. Он бы, наверное, закричал, если бы смог. Но он не смог. Бессильно раскинув руки, перед ним лежал Валька. Вечный румянец на щеках сменился неестественной бледностью, но дыхание было ровным и спокойным. Лазарева, наоборот, лишь телега немного удалилась, села и тронула руками лицо, словно проверяя, хорошо ли она выглядит. Третьим был, очевидно, Шахрутдинов. Дибров никогда его не видел, но почему-то был уверен в этом. А мимо чужой и непонятной толпой шли смуглолицые узкоглазые люди, и где-то высоко в небе звенел невидимый с земли жаворонок...
Знакомый уже солнечный зайчик дрожал на потолке, и лишь когда налетал порыв ветра и пригибал ветку черемухи к окну, исчезал, чтобы через мгновение появиться вновь. Дибров проснулся с ощущением свободы. Или беззаботности. Или это одно и то же. Он потянулся всем телом, как в детстве, так, что пятки вылезли за матрац и коснулись прохладного пола. Еще не зная, что он будет сегодня делать, Владимир привстал. Сон внушал надежду, но постепенно бледнел, уступая место реальности. Позвонить в больницу и узнать, как там Валька? Нет, пожалуй, слишком рано. Обругают за несвоевременный звонок. Ладно, это потом. Нанести визит Лазаревой? Сходить на службу к Сергею? Зачем? И так, кажется, все ясно. В комнате зазвенел будильник. Тюрин, обрадованный изменениями в настроении друга, тоже был весел и за завтраком стал строить планы на выходные. Надо съездить на озеро, организовать пикничок, покупаться и позагорать - погода располагает. Когда все разошлись и Владимир наконец остался один, он вдруг остро почувствовал, что ничего на самом деле не изменилось. Сон, конечно, что-то значит, но не обманывает ли он сам себя, доверившись, словно девица на выданье, дурацкому соннику. - Петух - к дождю, а поп - к несчастью, - бормотал он, роясь в дорожной сумке, чтобы найти листки с недавно написанными стихами. Но не добрался до записей и замер, сидя на корточках, тупо уставившись прямо перед собой. Неужели он настолько наивен, уверившись, что все кончено? Неужели достаточно лишь того, чтобы выбросить из жизни и памяти все, что произошло с ним наяву совсем недавно? Ведь скала осталась там, где стояла. И что это за скала на самом деле? Где это видано, не в сказке, конечно, а в самой что ни на есть реальной действительности, чтобы по какому-то необъяснимому капризу неизвестно кого сбывались заветные мечты и желания? Неужели он, Дибров, взрослый мужчина, весь опыт жизни которого говорит о том, что чудес не бывает, поверил в какую-то чепуху, и мало того, сам участвовал в языческом представлении, принося жертву непонятному, а потому особенно страшному богу? А ведь можно было поступить по-другому. Не экспериментировать самому, а обратиться за помощью к ученым, к специалистам. Пусть это не самый быстрый путь, но ведь тогда не надо было бы маяться мыслями о том, нормален ли он и нормальны ли другие, поверив в невероятное. Вчера все казалось правдой, но ведь, возможно, только казалось! Дибров быстро собрался и пулей вылетел из квартиры, впопыхах даже не закрыв как следует дверь, а лишь захлопнув ее на язычок замка. Он не стал дожидаться троллейбуса, а поймал первую подвернувшуюся машину и помчался к Искандеру. Надо было вчера договорить. Подумаешь, напугались! Что же теперь так и жить с вечным чувством неизвестности - не привиделось ли чего со страху, не пали ли они жертвой грандиозной мистификации и собственного слабоумия? - Ты что-нибудь понимаешь? - закричал он с порога мастерской - дверь оказалась незаперта. - Хоть что-нибудь? Ведь если вдуматься, то все увиденное - бред! Чушь собачья! Дибров патетически взмахнул рукой, не обращая внимания на то, что Искандер едва посмотрел в его сторону. Он сидел на полу, поджав ноги, перед мольбертом, на котором стоял этюд, написанный у скалы. - Ведь, скорее всего, мы сами все и придумали. А придумав, поверили. Что ты скажешь, например, о мальчике? О том самом мальчике, что потребовал вернуть найденное? Кто он такой, откуда? Да и был ли мальчик! - с непонятным для себя вызовом воскликнул Владимир, только сейчас заметив, что Искандер его почти не слушает. - Был ли... - Иди сюда, - тихо сказал Искандер. - Зачем? - Диброва неприятно поразил тон его голоса. - Что я там не видел? - Смотри, - Искандер кивнул в сторону этюда. - Внимательно. Только что громко кричавший Дибров притих. Он ведь ничего не опровергал. Возможно, он только хотел убедиться, увериться, что нормален. Хотел возражений, которых у него и самого было достаточно. Но Искандер не пожелал спорить. Этюд стоял повернутый к свету. Дибров подошел к другу и присел рядом на корточки. Ну, чего в этом этюде особенного - картинка как картинка! Скала, лес, кусками прорывающийся между камнями, слабое свечение неяркого пятна у основания - там, где через минуту появились огни... Пятно неожиданно вспыхнуло и потянулось колеблющимся пламенем вверх. Владимир охнул и протянул руку, словно пытаясь погасить несуществующий огонь, и тут же отдернул пальцы, наткнувшись на холодный холст. - Что это? - испуганно спросил он, но замолк, видя, как на противоположном крае этюда появилось ответное пламя, и тут же на скале возник меловой силуэт всадника. Он медленно, покачиваясь, двинулся наискосок и пропал. Пропал точно так же, как там, у скалы, когда надо было загадывать несбыточное и надеяться, что оно свершится, и бояться этого. Точно так же...