Страница 8 из 18
Решив наконец что формальности соблюдены, он, словно обжора перед обедом, потирал руки и спрашивал, обращая лицо к аппарату, стоящему посреди двора.
- Ну, как машина?
Пришелец разводил руками, и Мастер принимался за дело, со всею страстностью своей натуры отдаваясь изучению новой игрушки. Он долго возился в гулком нутре корабля, время от времени выглядывая из открытого иллюминатора, чтобы спросить Пришельца о назначении тех или иных приспособлений.
Пришелец виновато пожимал плечами, странно улыбался и говорил:
- Не знаю, право. Я по профессии не космомеханик. Моя основная профессия - биолог, а вспомогательная - космофилософ.
Поздно вечером, когда уже с трудом различались смутные очертания домика, ветхого деревянного сарая и космического корабля, Мастер Золотые Руки выключал свет, предусмотрительно проведенный внутрь корабля, и слезал по стремянке на землю. Он по привычке долго и тщательно вытирал неиспачканные ладони куском ветоши и с глубокомысленной важностью знатока распространялся о весьма возможном назначении механизмов корабля.
Не все жители верили, что Пришелец остался в городке из-за технической неисправности. Причиной этому были невероятные слухи, распространяемые выдумщиком и легендарным вралем местным парикмахером Мишей Ваксманом.
Днем, как уже было сказано, он работал в парикмахерской Дома быта. Одни клялись и божились, что таки да, Миша занял первое место на международном конкурсе во французском городе на букву "лэ". Это где-то недалеко от Парижа.
Другие уверяли, и не без основания, что мирные брадобрейные приспособления под амбразурным прищуром его печальных глаз превращаются в грозное режущее оружие, поражающее и своих, и чужих. Своих впрочем чаще, так как, увлекаясь беседой, Миша совершенно переставал контролировать движения оживленно жестикулирующих рук, в одной из которых, между прочим, сверкала отточенным лезвием бритва.
Вечерами Миша играл на танцплощадке на контрабасе. Зимой - в Доме культуры, летом - в парке. Играл он действительно лихо. Тут ничего не скажешь!
На одном из таких вечеров, лукаво усмехаясь, Миша выдал саксофонисту Колюне Душину, что Пришелец не улетает не потому, что неисправен двигатель - двигатель у него в полном порядке,- из-за топлива он здесь торчит. Только топливо-то ему надо особенное, информационное. Для того чтобы наполнить баки этим топливом, необходимо вложить в специальное устройство произведение, напечатанное впервые, не переизданное. И если там окажется гениальная, а то и просто талантливая строка, то бак пополняется топливом. И вот за четырнадцать (!) лет, которые Пришелец находится на Земле, баки так и не наполнились.
Конечно же, это была Мишкина глупейшая выдумка и беззастенчивая ложь. Что это за топливо такое - информационное? Ерунда какая-то. И в отношении современных писателей, если поверить Ваксману, сплошная чепуха получается.
Четырнадцать лет жил на Второй Ореховке Пришелец, и рядом с ним обитали самые обыкновенные люди: рыбаки из местного рыбколхоза, несколько рабочих совхоза, граничащего с местечком и специализирующегося по фруктам. Влачил здесь одинокое свое существование стареющий желчный преподаватель математики, прозванный за худобу и сутулость Интегралом.
Прятался от очередной семьи мордатый красавец Замрыкит-Нетреба, украшенный подкрученными черными усами, делавшими его похожим то ли на злодея, то ли на приказчика из старинного немого фильма.
Вторая Ореховка лежала на границе города, одним концом упираясь в центральную - Хорогодскую, другим - прямо во двор рыббазы, построенной на берегу реки. Песок во дворе, серый от покрывающей его высохшей рыбьей чешуи, не скрипел и не шуршал, а целофанно шелестел под резиновыми сапогами рыбаков.
На проволоке, натянутой меж бетонных столбиков, врытых в песок, сушились сети с запутавшимися в них водорослями и ракушками. С самого утра здесь раздавался треск лодочных моторов - "Ветерков", "Вихрей", "Нептунов".
Не вся рыба, конечно, сдавалась на рыббазу. Меньшая, но, несомненно, лучшая ее часть оставалась в ящичке под сидением на корме. Попробовали бы вы пройти вечером по Ореховке, вы бы услышали доносящийся с каждого двора неповторимый аромат жарящейся рыбы.
Если уроженца Глуховичей, долгие годы не бывшего в местечке, с завязанными глазами доставить на Ореховку в эту волшебную вечернюю пору и спросить: "Где ты?", он дрогнувшим голосом ответит: "Да я же дома!"
Весной, когда издаются строжайшие запреты на рыбную ловлю, запах жареной рыбы почему-то становился еще сильнее.
А неповторимый, божественный аромат цветущих садов! Поистине это самое волшебное в этом самом волшебном из городов! Именно в эти дни начинались истинные чудеса. Не знаю, в чем тут дело. Объяснять не берусь. Могу только догадываться. Может, сотни и тысячи цветущих деревьев давали аромат такой силы, что он уже качественно по-иному воздействовал на мозг человека, вызывая непередаваемые чувства поэтической восторженности, легкой воздушности и всеобъемлющей любви ко всему сущему. Появлялось ощущение, что сам воздух напоен счастьем.
Поэтическое настроение овладевало и суровыми рыбаками. Они, разнежившись после сытного ужина во дворе, под кроной еще отцовской груши, растроганно смотрели на своих дородных супруг и, ласково похлопывая их по широкой спине, приговаривали:
- Рыбочка ты моя.
Математик Интеграл, "для души" решающий очередную задачку из учебника, украшал цифры узорчиками и цветочками, превращая листки тетради в затейливые виньетки.
Алиментщик Замрыкит-Нетреба, жульнически усмехаясь в смоляные усы, писал ответ на требование одной из семей выслать денег. Неожиданно расчувствовавшись, он закончил письмо не так резко, как думал вначале: "Я к вам пишу, чего же боле?"
Вот в такие вечера собирались у Пришельца гости с нашей житейской точки зрения такие же необычные, как и он сам. Бывали здесь Мальчик и Феня Моргана. Мастер Золотые Руки задумчиво держал огромные ладони над маленьким костром. В чугунном котелке варился кулеш, распространяя вокруг божественный аромат.
Садовник с гордостью выкладывал на дощатый, врытый в землю стол плоды своих трудов, изъеденные гусеницами и червями.
Охотник молчал, внутренне изготовляясь блеснуть очередной историей.
Пришелец рассеянно улыбался всем, приветливо посматривая на гостей странным взглядом бледных глаз.
Разговоры в полутьме звучали приглушенно и доверительно. Поздний вечер смазывал очертание фигур, и огромные тени их метались на расплывчатой массе дряхлого сарая. Кроны деревьев казались темными монолитами с зубчатой каймой.
И текла неспешным потоком дружеская беседа.
Разными, очень разными были люди, собиравшиеся здесь, но все же сходства между ними было гораздо больше, чем между другими жителями городка. Все они были людьми страстно увлекающимися, все силы души отдающими одной цели, считая именно ее наиважнейшей. Это объединяло их, неудержимо влекло друг к другу и заставляло изо дня в день собираться у древней избушки и вести странные разговоры свои.
Маленький и полный Садовник порывисто, зачастую со слезами на глазах говорил о нарушении экологического равновесия, нехорошо отзывался об изобретателе ДДТ, гибельного для всего живого, горько оплакивал судьбу исчезающих животных и растений. От яростной жестикуляции его коротеньких рук, смутно мелькающих в темноте, поднимался легонький ветерок, овевающий разгоряченные костром лица слушателей.
- Человек - самое хищное животное всех времен. Естественно, что он потеснил других, более слабых животных - тигров, медведей, волков и многих других. Многие из них на грани вымирания. Человек формирует лишь одну экологическую цепочку, нужную только ему. Все остальные цепочки, необходимые для устойчивости биосферы в целом, бездумно и преступно разрушаются. Вы понимаете?
Слушатели вразнобой кивали, и Садовник, ободренный их молчаливой поддержкой, продолжал:
- Мы, глупцы, даже не представляем до какой степени наше существование зависит от всего живого мира, особенно от растений.