Страница 1 из 23
К ВЯЩЕЙ СЛАВЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ
Льву Вершинину
Автор выражает благодарность
Александру Бурдакову, Даниилу Мелинцу,
Ирине Погребецкой и Михаилу Черниховскому
Часть первая
Муэнская охота
Глава 1
Дрожащее марево окутывало полусонную от зноя Муэну, а солнце было белым и злым. Средь выгоревших холмов торчали недвижные руки мельниц. Ветра не чувствовалось, даже самого жалкого. Поднятая множеством копыт дорожная пыль превращала грандов, солдат и слуг в серых мельников. Что поделать, на дорогах в августе все кони сивы, а все всадники — седы. Недаром в эту пору путешествуют ночами, но солдату не ослушаться приказа короля, а любящему мужу — супруги, особенно если та готовится дать жизнь наследнику.
Тридцатипятилетний Карлос-Фелипе-Еухенио, герцог де Ригаско, маркиз Вальпамарена, полковник гвардии и кавалер ордена Клавель де ла Сангре, выразительно вздохнул и поправил прикрывавший нижнюю часть лица шелковый шарф. Никто не виноват, если Инес вбила в свою головку, что лишь молитва Пречистой Деве Муэнской спасет ее от смерти родами. И уж тем более никто не виноват, что прошлую ночь они провели не в молитвах. Увы, уступив вечерней звезде и брошенным к ее ногам розам, Иньита поутру почувствовала себя дурно.
Объявив себя великой грешницей, дурочка отказалась от завтрака, ограничившись водой из колодца, и потребовала запрягать. Сопровождающий герцогиню врач-ромульянец укоризненно качал лысой головой и предрекал всевозможные осложнения. Инес плакала, Карлос покаянно молчал и вспоминал малышку Ампаро, которой интересное положение не мешало плясать с кастаньетами ночи напролет. Правда, Ампаро была не герцогиней, а хитаной. Когда плясать стало невозможно, она исчезла, не простившись и не взяв ни золота, ни подарков. Карлос так и не узнал, кому дал жизнь, сыну или дочери. Что ж, не он один. В жилах хитано голубой крови не меньше, если не больше, чем у самых важных из грандов, а кичливым донам не дано знать, насколько они знатны на самом деле. Сам Карлос, по крайней мере, за добродетель всех своих прародительниц не поручился бы. Может, он и был прямым потомком Адалида[1] , а может, его предок плясал на площадях фламенко и сеньора в шелках не устояла…
Белая дорога вильнула, огибая очередной холм с очередной мельницей, как две капли воды похожей на предыдущую. Не паломничество, а дурной сон, в котором гонишь коня вперед и стоишь на месте. Стоять на месте… Этого де Ригаско не терпел с детства, хотя возвращений не любил еще больше. Карлос со злостью вгляделся в раскаленные небеса, усилием воли спустился на землю и обнаружил, что и там есть место хорошему.
Стройная девушка замерла на обочине, разглядывая всадников. Ей было не больше шестнадцати, и как же она была прелестна даже в этой пыли! Герцог оглянулся на карету — белые занавески были плотно задернуты. Что ж, богомольцу просто необходимо творить добрые дела. Де Ригаско придержал гнедого и сощурился. Девушка засмеялась. Глаза у нее были черными и жаркими, в коротких, словно припудренных кудрях полыхал алый цветок, вместо креста на смуглой шейке серебрилось крохотное перышко. Хитана, и как он сразу не сообразил?
— Куда идешь, мучача[2] ?
— На праздник, мой сеньор, — белые зубы, коралловые губки, — в Сургос.
— И много там ваших?
— Много, мой сеньор. — Быстрый взгляд и улыбка, лукавая и мимолетная, вроде и видел, а вроде и нет.
— Не знаешь ли ты женщины по имени Ампаро? Она из ваших, ей должно быть… — Сколько же плясунье теперь? Не меньше тридцати, а скорее больше. Сын у нее или дочь? Неважно… Хитаны, любившие чужаков, отдают сыновей братьям, а дочерей — матерям. — Ей около тридцати, — твердо произнес герцог, — она повыше тебя. На левой щеке у нее родинка, и еще одна над верхней губой.
— В нашем адуаре[3] две Ампаро, мой сеньор, но одна старше, а другая младше. И родинок у них нет.
— А в других адуарах? — потянул нить разговора Карлос. Девушка покачала головой. Она больше не улыбалась.
— Мы здесь чужие, мой сеньор. Мы пришли из-за гор, те, кто уцелел… В Виорне больше не пляшут, а поет лишь та, что вечно косит. Нас принял адуар Муэны, мы не знаем других.
— Здесь вам ничего не грозит. — Рука Карлоса сама рванулась к эфесу. Война не вино, она остается в крови надолго. Навсегда.
— Мигелито так и сказал. — Девушка шагнула назад, она хотела уйти. Герцог оглянулся — карета с белыми занавесками спокойно катилась вперед. Две женщины — навеки твоя и чужая…
— Как тебя зовут?
— Лола, мой сеньор.
— Мы еще увидимся, Лола! — Кольцо с рубином жарким угольком взмыло вверх и упало в раскрытую ладошку. Зачем он обещает встречу? Почему вспомнил ушедшее? Двенадцать лет — это почти треть жизни, за двенадцать лет можно забыть. И он забыл, а потом встретил белокурую Инес. Они счастливы, они ждут сына, так почему?!